Карточные фокусы - Карташкин Анатолий Сергеевич. Страница 33

4. Левый средний палец, упираясь кончиком в лицевого сторону выдвинутой карты, нажимает на нее снизу вверх, в результате чего эта карта вдавливается в ладонь правой руки (рис.27 г).

5. Правая рука, обращенная ладонью вниз, отводится в сторону, удерживая в своей ладони пальмированную карту (рис.27д).

Ноэль Мартэн никому не раскрывал тайны своего необыкновенного пальмирования – скорее всего, такой загадки и не существовало. Просто его широкая ладонь скрывала от любопытных взоров все фокусные движения. Даже в том случае, когда он неожиданно решался на демонстрацию своего коронного трюка.

Неторопливым жестом он поднимал колоду, выполнял ее снятие и – часть карт падала на стол. Словно бы случайно.

– Ничего, я могу показать фокус и с половиной колоды, – произносил Мартен и вновь снимал карточный пакет, удерживая его в воздухе. Кисти чародея плавно проворачивались, пальцы перемещались по карточным ребрам, и опять крупная пачка шлепалась на поверхность стола.

Так повторялось много раз. Наконец, в его руках оставалась одна-единственная карта – зрители прекрасно это видели. Ноэль распрямлял пальцы, и последняя карта, кружась, опускалась, присоединяясь к лежащим на столе.

А в его парящих в пространстве кистях неожиданно оказывалась еще одна карта. Потом еще одна. И еще. И еще – целая серия непонятно откуда появляющихся карт.

Современники, отдавая должное его великолепному искусству пальмирования, всегда подчеркивали:

– Да, это – непревзойденный маэстро одного приема. Только одного. Все прочее – шаблонно, на уровне заурядной серийности. Даже обидно. Он способен на большее и отчего-то не продвигается ни на шаг. Лентяй или глупец? Но ах, как было бы великолепно соединить руки этого мсье Мар-тэна с темпераментом господина Роллье!

Рис. 27

Жан-Луи Роллье демонстрировал карточные трюки в другом ресторанчике на том же бульваре Тампль, слывшим, как известно, излюбленным местом пребывания заезжих балаганов.

Итак, Париж. Начало XIX века.

Экипажи, фонари, тротуары.

Цилиндры, длинные юбки, зонты.

Сирень.

И кругленький, упитанный господин Роллье. Он показывает фокусы.

Карточный застольный чародей обязан быть импровизатором. Жан-Луи ни секунды не оставался в неподвижности – он беспрерывно сыпал остротами, спорил о политике правительства, рассуждал о ценах на уголь, пирожные и сюртуки. Обсудив в течение пяти секунд эти насущнейшие проблемы, он вдруг прыжком оборачивался вокруг собственной оси, чтобы приступить к выполнению следующего карточного чуда уже на другом столике. Вместе с ним, захлестываясь вокруг талии, крутилась сумочка на длинном тонком ремне – из нее Роллье доставал пальмированные им карты зрителей. Впрочем, не только карты. Принцип пальмирования наш герой понимал значительно шире. Жан-Луи извлекал из недр сумочки также и вещи зрителей – карманные часы, портсигары, курительные трубки, кожаные кошельки.

– Пальмировать так пальмировать! – объяснял он собратьям-иллюзионистам свою разносторонность. – В конце концов пальминг относится, господа, к ладони, а не к тому, что в ней содержится!

– Его трюки зависят от того, что он прочитал сегодня утром или, в крайнем случае, вчера вечером, – комментировали завсегдатаи его мини-представлений.

