Робинзоны космоса - Карсак Франсис. Страница 17

— Начала систематизировать ваши декреты. Мне интересно: прямо на глазах зарождаются новые законы. Но ваш Совет… Вы присвоили себе диктаторские полномочия!

— Надеюсь, это временно. А пока иначе нельзя. Что нового в деревне?

— Луи в ярости. Он нашел наблюдателей, которые пропустили вашу гидру, — это ребята с третьего поста. А те оправдываются, говорят, что гидра была одна.

— Вот негодяи!

— Луи кричит, что их надо расстрелять.

— Ну это уж слишком…

Через пять дней, когда я впервые вышел из дому, опираясь на Мишеля и Мартину, мне рассказали, чем кончилось дело: ротозеев просто выгнали из охраны и приговорили к двум годам работы на шахте. Постепенно я поправился и все вошло в нормальную колею.

Мы проложили к рудному месторождению железную дорогу и построили примитивную домну. Руды — это оказался гематит — было немного, зато богатая, и на наши скромные нужды ее должно было хватить.

Первая плавка, несмотря на все знания Этранжа, прошла кое-как. Настоящего коксующегося угля у нас не было, поэтому чугун получился неважный, но все же мы его переварили в сталь. По совести говоря, на ближайшее будущее железа у нас было достаточно, и эту плавку мы поспешили выдать главным образом для того, чтобы испытать свои силы. Мы отлили рельсы и вагонные скаты. Возле рудника построили каменные убежища, где рабочие могли укрываться в случае нападения гидр, а кабины паровозиков мы переделали так, что при случае в них можно было запереться наглухо.

Погода не менялась: казалось, здесь царит нескончаемая, очень теплая весна. «Черные ночи» постепенно удлинялись. В обсерватории мой дядя и Менар открыли уже пять планет на внешних орбитах; на ближайшей к нам планете были обнаружены атмосфера и облака. Сквозь разрывы облачности можно было наблюдать моря и материки. Спектроскоп показал наличие кислорода и водяных паров. Наша соседка была примерно такого же размера, как Теллус, и имела два больших спутника. Удивительно, как глубоко сидит у нас в душе страсть без конца расширять свои владения! Даже мы, несчастные крохи человечества, не уверенные и в завтрашнем дне, даже мы обрадовались, когда узнали, что рядом с нами есть планеты, где смогут жить люди.

Недалеко от рудника мы для пробы распахали под защитой гарнизона около гектара теллусийской целины. Почва оказалась легкой, хорошо удобренной перегноем сероватых трав. Я немедленно приказал ее засеять различными сортами пшеницы, несмотря на протесты крестьян, которые твердили, что сейчас не время для сева. Мишелю пришлось целых полдня втолковывать им, что на Теллусе нет обычных времен года, а потому сеять или жать можно всегда, и лучше это делать сейчас, чем потом.

Когда началась пахота, мы снова столкнулись с плоскими змеями вроде той, что мы нашли во время первой разведки. Но та была уже мертвой, а этих пришлось убивать. Крестьяне прозвали их гадюками, и это имя за ними осталось, хотя с земными гадюками у этих созданий не было ничего общего. Длиной они были от пятидесяти сантиметров до трех метров. В сущности, их нельзя назвать ядовитыми, но они достаточно опасны: мощные полые зубцы на нижней челюсти впрыскивают в жертву необычайно сильный пищеварительный сок, который разжижает ткани, вызывая своего рода гангрену, и, если помощь не оказать немедленно, дело может кончиться ампутацией или даже смертью. К счастью, эти очень злобные и ловкие твари попадались нечасто. Одна укусила быка, который тут же подох, а другая — человека. Оказавшиеся на месте Вандаль и Массакр немедленно наложили жгут и ампутировали пораженную ногу. Это были единственные жертвы.

Вслед за растениями Теллус начали осваивать земные насекомые, и в первую очередь крупные рыжие муравьи, название которых я позабыл. Неподалеку от рудника Вандаль нашел целый муравейник! Муравьи с жадностью пожирали смолку, сочившуюся из серых растений, и размножались с удивительной быстротой. К тому времени, когда на опытном поле показались первые зеленые всходы, они уже кишели везде, легко расправляясь с маленькими насекомыми Теллуса, которые пытались бороться с пришельцами.

