Семь шагов до тебя (СИ) - Ночь Ева. Страница 20

Я же его ненавижу. Разве я могу чувствовать его присутствие вот так остро, до прерывистого дыхания, когда воздух в горле становится горячим и тягучим, как мёд?

Я оборачиваюсь. Медленно. Наверное, я скриплю, как Мотя, всеми позвонками, но мне кажется, что в теле костей не осталось. Я плавная и упругая и почему-то очень живая. Давно забытые чувства.

Ради того, чтобы увидеть его лицо, стоило и в салон поехать, и новое платье надеть. Нет, он всё такой же – каменно-отстранённый и холодный. Но в глазах его – буря. Вихри графитового урагана. Светлая тьма, если так можно сказать. И я точно сейчас понимаю: он чувствует. Умеет. Насколько глубоко – другой вопрос.

– Вы готовы? – спрашивает он. Голос его звучит спокойно, но во взгляде – тяжёлые волны бьются о берег моей незащищённости. Я позволяю ему это. Мне тоже иногда нужно чувствовать себя живой.

– Да, – говорю просто и отворачиваюсь, делаю несколько шагов, чтобы взяться руками за удобные ручки Мотиного кресла. Толкаю коляску, но не успеваю сделать и пару шагов.

Нейман решительно пересекает комнату. На мгновение его руки обжигают мои. Горячие сильные ладони. Пальцы проходятся по моим и задерживаются. Это неожиданно приятно, и мне впервые не хочется избегать его прикосновений.

– Я сам, – говорит он мне, и что-то сердитое прорывается сквозь зрачки, будто он злится на мою самодеятельность.

Я пожимаю плечами и легко убираю руки. Пропуская Мотю и Неймана вперёд, иду следом. Как хорошо, что он меня не видит, потому что сегодня я надела туфли – красивые, но ужасные. Я не умею ходить на каблуках. У меня ноги не разъезжаются лишь потому, что я очень стараюсь идти красиво вопреки всему. Получается деревянно, но я привыкну, адаптируюсь, смогу. Это, наверное, легче, чем стрелять.

В столовой мы едим. Виснет, как тьма за окном, тишина, но она не тягостная, а какая-то живая, многозначительная. Мне хорошо, потому что Нейман сидит напротив и я ловлю его взгляды – то задумчивые, то… он словно гладит меня рукой, но это не заставляет меня прятаться, цепенеть или чувствовать себя неловко. Напротив: мне нравится. Это именно то, чего я добивалась.

– В следующий раз, Ника, звони мне, если тебе что-то понадобится или захочешь что-то сказать.

– В рельсу? – вежливо интересуюсь я.

– У тебя в телефоне – мой номер, – прячет Нейман взгляд за густыми ресницами.

Чёрт. Я даже не посмотрела, что у меня там, в телефоне. Но даже если б знала, вряд ли бы позвонила ему.

– Мне кажется, это лишнее, Стефан Евгеньевич, – аккуратно режу стейк ножом на маленькие кусочки. Слишком долго и тщательно.

– Стефан. Я думал, мы договорились. Что касается лишнего… позволь мне самому решать, что важно для меня, а что не очень. Мне нравится, как ты сегодня выглядишь, Ника.

– Благодарю. Я старалась, – тоже прячу взгляд и улыбку. – Не могла ослушаться вашего приказа, Стефан Евгеньевич.

Да, я его троллила. Испытывала на прочность. По-дурацки и по-детски. Глупая девочка против матёрого волка. Делала это и замирала, ожидая, когда же он пойдёт трещинами и взбесится. Пила кровь, проще говоря, и наслаждалась.

Даже ноги, зажатые в тиски новых туфель, не доставляли неудобства. Ради того, чтобы поиграть на нервах Неймана, я могла и потерпеть, но к концу ужина я всё же не выдержала и незаметно избавилась от туфель – разулась, испытывая облегчение. Я бы застонала от удовольствия, но, боюсь, меня бы неправильно поняли. Поэтому просто сидела, замерев, и слегка шевелила пальцами ног, ощущая приятное покалывание.

– Вижу, у тебя слишком много свободного времени, Ника, – голос Неймана выдернул меня из маленького блаженства, и внутри загорелся тревожный маячок.

– Хочешь приобщить меня к общественно-полезному труду? – приподнимаю бровь и улыбаюсь. – Полы мыть или посуду? Я умею. Пыль вытирать? Тоже могу. За отдельную плату, разумеется.

Теперь он смотрит на меня насмешливо и тоже старательно выгибает бровь, явственно копируя меня.

– Ты даже не поинтересовалась, сколько я буду платить тебе за то, что ты возишься с Тильдой.

