Я Распутин. Книга третья (СИ) - Вязовский Алексей. Страница 13

Банкиры тоже отчебучили. По звонкам околокняжеских прихлебателей начали прятать капиталы генерал-адмирала. Что-то мы быстро находили и арестовывали, что-то увы, успешно утекало за границу и терялось во мраке. “Запад нам поможет” — это из другой оперы, а тут деньги, живые деньги! Французский посланник, Морис Бомпар, даже говорить отказался на эту тему — зато долго пытался меня воспитывать насчет восстания “январистов”. Дескать, надо проявить милость, не судить, а отпустить гвардейцев, тем более Дума собирается принять амнистию, вот и повод…

— Господни Бомпар, а как поступили депутаты Генеральных штатов с французским королем и аристократами? — я снял черные очки, вперился взглядом в тощего, больше похожего своими усиками и бородкой на графа Дракулу посла

— Созыв Национального конвента был неизбежен, как и низложение Людовика, — пожал плечами Бомпар — Но подобные аналогии мне не кажутся уместными. Впрочем…

Моя шпилька подействовала, в после взыграли республиканские чувства, дело сдвинулось. Вопрос с судом над гвардейцами был признан нашим внутренним делом — вслед за французами социально близких “сдали” и немцы с англичанами. Европейские газеты, конечно, потоптались по нам — дескать, посмотрите, что у них без царя творится. При этом Николай никуда не делся — сидел в Александровском дворце, строил козни. Но уже так вяло, без огонька. Подействовали намеки на то, что у правительства и Думы много возможностей — не пустить вдовствующую императрицу из Дании, уменьшить цивильный лист и вообще вспомнить про роль царя во время Ходынки или Кровавого воскресенья. Так и передали Николаю через Юсуповых, которые хотели нас примирить, аж из штанов выпрыгивали, — “у каждой ошибки есть имя и фамилия”.

*****

Всю Масленицу гвардейские полки снимались с насиженных десятилетиями мест и готовились отбыть на границы империи. Не все, а только замешанные в выступлении. Гвардейский экипаж и стрелки остались на месте, равно как и лейб-казаки. И все равно суматоха была знатная — часть офицеров сидит под следствием, часть от греха подальше подала в отставку. Редигер сердито мне выговаривал, что такая спешка ни к чему, что можно спокойно, за полгода провести ротацию…

— А вы, Александр Федорович, представьте, что война началась, войска уже завтра нужны на фронте. Если уж сейчас, в мирное время, такой бардак, то что тогда будет?

Вот и объявили происходящее “учениями службы военных перевозок”. И ничего, вполне за полтора месяца управились. Правда, кое-кого из военных чиновников выперли в отставку с “волчьим билетом”, а десяток-другой вообще под суд загремел, очень уж много интересного вскрылось — как раз СМЕРШ на кроликах потренировался.

В Питере же шли обычные масленичные гуляния, только с благодарственными молебнами, салютами и политической активностью. Больше всего радовались свежеприбывшие полки — еще бы, выдернули из тмутараканей, где они порой ютились в самых скверных условиях и поселили в гвардейские казармы! Но всем командирам и офицерам, собранным в Главном штабе, Палицын прямо сказал: через год два полка, показавшие худшие результаты в боевой подготовке, уедут обратно. Тренируйтесь.

Суды над гвардейцами прошли быстро, а чего тянуть, если вся доказуха очевидна? Вышли с оружием, известны поименно. Опять же, СМЕРШ учился тактике допросов, вскрывал связи — и в этом новой службе помогали “инструкторы” Зубатова. Двоих лишили прав и состояния, десяток разжаловали, и всех разослали по дальним гарнизонам. Там нет ресторанов и оперы? Вот и отлично, пусть заведут и поднимут культуру на глухих окраинах.

Наезд на Алексея и Владимира Александровичей и суды над аристократами дали еще один неожиданный результат — поднялся вал судебных исков к графьям и князьям. Где землицу неправильно размежевали, где финансовые интересы нарушены, где имущество неправильно к рукам прилипло. То есть все это копилось, копилось и когда прозвучал сигнал “Можно!”, выплеснулось. Своего рода отложенный спрос.

