Зеркало души (СИ) - Лазарева Элеонора. Страница 17

— В душу не залезешь! — вздыхала я, отставляя очередное фото в рамке, что стояли на полке.

Полазив по высоким стеллажам, я, наконец, выбрала одну из книг Пушкина «Повести Белкина» и тоже в старинном издании. Взяв с полки, бережно открыла первую страницу и тут же поняла, что не выпущу её из рук, пока не прочту полностью. Красиво оформленные странички небольшого по формату издания, были зачитаны, как увидела и даже слегка потрепаны. Видимо часто его брали в руки. Меня это обрадовало. Очень хотелось, чтобы генерал был бы не сухим технарем, но и гуманитарием.

Я почувствовала, как романтическое настроение нахлынуло на меня и сердце при его образе забилось.

— Вот, дуреха! — хихикнула я. — К чему всё это? Ведь не поймут окружающие твое отношение к пожилому человеку. Если только не дочернее.

Постояв немного, вздохнула и, прихватив книжку, прошла в свою комнату. Там завалилась на кровать и погрузилась в пушкинские строки о любви, страдании и смерти.

Глава 10

Обедала я с Глашей на кухне. Там пахло тестом и ванилью. Она пекла ватрушки с творогом. Вкусные щи из квашеной капусты и котлеты с грибной подливой я уплела быстро и приготовилась к чаю с мятой и смородиновым листом, к которому прилагались свежевыпеченная сдоба.

В последнее время я уже ловила себя на том, что не зависящий от меня аппетит этого тела был на высоте, то есть рос не по дням, а по часам, чему радовалась только Глаша. Я же опасалась, что растолстею, и мне придется покупать новую одежду. А это была проблема, так как по сравнению с моим миром, здесь не было ни магазинов готового платья, ни рынков с их развалами. Обычно покупался материал, и шили каждому специальные ателье или же надомницы, как рассказала мне Глаша. А когда я спросила — не умеет ли она шить сама, та покачала головой, сказав, что не обучена, а машинку держит для случая штопки или же перешива для себя из старого.

— Всю одежду Сергея Витальевича мы заказываем у портного, — рассказывала она. — Даже рубашки под костюмы. Галстуки покупает он сам. И обувь. Хотя есть и под заказ — сапоги, например. Тут уж он строг, — продолжала она, слегка улыбаясь. — Любит, чтобы ноги не страдали. Приходится много ходить и даже бегать, когда бывает в командировках. Так что, не жалеет денег. И при том следит за новинками. Это у него не отнять.

Тут она как-то посмотрела на меня, будто гордилась им и считала своим достижением. Вообще-то сама она была не охоча до моды и обходилась лишь несколькими домашними платьями и то по указке самого генерала. А так чтобы самой что-то выбрать не была способна.

— Дааа… — вздыхала я мысленно. — Для этого тоже надо иметь определенный вкус и художественную жилку. Что не дано, то не дано. Но она компенсирует это добротой, хозяйственностью и легким характером.

За это время я не видела её хмурой или недовольной, все с улыбкой, с желанием услужить, но без угодливости. И это мне в ней нравилось. К тому же за ней старомодно ухаживал Иваныч едва заметно со стороны, но иногда я перехватывала их нежные взгляды, когда они оставались наедине, думая, что их никто не видит. Даже голос менялся у обоих, но ничего лишнего не позволяли, разве вместо Глафира Ивановна, называл её Глашенькой, а она называла его Илюшей. И их чаепитие вдвоем и поглаживание по руке — всё это говорило, что они не равнодушны друг к другу и их отношения в развитии. Я стеснялась задать ей этот вопрос, так как ещё не была настолько близка, но мои взгляды она ловила и краснела, опуская глаза. Я же кляла себя всякий раз, когда не могла сдержать любопытства и старалась уходить вовремя, чтобы ещё и Иваныч не обратил на это внимание. В общем, атмосфера в доме была доброжелательной и спокойной, и это заслуга всех, живущих в этой квартире. Кроме ординарца. Тот жил либо в пригороде, в собственном доме, либо в казарме при гараже. Он все ещё служил, то есть находился на сверхсрочной, как мне рассказал он сам. Поэтому и старшина. В его обязанности входили не только поездки с генералом по работе, но и в обслуживании по быту. Он возил Глашу на рынок, по магазинам и на базу для высшего комсостава, где отоваривались деликатесами, отвозил белье в прачечную и обратно, забирал хозяина из гостей либо из театра, отвозил на дачу, где уже находился постоянно при нем, выполняя обязанности ординарца в полном объеме: охранял, убирал, кормил.

