На день погребения моего (ЛП) - Пинчон Томас Рагглз. Страница 70

   Лью был потрясен:

 — Коген, о боже, это ужасно.

   Великий Коген пожал плечами:

   — Просто немножко повеселились. Вы, янки, такие серьезные.

   — Эти профессора  — не повод для смеха,  — заявила мадам Эскимофф,  — и вам сообщили, мистер Баснайт, что Айкосадиад необходимо воспринимать со всей серьезностью. Я была одной из них, в качестве Дурака  — или «Глупца», как предпочитал это называть Элифас Леви, вероятно, это наиболее требовательная карта Старшего Аркана. Теперь вокруг меня собралось стадо тусовщиков из пригородов, бедные души, они верят, что я обладаю мудростью, способной им помочь. Оставаясь столь же глупой, как прежде, я не могу лишить их иллюзий.

  — Вы перешли во вражеский лагерь?  — спросил Лью.

   Она улыбнулась, как ему показалось, немного снисходительно:

 — Лагеря. Нуу. Нет, не совсем так. Это было препятствием моему призванию, поэтому я смирилась и вместо этого вступила в И. П. Н. Т., нельзя сказать, что потом у меня не было причин жалеть. Видите ли, это довольно тяжело для женщины, но если она вдобавок еще и пифагорейка  — хорошо.

 Кажется, у всех британских мистических орденов, члены которых провозглашали себя последователями Пифагора, были собственные представления о табу и крупицах открытой информации, известных как акусматы, и любимой акусматой мадам Эскимофф оказалась двадцать четвертая по списку Ямвлиха: «никогда не смотри в зеркало, если рядом с тобой лампа».

  — Это значит, что свой день нужно планировать так, чтобы непременно быть нарядной до наступления сумерек, не говоря уже о прическе и макияже  — всё, что обязательно будет выглядеть по-другому при газовом или электрическом освещении.

  — Не могу поверить, что у вас это отнимает больше одной-двух минут,  — сказал Лью.

   И снова этот взгляд:

  — Несколько часов можно потратить,  — она притворилась, что стенает,  — только на шляпные булавки.

По мере того, как осень сгущала тона, Лью всё быстрее, как можно было заметить, перемещался с одного места на другое, словно ему предъявляли всё более веские аргументы  — напряженно нормальный, предпочитающий узкие черные пальто, широкополые фетровые шляпы и практичные ботинки, над его верхней губой примостились подстриженные черные усы. Несмотря на растущее количество уличных электрических фонарей и решительные попытки лондонского муниципалитета выползти из Царства Газа, он начал изучать строение тьмы, начиная с довольно древних времен, возможно, задолго до того, как здесь появился какой-либо город  — всё, что было на этом месте, история подтверждалась лишь чрезвычайной и безжалостной белизной, заменившей безбликовые оттенки и сложные тени старого освещения, и шансы на ошибку возрастали. Даже осмелившись выйти из дома при свете дня, он замечал, что обычно движется от одной тени к другой, среди повседневных ужасов, которые становятся видимыми лишь после перехода времени лампового освещения в надменную электрическую ночь.

Несмотря на столь содержательную жизнь, он не удержался от попыток найти где-то в Великой Британии источник Цикломита, он в отчаянии переходил с таких препаратов от простуды с опиатами, как микстура Коллис Браун, к тонизирующим средствам для мозга с кокаином, ксилону в непроветриваемых комнатах и так далее, но как ни прискорбно, все они не подошли в качестве заменителей изменяющего реальность взрывчатого вещества, которым он наслаждался во время своего прошлого существования в Штатах.

 Он без стыда брал деньги у Нэвилла и Найджела, которые всегда в это время, кажется, были в Университете. По слухам, ежегодный доход каждого из них составлял минимум тысячу фунтов, и, похоже, они тратили большую часть этой суммы на наркотики и шляпы.

  — Вот,  — поприветствовал его Найджел,  — попробуй немного «розоватого», это очень весело, правда.

 — Жидкость Конди,  — объяснил Нэвилл,  — дезинфицирующее средство с перманганатом, которое потом смешивают с денатуратом...