– Да, кстати. Сколько? – не уступаю ему я. Если он думал, что выбьет почву у меня из-под ног, то ошибся.

Мотя закашливается, и я тут же теряю боевой дух, перевожу на неё взгляд. Тревожусь. Но старуха в своём репертуаре – машет слабо мне рукой и… уезжает. Включает мотор своего вертолётного кресла и сваливает, оставляя меня на растерзание Нейману.

– Тильда! – вскакиваю я с места и бегу за ней, но она лишь снова даёт знак рукой, что всё хорошо, а я остаюсь стоять возле двери, что захлопнулась у меня перед носом. Ступням непривычно холодно. Чёрт. Я забыла надеть туфли. Не до того было.

А потом снова случается это: я чувствую его затылком. Его взгляд. Его близость. Его дыхание на шее. Близко. И внутри разливается паника. Мне больше не хочется играть. Я слишком растеряна и потеряла тысячу очков, сдала все отвоёванные позиции.

Его руки ложатся мне на плечи. Я как никогда остро ощущаю, что спина у меня голая. Болезненно сжимаются соски. Что-то тяжёлое падает камнем вниз – от горла к судорожно сжатым в бёдрах ногам.

Пальцы Неймана захватывают прядь моих волос. Пропускают её сквозь себя. Как тогда, в подъезде. Волосы скользят и рассыпаются. Он поправляет их, и я чувствую, как его губы касаются моей шеи. Осторожно, замирая на миг.

– Спасибо за вечер, Ника, – рокочет его голос, вызывая дрожь в моём теле.

Испуганным зверьком я поворачиваюсь и поднимаю лицо. Без каблуков я совсем маленькая, а он большой и сильный.

– Так сколько ты будешь мне платить? – рвётся и ломается мой детский голос, но я высоко поднимаю голову и расправляю плечи, втягивая живот.

– Много, – в его интонации вплетается лёгкая хрипотца. Пальцы, словно нехотя, касаются моего подбородка. Лицо его близко. Губы стремятся к моим. Сейчас он меня поцелует. И это будет другой поцелуй, не такой, как тогда в коридоре.

– Хочешь трахнуть меня? – выпаливаю отчаянно, чувствуя, как взрывается частым дождём-пульсом моё сердце. – Так не всё в этом мире продаётся, Нейман!

Глава 22

– Хочу, – говорит этот потомок ледяных статуй. – Это слишком очевидно, чтобы отрицать. Но хочу и сделаю – разные вещи, Ника. И я не покупал тебя. У меня давно нет нужды покупать женщин.

Во мне борются два противоположных чувства. С одной стороны, я рада, что он не собирается меня ни к чему принуждать; с другой – я, кажется, обижаюсь, что он мною пренебрёг. Или досадую. Возможно, оскорбляюсь… Не пойму, что со мной творится.

Я как будто на две половины раскололась.

– А платить я тебе буду за работу, – продолжает Нейман стегать словами, мучить, не отпуская.

Я не могу, не могу позорно развернуться и убежать, хотя хочу этого больше всего на свете.

– Тогда зачем всё это? – провожу я дрожащими руками по платью. Взгляд Неймана скользит по мне. Немного отстранённо, но я, кажется, уже начинаю улавливать нечто на дне его зрачков. Какое-то шестое чувство – острое до боли.

– Может, чтобы ты наконец стала взрослой, Ника Зингер? – произносит он медленно, словно смакуя каждый звук. В его интонациях сквозит задумчивость. Он похож на художника. Он рисует меня, чертит линии, а затем всё же склоняется и касается моих губ своими губами.

Я ловлю его дыхание. Он, кажется, делает то же самое. Ноздри его вздрагивают. Пальцы его осторожно заправляют прядь моих волос за ухо. Костяшками он обводит мою скулу – почти не прикасаясь, но я чувствую жар, что вспыхивает изнутри.

Я себя не понимаю. Оттолкнуть бы его, но тело немеет, упрямится. Меня тянет к мужчине, что стоит, склонившись, и вдыхает мой запах. На миг я забываюсь, закрываю глаза, но делаю только хуже: чувства обостряются до предела.

У него холодный арктический парфюм. Не удивительно. Пахнет льдами, заснеженными пустошами и неожиданно – чем-то горько-горячим, как раскалённый песок.

Нейман меня не касается, но я чувствую тепло его тела. Он близко. Если я сейчас положу руку ему на грудь, то услышу, как бьётся его сердце. Наверное, медленно и спокойно. А может, быстро и уверенно. Всё же он человек. И он хочет меня – сам признался. Но даже если бы и солгал – я знаю.