После бурного начала это были дни мира и тишины. Постепенно, понемногу мы преодолевали даже то, что казалось непреодолимым. Месяцы шли за месяцами. Мы собрали первый урожай, обильный на «земных» полях и просто великолепный на распаханном участке Теллуса. Похоже было, что пшеница акклиматизировалась на славу. Стада множились, но пастбищ пока хватало. Земные растения, по-видимому, были сильнее местных, и вокруг уже появлялись пятна смешанных степей. Странно было видеть, как знакомые наши травы окружают какой-нибудь пыльно-серый кустик с цинковыми листьями.

Лишь теперь, на досуге, я смог поразмыслить о самом себе. Сразу после катастрофы мной овладела растерянность, граничащая с отчаянием: я знал, что осужден на вечное изгнание, навсегда разлучен с друзьями, отрезан от них непреодолимой пропастью, которую не измерить никакими земными мерами. И я испытывал ужас перед неведомой планетой, населенной чудовищами. Затем необходимость немедленных действий: война с бандитами, организационная работа, ответственный пост министра, который мне навязали, — все это полностью захватило меня, и теперь я с удивлением замечал, что от прежних настроений не осталось и следа. Мной овладела жажда приключений, радостная и неутомимая страсть открывателя неведомых горизонтов.

Однажды я заговорил обо всем этом с Мартиной по дороге к обсерватории; теперь она и Мишель бывали там лишь изредка, посвящая большую часть своего времени общественным работам и обучению молоденького пастуха Жана Видаля, у которого оказались блестящие способности. Я тоже преподавал ему геологию, Вандаль — биологию, а мой брат — историю Земли. Впоследствии Видаль стал крупным ученым и, как вы знаете, был избран вице-президентом республики. Но не будем забегать вперед.

— Подумать только! — говорил я Мартине. — Когда мой кузен Бернар хотел взять меня в межпланетную экспедицию, — я отказался наотрез. Я ему сказал, что сначала должен окончить институт, но на самом деле я просто боялся! Ради какой-нибудь окаменелости я готов был идти хоть на край земли, но о г одной мысли о том, чтобы покинуть Землю, испытывал настоящий ужас! А теперь я на Теллусе и нисколько об этом не жалею. Удивительно, правда?

— Для меня это еще удивительнее, — отозвалась Мартина. — Я работала над диссертацией, в которой доказывала несостоятельность теории изогнутого пространства. И вот на опыте убедилась в ее справедливости!

Мы прошли уже полпути, когда завыла сирена тревоги.

— Черт, опять эти проклятые твари! Скорее в убежище! Такие убежища от гидр стояли теперь почти всюду, и ближайшее было от нас метрах в тридцати. Мы припустились бегом, не думая о самолюбии, хотя на этот раз у меня, кроме ножа и револьвера, был с собой автомат. Заставив Мартину войти внутрь, я остался на пороге, изготовившись для стрельбы. Сверху покатились камешки, а следом за ними передо мной появилась черная фигура кюре.

— Ах это вы, мсье Бурна! Откуда летят гидры?

— Наверное, с севера. Сирена дала только один сигнал. Входите в убежище!

— Господи, когда только мы избавимся от этих адских созданий!

— Боюсь, что не скоро. А вот они и пожаловали! Спрячьтесь, у вас ведь нет оружия.

Высоко над нами появилось зеленое облачко. Совсем рядом с ним, но немного ниже в небе вспухли черные клубочки — разрывы ракет.

— Недолет! Ого, а вот это уже лучше!

Следующий залп угодил прямо в середину стаи, и через несколько секунд сверху начали падать клочья зеленого мяса. Оставив дверь полуоткрытой, я нырнул в убежище: даже после смерти гидры кожа ее причиняет жестокие ожоги.

В убежище Мартина беседовала с кюре, поглядывая в окошко с толстым стеклом. Гидры, словно сообразив, что в стае им оставаться опасно, пикировали группами по две-три штуки. Сквозь полуотворенную дверь я видел, как они вились над паровозом нашей узкоколейки; машинист в своей закрытой кабине был в безопасности. Внезапно я расхохотался: струя пара взвилась над паровозиком, и перепуганные гидры бросились врассыпную. Я все еще смеялся, оглядываясь вокруг. Внизу, в деревне, трещали выстрелы и на площади у колодца уже валялось несколько сбитых гидр. Внезапно какая-то тень закрыла небо. Я прыгнул в убежище и захлопнул за собой дверь; гидра пролетела над самой крышей. Прежде чем я успел просунуть свой автомат в бойницу, она была уже далеко.