  — Мы достали рецепт у австралийца, которого встретили в полицейском участке в уик-энд во время Регаты. Вскоре у нас развилось к этому пристрастие, хотя, конечно, нас беспокоят вопросы здоровья, поэтому мы осторожны и позволяем себе только одну бутылку в год.

  —  Восхищаюсь вашей выдержкой, парни.

  — Да, и сегодня там самая ночь, Льюис!  — резко протягивая довольно большую бутылку, полную жидкости подозрительного пурпурного цвета, которая, Лью мог бы поклясться, ярко светилась.

   — О, нет-нет, я...

  — В чем дело, тебе не нравится цвет? Вот, я подкручу газ,  — любезно предложил Нэвилл.  — Так лучше?

 Однажды они разбудили Лью рано утром и затолкнули в кэб прежде, чем он полностью проснулся.

   — Куда мы едем?

   — Это сюрприз. Увидишь.

Они катились на восток и вскоре остановились у невзрачного магазина изделий для декора в Чипсайде, который, кажется, был закрыт уже некоторое время.

   — Что это?

  — Военное министерство!  — воскликнули Нэвилл и Найджел, озорно усмехаясь друг другу.

  — Хватит вешать лапшу на уши, я знаю, что они недавно переехали, но не сюда ведь.

 —  Некоторые их департаменты не могут даже мечтать о переезде,  — сказал Нэвилл.  — Пойдем.

 Лью последовал за ними по узкому пассажу возле магазина, ведущему во двор, абсолютно не видимый с улицы, шум которой здесь вдруг стал неслышен, словно закрылась тяжелая дверь. Они пришли по некоему крытому переулку к маленькой лесенке, которая привела их в районы несколько более холодные и удаленные от утреннего солнца. Лью казалось, что он слышит звук капающей воды и порывы ветра, становящиеся всё громче, и вот они подошли ко входу с таким множеством царапин и вмятин, словно его десятилетия брали штурмом.

Благодаря царящей в Уайтхолле непоколебимой вере в то, что эксцентричные чудаки общаются с паранормальными силами лишь для того, чтобы те нашептывали им проекты усовершенствованного оружия, в течение жизни как минимум одного поколения все отделы кадров Империи приходили в боевую готовность, реагируя на аристократическое заикание, юркий взгляд, прическу, которую не смогла бы укротить ни одна из известных человечеству помад. На самом деле д-р Кумбс де Боттл не соответствовал этим критериям. Изысканный космополит в белоснежном лабораторном костюме от Пула с Сэвил-Роу из русской парусины, тканной на ручном ткацком станке, куривший черные египетские сигареты в янтарном держателе, никаких волос на его лице не было там, где им не полагалось быть, кажется, его призванием было скорее заискивание перед народом, международная торговля оружием, возможно, или духовный сан. Но что-то, некая шлифовка его стиля обращения, намекала на туманное прошлое и благодарное осознание того, что он наконец-то обрел здесь Рай. Он приветствовал Нэвилла и Найджела с фамильярностью, показавшейся Лью странной в такой большой лаборатории, в которую его привели, привлекла его внимание и со временем, как он полагал, встревожила его фантазию.

 Вольтовы дуги пронзали фиолетовые сумерки. Нагретые растворы стремились к точке кипения. Спиральные узоры пузырьков возникали на поверхности светящихся зеленых жидкостей. Миниатюрные взрывы происходили в отдаленных уголках помещения, находившиеся рядом рабочие укрывались от ливней стекла под курортными зонтами, установленными как раз для такой защиты. Стрелки указателей метались в лихорадке. Чувствительное пламя пело на разные голоса. Среди сияющего хаоса горелок и спектроскопов, сифонов и колб, центрифуг и экстракторов Сокслета, а также ректификационных колонн в формате Глински и Ле Бель Хеннингера серьезные девушки, волосы которых были спрятаны под сеткой, вносили показатели в журналы учета, а бледные гномы, терпеливые, как медвежатники, щурились в лупу, настраивая тремблеры и таймеры крошечными отвертками и щипцами. Что еще лучше, кто-то там где-то варил кофе.

  Д-р де Боттл отвел их в отдаленную нишу, где технические специалисты работали за столами, на которых лежали самодельные бомбы разной степени разобранности.