Дело в том, что маленький и юркий Жан-Луи Роллье прежде был адвокатом. Получив юридическое образование, он проработал в конторе несколько лет и выяснил, что педантичное и скрупулезное копание в бумагах клиентов – занятие отнюдь не для его динамичной натуры. Проиграв из-за собственной невнимательности несколько процессов, он вдруг решил стать клоуном – тем более, что его кумир, клоун Маленький Мимиль по прозвищу Рекордье, выступавший в одном из балаганов все на том же бульваре Тампль и весьма напоминавший его самого своим внешним видом, раньше был журналистом. "Вот моя судьба!" – решил Роллье, впервые увидев Маленького Мимиля и узнав о его прошлой профессии. А потом, ступив на путь комика и ознакомившись не столько с розами, сколько с шипами профессии публичного насмешника, энергично засомневался в своих клоунских способностях. Не поверил в свое умение шутить и насмешничать так, как это мог Рекордье. И свернул на дорогу чудопроизводства, рассудив, что подшучивать над окружающими можно и под сенью волшебства – утвердиться в такой мысли ему очень помогла книга, написанная Робер-Удэном. Роллье сохранил манеру Мимиля. Однако и адвокат выветрился из него не полностью – приучившийся с утра просматривать парижскую прессу, Жан-Луи не смог отделаться от этой привычки, но обратил ее себе на пользу; темами его застольных бесед-перестрелок с ресторанными посетителями были как раз последние газетные публикации. В которые он умело вплетал карточные трюки. Отработав ту или иную тему, Ролпье начисто забывал о ней, и это отнюдь не являлось трагедией, ибо через какие-нибудь 10 часов он вновь набрасывался на газеты, вкачивая в себя очередную порцию информации. За чем следовали новые его пулеметные диспуты с аудиторией, внутри которых фонтанировали обновленные карточные чудеса. Разумеется, опытный глаз профессионала моментально выявлял несвежесть приемов, используемых Роллье, но тот умело их комбинировал, видоизменяя трюки согласно обсуждаемой тематике, и публика была весьма довольна такой активностью Жана-Луи, простодушно полагая, будто видит первую демонстрацию трюка, рожденного сегодня утром. Тем более, что Роллье обладал, казалось, неисчерпаемой энергетикой.

Его живость граничила с подвижностью дикого зверя, заточенного в клетку. Он вечно что-то или доставал из карманов или убирал в них. Поэтому для пальмирования (в его необъятном понимании) никакой супертехники не требовалось – все решал нескончаемый поток телодвижений. Уследить за его руками было делом совершенно невозможным – даже для него самого. Что сначала сыграло с ним злую шутку, а затем превратилось в хорошо отрепетированный трюк.

Однажды кидая на стол карту, он пролетающими пальцами задел стоящий бокал с шампанским, и игристая жидкость плеснулась из качнувшегося стеклянного сосуда прямо на грудь дамы, которая как раз наклонилась, чтобы рассмотреть свершающееся чудо поподробнее. Естественно, она не только рассмотрела, но и ощутила все детали этой части фокуса. После чего, дико вскрикнув ("От удивления" – объяснял потом Роллье), вскочила, а ее кавалер, доселе казавшийся весьма флегматичной персоной, вскинулся на стуле, распрямился и влепил свой кулак в челюсть бывшего адвоката. Падая, образованный юрист успел осознать, что быстрые движения не являются исключительно его прерогативой, а по истечении постельного периода, успокоившись и войдя в прежний оптимистичный настрой, решил придать этому подарку судьбы характер безобидного трюкового шока.

Он стал опрокидывать бокалы сознательно. Винные брызги никогда больше не попадали на одежду посетителей, ибо косой удар по бокалу был отработан Роллье на многих репетициях. И эффект стал удивлять своим постоянством – дамы, не осведомленные о подготовительной работе, пружинисто взвивались вверх с потрясающей стереотипностью. Но, естественно, чуть-чуть запаздывая относительно взметывающейся из прозрачного сосуда пузырьковой жидкости. А Роллье наоборот, уже опережал возможную активность близ сидящего кавалера:

– Прошу извинить меня, но карта, выбранная мадемуазель, находится на стуле, с которого она изволила приподняться. Взгляните на сиденье и убедитесь! Что до разлитого шампанского, это – не проблема! Алле-оп!

И он доставал бокал, наполненный вином, из-за пазухи. Невдалеке стоял метрдотель, поставленный для подстраховки, и улыбался. С владельцем ресторана этот трюк, естественно, обговаривался заранее.

Таким образом Роллье убедительно показал, что если застольный фокусник соединит в себе оба умения – высокий темп показа и непринужденность разговора, то любая секретная престидижитация с картами, даже самая сложная, может быть проделана им незаметно для аудитории. И обладать огромной ладонью или фантастической техникой пальцев в таком варианте вовсе необязательно.