Заехавшая по случаю Зинаида Николаевна жаловалась — их семья под эту волну тоже попала. Одно дело с неприкасаемым Сумароковым-Эльстоном тягаться, и совсем другое с гражданином Юсуповым.

— Так я бы на вашем месте только порадовался, голубушка Зинаида Николаевна!

— Чему же, Григорий Ефимович?

— Да хоть тому, что все в суде решается, по закону, а не так, как два года назад — вилами да красным петухом.

— Сомнительная радость.

Ну да, надо дождаться, когда в 1917 году клапан напрочь сорвет, когда начнут хватать заложников из “классово чуждых”, да расстреливать их без жалости. И ведь не объяснишь ей, что в эту кровавую мясорубку не только мелкая сошка попадет, но и сам император с семейством.

Единственный позитивный итог визита Юсуповой стала реставрация Пикассо. Гвардеец изрядно испортил картину, а руки у меня до нее не доходили. Зинаида Николаевна порекомендовала своего знакомого художника - Александра Карловича Беггрова. Известный питерский маринист за символическую сумму взялся восстановить “Молодую девушку”.

*****

По России Масленица прокатилась кампанией банкетов и собраний. “Образованная”, “передовая”, “думающая” и так далее публика, в первую очередь земцы, выпивали и закусывали под многоречивые тосты и пожелания. Принимали заявления, публиковали отчеты в газетах — в общем, создавали видимость политической жизни. Пришлось настоять в Думе и принять специальное постановление “Долг земского представительства не в том, чтобы заседать или поднимать тосты, а в каждодневной работе на благо России”. Не скажу, чтобы это сильно повлияло, но следом за постановлением вниз официально пошли “рекомендации” Думы, а неофициально адресатам намекали, что тем, кто от оных рекомендаций отмахнется, дальнейшая политическая карьера будет заказана.

Уже Великим постом прибыл наш первый “антифилософский пароход” или, точнее, “непломбированный вагон” — Дума объявила амнистию и разрешила вернуться в Россию всем, кто прямо не замешан в террористической деятельности, для чего были организованы специальные вагоны из Берлина.

Первым приехали Мартов, Дан, Чернов и еще куча умеренных. Их, к удивлению настороженно наблюдавших из далека оставшихся эмигрантов, не арестовали, а спокойно приняли и дали поселиться в России. За одним только исключением — в Москву и Питер допускали только тех, за кого замолвит слово депутат Государственной Думы, причем каждому депутату разрешалось “взять на поруки” только одного эмигранта. Зубатов ходил, как объевшийся сметаны кот — столько ранее неизвестных связей всплыло!

Наконец, недели за три до Пасхи, приехала и вторая партия — Троцкий, Авксентьев, Зензинов и сам товарищ Ленин. Этих я встречал лично, к вокзалу подали экипажи, всех скопом отвезли в Таврический дворец, где прибывшие с интересом рассматривали “оплот демократии”, думскую стражу из казаков и особенно стоявший на почетном месту у входа пулемет с золотой накладкой “В память событий на Дворцовой площади”. Потом всех усадили в одном из небольших залов, на приветственную речь в моем исполнении.

— Так что, господа хорошие, мы за то, чтобы все решать миром. Поэтому за призывы к насилию будем наказывать, а в остальном — воля вольная. Учитесь добиваться своего без драки.

— А если невозможно? — ехидно спросили из угла.

— Трудно бывает, да. Я вот сибирский мужик, с детства привык чуть что — сразу в рожу…

В зале пошли смешки.

— …и то, себя сдерживаю. А уж вам-то, умным, образованным, сам бог велел решать все без мордобоя. Дорогое это удовольствие — драка, слишком много посуды бьется, а у нас в России ее и так немного.

— Боюсь, с помещичье Думой без дгаки никак, — выступил-таки Ленин.

— Так поменяйте ее! - развел руками, отлично зная о проблемах с общественным представительством. Благодаря усилиям Столыпина - один голос помещика был приравнен к 4 голосам купцов и промышленников, к 65 голосам горожан среднего класса, к 260 крестьянским и 540 рабочим голосам. В результате 200 тысяч российских помещиков – феодально-аристократическая опора царского трона - имели в Думе через октябристов, кадетов и правых почти 50% голосов. Нечестно.