Нарисуй мне дождь (СИ) - Гавура Виктор. Страница 55

– Так «нада»!.. – разъяснила ему медицинская сестра.

Даже после такого вразумительного объяснения отец ничуть не усомнился в правильности методов моего лечения. Он и привел-то меня сюда ненадолго, как ему перед этим сказали его коллеги из вендиспансера, но «ненадолго» растянулось надолго. Однако дело не в сроке моего заточения, я безоглядно доверял отцу, он привел меня в диспансер, матери, не удалось бы. Для меня, ребенка, отец был высшим божеством, ведь бога я никогда не видел, только о нем слышал, а отец всегда был рядом, он никому на свете не дал бы меня обидеть.

Он и представить себе не мог, что его коллеги врачи дерматологи могут мне чем-то навредить. Откуда в нем та слепая вера в безвредность, утвержденных Минздравом методов лечения? Известно откуда, с давних времен, ‒ с времен Гиппократа, когда врачи во всем мире в своей деятельности руководствовались главным основополагающим принципом: Primum ‒ nоn nocere [46]. Мудрец по жизни, уже тогда, в далеком моем детстве, он безнадежно отстал от времени, в котором жил, и не заметил, что людей перестали отличать от гвоздей.

Дерматологи между тем времени зря не теряли, на второй день мне провели рентгеновское облучение с целью удаления зараженных лишаем волос. Я получил свои триста рентген на голову и ничего не почувствовал. Слышал только, как над ухом прожужжал рентгеновский аппарат, а к вечеру волосы стали вылезать с головы пучками. На следующий день волосистую часть головы намазали расплавленным столярным клеем. Это было не очень приятно, но терпимо, не такой-то он был и горячий, да и волосы были еще густые. Застывая, клей тисками стискивал голову. В предвкушении чего-то более интересного, я притих и ждал, что из этого будет?

Когда клей засох и взялся коркой, консистенцию его проверили постукиванием по нему пинцетом: клеевой шлем у меня на голове громко тарахтел. Тогда эту кору ножницами разрезали на четыре части и содрали их по очереди одну за другой вместе с приклеившимися волосами. Впечатление незабываемое. Медсестра, которая проводила эту «лечебную процедуру», бросив на меня неприязненный взгляд, сказала, что это только цветочки. Ее слова меня утешили до слез. Через неделю, когда содранная вместе с волосами кожа на голове немного зажила, на нее вылили и размазали шпателем расплавленную канифоль и повторили то же, что и со столярным клеем. А уж эта лечебная процедура превзошла самые смелые мои ожидания, далеко превысив мои представления о боли, которые я имел прежде.

Но и это был только первый, начальный этап лечения. Мне думалось, что если я проглотил все горькое лекарство, мелкие крошки глотать будет легче. И опять я ошибся, в течение месяца каждый день мне проводили «эпиляцию». На высоких табуретках сидели толстые, как на подбор, медицинские сестры. Бездушные, как предметы больничного обихода, своими карикатурными формами они лишь отдаленно напоминали людей. Лишайные, цепочкой покорных узников, каждое утро выстраивались перед ними.

В этих расплывшихся тушах не было ничего человеческого: ни малейшего сочувствия, ни хотя бы элементарного женского любопытства. По раз и навсегда утвержденному списку мы садились у их ног на небольшие скамейки. Они зажимали наши маленькие головы у себя между ног и при помощи лупы и пинцета выдергивали по одному, каждый, не выпавший волос. И так ежедневно, в течение месяца. Врача я увидел в первый и последний раз, при выписке. Зато голову каждый день смазывали настойкой йода.

Все дети: мальчики и девочки были, как прокаженные: в белых колпаках, лысые и желтые от йода. И все мы были любителями кошек. Родителей к нам не пускали, и все наши разговоры были о выписке и воле за окном. В первую неделю своего лечения я уж света белого невзвидел и решился на побег. Да где там, на окнах ‒ решетки, а на дверях, замки, все предусмотрено, чтобы курс лечения довести до победного конца. После неудачной попытки на рывок через ненадолго распахнутую дверь, меня примерно наказали. Отец попросил меня, чтобы я немного потерпел до конца лечения, я смирился, и стал ждать этого самого «конца».