На ту дачу генерал меня обязался отвезти, когда будет свободен, и мне было очень любопытно посмотреть, что из себя она представляет. Когда я спрашивала об этом Глашу, та обидчиво поджимала губы и говорила, что её туда не возят, что там своя кухарка. Я узнала, что приходит туда местная женщина для уборки и готовки, когда генерал задерживался надолго. Так что Глаша оставалась здесь одна и сердилась в одиночестве и на генерала и на Иваныча:

— Ну, вот скажи, разве может какая-то деревенщина приготовить то, что любит Сергей Витальевич! И постель прибрать! Ну, не Иванычу же убираться в доме! — восклицала она и всплескивала руками. — А присмотреть за одёжей? А в домУ порядок? Вот не берут с собой! А я бы всё сполнила, уж лучше той. — Оскорбленно поджимала она губы.

Мне было смешно, но я понимала, что кроме этих мужчин, она никого не любила и конечно ревновала их к той самой, как она говорила «деревенщине», забывая, что сама когда-то прибыла в Москву из такой же деревни. Только за это время всё забылось и быльем поросло! Сейчас это была доморощенная матрона со своим характером и городскими привычками. Впрочем, хорошая женщина — преданная и верная своему "хозяину", как всегда называла Сергея Витальевича за глаза, и передала это уважение и его ординарцу. Тот был готов подчиняться «милой Глашеньке» во всем, а уж в этом беспрекословно. Вот и сейчас, она готовила к выезду на дачу свои особые пироги и при этом тихо ворчала на генерала, на Иваныча и на ту кухарку, которая «безрукая» и «грязнуля».

Еще вчера вечером генерал предупредил меня, что в пятницу мы едем на дачу. Я была оживлена и радостна уже вторые сутки, и к тому же перерыла свои вещи в поиске нужной одежды для такого вояжа. Мои дела женские закончились к моей радости, и я была полностью свободна в смысле гигиены. По совету с Глашей, кроме того самого сарафана «в горох» и нижнего белья, прихватила еще и кофточку из мягкого козьего пуха с вышивкой на левой стороне груди шелком и лентой. Китайцы и тогда радовали нас своим мастерством, ибо именно такая «розовая мягкость» была у меня припрятана в недрах чемоданища. Из чего она была соткана — мне неизвестно, но для молодой девушки была в самый раз и когда я прикинула её, то Глаша сказала: — К лицу! — И тем самым вынесла ей приговор: —Будем брать!

Уже с утра после завтрака на кухне, я была возбуждена и радостна, предвкушая поездку и свидания с генералом почти наедине. Я чувствовала, что там я пойму всё, о чем уже томилось мое сердце. Мне хотелось перед начинающимся учебным временем и будущей суетой поставить все точки над и, так как в последнее время мы практически перестали общаться — у него были какие-то сложности на работе, у меня хандра после экзаменов, даже скорее откат после приложенных сил и нервов. Даже завтраки наши отменились в связи с такой его занятостью, а уж вечерами, после ужина, он запирался у себя в кабинете и о чем-то либо долго разговаривал по телефону, либо затихал вовсе. Мне пришлось даже прихватывать книги без его позволения, в чем я ему сознавалась перед ужином, но он отрешенно кивал и задумчиво смотрел на меня, будто чего-то решая. Я не делала попыток спрашивать о его заботах, и он не спешил ими делиться. Поэтому его вечернее предложение отдохнуть на даче аж, целых два дня! были для меня подарком, и я к этому хотела тщательно подготовиться. По совету всё той же Глаши, взяла еще и светлую юбку с кофточкой, и даже купальник. И если там не было бы рядом никакого водоема, просто позагорать пока солнечные деньки. Мне были приятны её хлопоты и советы, будто мать собирает свою дочку в небольшое путешествие. Она, конечно, так и думала, и ей это нравилось, а я не мешала, только улыбалась про себя: