Алиенист - Карр Калеб. Страница 15

Собрались почти все студенты, и хотя аргументы Крайцлера были достаточно убедительны, публика была заранее предрасположена к неприятию его доводов. К тому же Джеймс отличался прекрасным чувством юмора, в те времена значительно превосходившим аналогичные возможности Крайцлера, и гарвардские мальчики немало наслаждались шутками профессора за счет его оппонента. Ласло же, ссылавшийся на труды таких мрачных философов, как, к примеру, немец Шопенгауэр, и не скрывавший приверженности эволюционистским теориям Чарлза Дарвина и Герберта Спенсера, учивших, что единственной целью как ментального, так и физического развития человека является не что иное, как выживание, неоднократно вызывал у студентов неодобрительные стоны. Признаюсь, я и сам разрывался между дружбой с человеком, от чьих убеждений мне всегда бывало не по себе, и поддержкой философии его оппонента, предлагавшего поистине безграничные возможности чуть ли не для всего человечества. Теодора же, еще не знакомого с Крайцлером и, подобно Джеймсу, в юности преодолевшего множество хворей исключительно благодаря тому, что он считал проявлением силы духа, в отличие от меня, ничто не связывало – он искренне приветствовал неизбежную и окончательную победу Джеймса.

После дебатов мы с Крайцлером ужинали в таверне, находившейся на другом берегу реки Чарлз и частенько подвергавшейся набегам гарвардцев. В середине трапезы там появился Теодор с друзьями – увидев нас с Крайцлером, он тут же попросил меня представить его Ласло. При этом он мимоходом отпустил в его адрес несколько добродушных, но при этом достаточно колких замечаний касательно «мистической чепухи насчет человеческой души», предположив, что все эти убеждения связаны исключительно с европейским происхождением моего друга. Однако Теодор сильно перегнул палку, добравшись в своих разглагольствованиях до «цыганской крови», имея в виду мать Ласло, родившуюся в Венгрии. В ответ, дабы защитить свою честь и достоинство, Крайцлер вызвал его на дуэль, и Теодор с удовольствием принял вызов, предложив в качестве инструмента разрешения конфликта боксерские перчатки. Я знал, что Ласло с куда большей охотой предпочел бы рапиры – с такой левой рукой на ринге у него было немного шансов на победу, – но по «дуэльному кодексу» Теодор располагал правом выбора оружия.

К чести Рузвельта, когда мы в этот поздний час проникли в гимнастический зал «Хеменуэй» благодаря связке ключей, выигранных мной в этом году в покер у сторожа, и оба они разделись до пояса, увидев руку Крайцлера, Теодор предложил ему выбрать другое оружие. Крайцлер гордо отказался. И хотя участь его была предрешена: второй раз за вечер его ожидало неотвратимое поражение, – Крайцлер превзошел все мыслимые ожидания, устроив бой, равного которому никто из нас еще не видел. Его отвага произвела неизгладимое впечатление на всех присутствующих, Рузвельт же был искренне восхищен стойкостью своего противника. Вместе мы вернулись в таверну и пьянствовали до глубокой ночи. Ласло и Теодор так и не стали близкими друзьями, но между ними образовалась особого рода связь, в результате которой теории и мысли Крайцлера неожиданно открылись Рузвельту – хоть и сквозь щелочку.

Именно благодаря давнишнему открытию Теодора мы и могли сейчас сидеть в его в кабинете, вспоминая старые добрые деньки в Кембридже и забыв на время обо всех срочных делах. Но вот беседа плавно переместилась к событиям наших дней: Рузвельт поднял несколько действительно интересных тем, задав Крайцлеру ряд вопросов о результатах его работы как с детьми в Институте, так и с безумцами, обладающими преступными наклонностями, а Ласло в свою очередь признался, что с нескрываемым любопытством наблюдал за карьерой Теодора с момента его депутатства в Олбани и до назначения особым уполномоченным государственной службы в Вашингтоне. Поистине нет ничего приятнее участия в беседе двух старых друзей, каждому из которых предстояло оставить столь значительный след в истории своего времени, и большую часть разговора я просто сидел и слушал, наслаждаясь мгновенной метаморфозой еще недавно столь мрачной атмосферы.

Однако беседе было неизбежно суждено вернуться к убийству Санторелли, и на комнату словно легла тень глубокой печали и дурных предзнаменований, не оставившая и следа от приятных воспоминаний, – расправилась с ними с той жестокостью, с которой неизвестный убийца обошелся с телом мальчика на башне у моста.