Теперь-то я понимаю, что применяемый метод лечения был поистине коммунистическим. Принцип его до примитивности прост: тотальное искоренение всех волос на голове, как пораженных лишаем, так и здоровых. Через два года у одного из моих одноклассников при медосмотре тоже обнаружили лишай, но методы лечения к тому времени слегка изменились. Ему неделю смазывали участок облысения йодом и лишая, как не бывало. После эксперимента над моей головой волосы у меня не росли несколько лет. Родители уже смирились, решив, что я на всю жизнь останусь лысым, а они взяли и выросли.

Несмотря на все, свалившиеся на мою голову испытания, моя любовь к кошкам не уменьшилась. Преданная собака, будь у нее хоть семь пядей во лбу, всегда раб человека, а кошка ‒ личность свободная. Что там тот алкан говорил о женщинах и кошках? Их нравы, поведение и физиология непостижимы для противоположного пола. Некоторых мужчин это доводит до исступления. Историческими документами засвидетельствовано, что в средние века, начиная с 1448 года, после известной буллы Папы Иннокентия VІІІ, на кострах были сожжены миллионы женщин, названных ведьмами и столько же, если не больше, кошек.

Что двигало противоположным полом, что скрывалось за религиозным фанатизмом? Ненависть?.. Да, без сомнения, ‒ ненависть! Они не могли простить женщинам и кошкам их свободолюбия. Их невозможно себе подчинить, в них удивительно сильны первозданные инстинкты. Да, их можно унизить, избить, изнасиловать, наконец, убить, но их нельзя себе подчинить, завладеть их душой, к чему так стремится Сатана. А ведь это так заманчиво и на первый взгляд, так просто, ведь те и другие, слабее противоположного пола. Но, будучи слабее мужчин физически, женщины сильны своею гордостью, ‒ в гордости их сила.

Не зря в Римской мифологии кошка была символом независимости, ее изображали рядом с богиней свободы Либертас. И мне понятно, почему вождь восставших рабов Спартак на боевых знаменах своих легионов поместил изображение кошки. Интересно, почему мы их так любим? Очень просто, ‒ они похожи на нас. И для меня, как и для Тэффи, люди делятся на тех, кто любит кошек и тех, кто их не любит.

Глава 17

Ли родилась под созвездием Рыб.

Этот зодиакальный знак во многом соответствовал ее характеру. День рождения Ли мы отмечали в последний день февраля. Она к нему усиленно готовилась, целую неделю работала ночными сменами в макаронном цеху на хлебозаводе, чтобы «подсобрать монет». Взять деньги у меня она наотрез отказалась.

– Это мой день рождения, и стол накрываю я сама, – не допускающим возражений тоном заявила она.

Вечером мы собрались в кафе «Маричка». Оно находилось на Проспекте в районе Старого города. В этом кафе по вечерам собиралась местная богема. Обстановка здесь была самая непринужденная, но цены выше, чем в ресторане, таким образом администрация с успехом отсекала случайных посетителей. Из приглашенных были: я, Таня Чирва и Кланя.

Были вручены подарки. Я неделю потратил на поиски подходящих цветов и все-таки нашел их за городом в «Зеленом хозяйстве», с трудом уговорив главного агронома выделить их из его экспериментальной оранжереи. Он и слышать ничего не хотел, пока я не рассказал, какой удивительной девушке я хочу их подарить. Все хлопоты были позади, важен результат, я принес Ли три большие, необычайно нежные кремовые розы. Не ведающая стыда Кланя, неожиданно покраснела и спрятав глаза, преподнесла Ли подписанную крупным детским почерком поздравительную открытку. Таня вручила ей толстый конверт.

Ли нарядно оделась, на высокой шее красиво повязала ярко-зеленый шифоновый шарфик, так гармонирующий с ее глазами, а в остальном… ‒ все было, как обычно. Только ее глаза, улыбка, да вся она, сегодня лучились радостью. Каждый из нас чувствовал, что это встреча больших друзей. Пили любимое Ли шампанское кондиции «брют». Таня, на правах старшей, сказала первый тост. Странно, но он был не о Ли. Она резко выпрямилась, осанка у нее, как у королевы, подняла фужер искрящегося вина и взволновано произнесла: