Девочка Беркута (СИ) - Лель Агата. Страница 12

– А включила как? – спросил с легкой улыбкой.

– Да я не включала, это все Элвис.

– Элвис? – и опустил вопросительный взгляд на пса. Даже если мой ответ его и удивил, наводящие вопросы задавать он не стал. – Ну да, он тот еще меломан.

– Простите, ну… за вот это все.

– Брось, не за что извиняться. Ты хорошо танцевала.

Я ужасно смутилась. Лучше бы он рассердился, честное слово, чем вдруг отвесил комплимент. Потому что я совершенно не знала как на комплименты реагировать.

Меня никто никогда не хвалил, только в раннем детстве. А потом упреки, насмешки, критика. Я привыкла к такому и знала, что на это ответить, но на похвалу…

Почему-то она заставила ощутить себя кривоногой и никчемной. Ведь он не мог говорить это всерьез. Никто же прежде не говорил…

– Я занималась раньше балетом, ну, в детстве. Говорили, что получалось неплохо. А потом… – махнула рукой, абстрагируясь от неприятных воспоминаний. – Ладно, еще раз простите, я уже ухожу. С Элвисом все хорошо, он принял лекарства и погулял. Чуть не съел мои джинсы.

– А ты сама что-то ела?

Вопрос застиг врасплох. "Что-то" ела. "Когда-то". По-моему, утром.

Удивительно, но до его вопроса я голода не ощущала, но стоило ему поинтересоваться, желудок издал писклявое SOS.

– Да я не голодна…

– Пошли, – поднял с пола бумажный пакет, с которым пришел, и кивнул головой в сторону кухни.

– Я правда не хочу…

Заморачиваться с тем, чтобы слушать мои возражения, он не стал – просто ушел, и мне не осталось ничего другого, как, сгорая от неловкости, последовать за ним.

Он серьезно хочет угостить меня ужином? Кошмар! А если там то, что я элементарно не умею есть? Какие-нибудь суши или мидии, вот будет позорище!

В детском доме не церемонились со столовым этикетом: ложка, вилка, собственно, на этом все.

Только сейчас я подумала о том, как я ем. Ну, не чавкаю ли, не выгляжу ли по-идиотски. Я даже засомневалась, правильно ли я держу обыкновенную ложку.

"А вдруг нет?"

– Роман Сергеевич, я, наверное, все-таки поеду… – замялась, наблюдая, как он достает из пакета еду. Коробочки китайской лапши с курицей терияки. Нет, нет, только не это!

Не в плане, что я не хотела попробовать это блюдо, судя по заказам, оно дико популярно, но там же палочки! А я в жизни ими не пользовалась.

– …а то автобус мой уйдет.

– Какой автобус? – он обернулся на меня, не глядя вынимая упакованные в индивидуальные пакеты приборы. – На улице вьюга, жуткий затор. Движение практически парализовано.

Скинув пиджак, закатал рукава рубашки и включил воду. Ополоснув руки, кивнул на экзотическую для меня еду:

– Любишь лапшу? Взял на свой вкус.

Я чуть повела плечом, не сводя взгляда с коробочек, на которых был написан логотип популярного ресторана.

– Если честно, никогда не пробовала.

– Тебе понравится, это очень вкусно. Садись.

Проклиная себя за невежество, за то, что не ушла раньше, проклиная того китайца, что придумал эти чертовы палочки, я осторожно опустилась на край стула. Снова посмотрела на лапшу и до меня вдруг дошло, что порций две. Что означало одно из трёх: что он слишком много ест, что судя по фигуре маловероятно; что он планировал поужинать с кем-то еще, но тот (та?) не соизволил(ла) прийти; или… что он взял эту коробочку специально для меня.

Это смутило и даже напугало.

Потому что все это было слишком странно, слишком непонятно. Он буквально подобрал меня на улице и вдруг такая забота. Чудес не бывает – ЛенСанна постоянно это повторяла.

"Никому не верьте, особенно мужчинам. Увы, среди них больше плохих, чем хороших"

Я посмотрела на Беркута из-под подозрительно опущенных бровей. Он хороший или все-таки плохой?

Судя по поступкам – второе, но нет ли за всем этим двойного дна, до которого мы пока еще не добрались?

Подозрительность и наоборот – крайняя доверчивость, отличительная черта всех детдомовских детей. Кто-то верит всем и каждому, кто проявляет мало-мальское участие к их жизни, а кто-то, как я, сразу же начинает искать подвох. Уроки жестковатой на язык, но доброй директрисы детского дома, не прошли для меня даром.

– Может, вина? – словно между прочим спросил Роман, демонстрируя запечатанную бутылку из темного стекла.

Ну вот теперь все ясно! Он хочет меня споить! Споить чтобы… Чтобы что? Этого я не знала, но предложение его мне сразу не понравилось.

Вот знала я, что что-то здесь не чисто. Знала!

– Я не пью, – буркнула под нос. – Ни разу даже не пробовала.

– Вообще никогда?

– Вообще.

Он удивился, это было заметно, но никак свои мысли по данному поводу не прокомментировал. Убрав бутылку обратно в бар, сел напротив и выверенным движением открыл коробку – кухню сразу же окутал аромат курицы и специй. Рот наполнился слюной, но к своей порции я даже не притронулась. Он же наоборот: подцепил палочками золотистую лапшу и с большим аппетитом съел. А потом поднял глаза и увидел, что я сижу недвижимая.

– Ешь, – жуя, кивнул на мою коробку.

– Я не умею пользоваться… – и опустила взгляд на палочки, – … этим. В детском доме было не до деликатесов.

– А почему сразу не сказала? – поднялся и достал из выдвижного шкафа вилку. – Не проблема.

Увидев, что я по-прежнему ничего не предпринимаю, достал вторую, а палочки кинул в бумажный пакет с логотипом ресторана.

– Так действительно удобнее, – и наколол на зубцы большой кусок курицы. – А теперь ешь.

Признаться, я была тронута его поступком. Конечно, это мелочь, но тем самым он как бы это… опустился до моего уровня, а не стал насильно тянуть меня до своего.

Голод взял свое: я распаковала коробку и с превеликим удовольствием тоже отыскала самый огромный кусок политого душистым соусом мяса. Положила в рот… и утонула в феерии восхитительного вкуса. Показалось, что никогда в своей жизни я не пробовала даже близко ничего похожего. Это было нереально вкусно, хотелось быстро-быстро натолкать в рот все содержимое коробки и проглотить не жуя, но, конечно, я постеснялась это сделать. Сидела и, вспомнив уроки домоводства, попыталась как можно более интеллигентно орудовать вилкой и жевать, не чавкая.

– Чем ты занимаешься? – спросил он, чуть откинувшись на спинку стула. – Вне работы, разумеется. Какие у тебя увлечения?

– Особенно никаких: дом, работа. Работа, дом. Некогда мне тратить время на ерунду.

– Да брось, тебе всего восемнадцать, не может быть, чтобы не интересовало совсем ничего.

Я хотела спросить, откуда он узнал мой точный возраст, а потом вспомнила, что он посещал Яму и читал мою анкету.

– Сейчас действительно не до этого, но раньше я играла на фортепиано и очень любила танцевать, – почему-то проговорив это сильно смутилась. Сразу вспомнила, как он смотрел на мои потуги изобразить балетные па. – Ну это вы уже знаете.

– Думаю, тебе стоит больше времени уделять своему увлечению. Сейчас много хороших школ, с твоей пластикой ты быстро придешь в форму.

– Нет, не хочу, – упрямо тряхнула головой. – Прошло слишком много лет, я все забыла, да и уже не в том возрасте, чтобы заниматься всякими глупостями.

На этих словах он мягко улыбнулся.

– Тебе всего восемнадцать.

– А сколько вам? – вопрос вырвался сам собой.

– Двадцать восемь.

Двадцать восемь… Примерно так я и думала, но когда он озвучил эту цифру, сразу взглянула на него как-то по-другому. Двадцать восемь – это не много. То есть много, конечно, по сравнению со мной, но с позиции возрастной градации – совсем мало.

У одной девочки, что спала на соседней со мной кровати в Яме – Ирины – был парень, с которым она тайно встречалась после учебы. Ему было двадцать девять, а ей всего пятнадцать. Когда об этом узнало руководство, вспыхнул громкий скандал, на "бойдренда" тогда чуть дело на завели, только вот никаких доказательств растления не нашлось – беременна Ира не была.

"Мне шестнадцать через две недели, возраст согласия! Я замужем на него выйду и ничего вы мне не сделаете!" – кричала она, отстаивая свое право на любовь.