ГЛАВА 6

– У меня здесь ваш отчет, Крайцлер, – сказал Теодор, доставая документ из ящика своего гигантского стола. – Здесь же находится заключение коронера. Представьте себе, ничего нового тот обнаружить так и не смог.

В ответ Крайцлер лишь кивнул со знакомой брезгливостью:

– В наше время на должность коронера может претендовать любой мясник или дипломированный аптекарь. Не сложнее, чем устроиться главным врачом в психиатрическую клинику.

– Согласен. Но, возвращаясь к вашему отчету, у меня сложилось впечатление, что он указывает…

– На все, что я обнаружил он не указывает, – осторожно прервал его Крайцлер. – Разумеется, там не упомянуто несколько самых важных моментов.

– То есть? – Теодор удивленно взглянул на него, даже уронив пенсне, которое носил на службе обычно. – Прошу прощения?

– Слишком много глаз в Управлении просматривают отчеты, комиссар. – Крайцлер изо всех сил старался говорить дипломатично – в его случае для этого требовались значительные усилия. – Мне бы не хотелось, чтобы некоторые детали стали… достоянием общественности. Пока, во всяком случае.

Теодор некоторое время молчал, задумчиво сузив глаза.

– Вы пишете, – произнес он тихо, – об ужасных ошибках.

Крайцлер поднялся, подошел к окну и чуть отодвинул жалюзи.

– Во-первых, Рузвельт, вы должны пообещать мне, что впредь такие субъекты, как, – последовавшие имя и должность он произнес с явным отвращением, – детектив-сержант Коннор, не будут ставится в известность относительно этого дела. Этот человек все утро снабжал прессу фальшивыми сведениями – домыслами, которые в итоге могут стоить жизни многим невинным людям.

Обычно хмурое чело Теодора собралось положительно глубокими складками:

– Черт побери! Если это правда, доктор, я заставлю этого человека…

Крайцлер предостерегающе поднял руку:

– Просто пообещайте мне, Рузвельт.

– Даю слово. Только передайте мне слова Коннора.

– Он дал понять некоторым репортерам, – начал Крайцлер, прохаживаясь по кабинету, – что в убийстве Санторелли повинен человек по имени Вульфф.

– Тогда как вы уверены в обратном?

– Несомненно. Действия Вульффа определенно лишены умысла и слишком бессистемны. Хотя он совершенно свободен от каких бы то ни было моральных запретов и не испытывает отвращения к насилию.

– В таком случае вы признали его… – для Рузвельта подобный язык был несколько непривычен, – психопатом? – Крайцлер удивленно поднял бровь. – Я ознакомился с некоторыми вашими трудами последнего времени, – продолжил Теодор с некоторой долей застенчивости. – Хотя не сказал бы, что многое в них понял…

Крайцлер кивнул, загадочно улыбаясь:

– Вы спрашиваете, психопат ли Вульфф? Безусловно, в его случае наблюдается естественное психопатическое чувство неполноценности. Но вот называть его психопатом… Если вы читали соответствующую литературу, Рузвельт, вы наверняка согласитесь, что в данном случае все зависит от того, на чьи мнения мы опираемся.

Почесав подбородок, Рузвельт кивнул. Тогда я не придал словам Ласло особого значения, но спустя несколько недель понял, что это были главные камни преткновения в споре Крайцлера со своими многочисленными коллегами – битве, которая впоследствии развернулась главным образом на страницах «Американского журнала умопомешательства», ежеквартального издания, принадлежавшего сообществу главных врачей различных клиник для душевнобольных: тот выпуск был посвящен пациентам, одержимым манией убийства. Мужчины и женщины, с точки зрения психиатрии, совершенно здоровые, чей интеллектуальный уровень вполне соответствовал общепринятым нормам, тем не менее совершали дикие акты насилия, не укладывавшиеся ни в какие рамки современной морали, в связи с чем немецкий психолог Эмиль Крэпелин предложил включать таких пациентов в класс так называемых «психопатических личностей». Классификация в целом была принята, однако возник серьезный вопрос – каким видом психического расстройства в таком случае, предполагается, страдают эти «психопаты»? Многие врачи утверждали, что подобные пациенты явно ненормальны, однако затруднялись назвать причины заболевания, считая, что их открытие – не более чем вопрос времени. Крайцлер же полагал, что психопатия является следствием неких экстремальных переживаний в детстве пациента и не имеет отношения к подлинным патологиям. Рассматривая действия таких людей в контексте пережитого ими, можно не только верно оценивать их мотивы, но даже и предугадывать их поведение (что в принципе невозможно в случае с настоящими сумасшедшими). И этот диагноз определенно подходил Генри Вульффу.