Дорога в тысячу ли - Ли Мин Чжин. Страница 56

Если и имелось у него тайное, не осуществимое желание, так это быть европейцем давних времен. Он не хотел становиться королем или генералом — он был слишком взрослым для таких простых мечтаний. Но ему хотелось жизни, наполненной природой, книгами и, возможно, несколькими детьми. Он хотел читать и молчать. В Токио он открыл для себя джаз, и ему нравилось ходить в бары, слушать там записи. Живую музыку было слушать слишком дорого, но он надеялся, что однажды, когда снова будет работать, сможет ходить в джаз-клуб. Раз в несколько недель он, сэкономив часть своего пособия, брал недорогой билет на поезд и посещал семью. В начале каждого месяца Хансо приглашал его на обед в суши-бар и напоминал Ноа о его миссии. Ноа чувствовал, что его жизнь стала идеальной, и был благодарен за это.

Как-то утром, когда он шел через кампус на семинар по творчеству Джордж Элиот, он услышал, как его кто-то окликает.

— Бандо-сан, Бандо-сан, — звала женщина.

Это была известная университетская красавица Акико Фумеки.

Ноа остановился и подождал. Она никогда раньше не разговаривала с ним, и он ее слегка опасался. Она всегда спорила с профессором Куродой, женщиной с мягким голосом, которая выросла и училась в Англии. Хотя профессор была вежлива, Ноа видел, что ей не нравилась Акико, да и другие студенты, особенно девушки, ее с трудом выносили. Ноа считал, что безопаснее держаться подальше от тех, кого профессора не любили.

— Эй, Бандо-сан, как дела? — спросила Акико, порозовевшая и слегка запыхавшаяся.

Она говорила с ним небрежно, как с приятелем.

— Спасибо, неплохо. А у тебя?

— Так что ты думаешь о последнем шедевре Элиот? — спросила она.

— Книга отличная. Все произведения Джордж Элиот совершенны.

— Бред какой-то. «Адам Бид» — скучища. «Сайлес Марнер» тоже невыносим.

— Что же, «Адам Бид» не такой захватывающий и разработанный роман, как «Миддлмарч», но он остается прекрасным изображением смелой женщины и честного мужчины…

— О, умоляю, — Акико закатила глаза и рассмеялась.

Ноа тоже рассмеялся. Он знал, что она была специалистом по социологии — они все рассказывали о себе в первый день занятий.

— Ты прочитала все романы Джордж Элиот? Это впечатляет, — сказал он, никто из студентов еще этого не сделал.

— Это ты читал абсолютно все. Это отвратительно, меня это почти раздражает. Но и восхищает тоже. Хотя если тебе нравится все, что читаешь, то не могу воспринимать тебя всерьез. Возможно, ты не слишком много думал об этих книгах? — Она сказала это безмятежно, нисколько не тревожась о том, что может его оскорбить.

Ноа улыбнулся. Ему не приходило в голову, что какая-то из книг, рекомендованных профессором Куродой, может быть хуже других. И профессор очень любила и хвалила и «Адама Вида», и «Сайлеса Марнера».

— Ты сидишь так близко к профессору. Думаю, она в тебя влюблена.

От изумления Ноа остановился:

— Курода-сан шестьдесят лет. Может, семьдесят. — Ноа подошел к двери университетского корпуса и предложил Акико пройти первой.

— Ты думаешь, женщины больше не хотят заниматься сексом только потому, что им исполнилось шестьдесят? Ерунда. Вероятно, она самая романтичная женщина в Васеда. Она читает слишком много романов. А ты такой идеальный. Она выйдет за тебя замуж хоть завтра. Вот был бы скандал! Ваша Джордж Элиот вышла замуж за молодого человека, кстати. Хотя он пытался совершить самоубийство в медовый месяц!

Акико громко рассмеялась, а студенты, которые поднимались по лестнице к их аудитории, оглянулись и посмотрели на них. Ноа был не менее известен в кампусе, чем красавица Акико. В аудитории она заняла обычное место сзади у стены, а Ноа сел ближе к профессору. Он открыл тетрадь, достал авторучку, затем посмотрел на чистый лист с бледно-синими линиями. Он думал об Акико, вблизи она оказалась еще красивее.

Курода-сан села, чтобы начать занятие. На ней был гороховый джемпер поверх белой блузки с воротником, как у Питера Пэна, и коричневая твидовая юбка. На крошечных ногах — детские туфельки «мэриджейн». Она вся была маленькая и тонкая, казалось, что она может улететь с порывом ветра, как бумага или сухой лист.

Лекция Курода-сан походила на обширный психологический портрет героини романа «Дэниел Деронда», эгоистичной Гвендолен Харлет, меняющейся под влиянием страданий и благородства Дэниела. Профессор сделала акцент на женской судьбе, определяемой экономическим положением и перспективами брака. Неудивительно, что профессор сравнила Гвендолен с тщеславной и жадной Розамунд Винчи из «Миддлмарч», подчеркивая, что Гвендолен достигает знаменитого аристотелевского анагноризиса.^[30] Большую часть лекции Курода-сан посвятила именно Гвендолен, но под конец немного сказала о Мирре и Дэниеле, евреях из той же книги, и сделала несколько замечаний по поводу сионизма и роли евреев в викторианских романах.

— Еврейских мужчин часто представляют исключительно умными, а женщин — красивыми и трагичными. Здесь мы сталкиваемся с ситуацией, когда человек, не зная о своем происхождении, не подозревает, что его могут считать изгоем. Он похож на Моисея, младенца из Книги Бытия, который внезапно узнает, что он еврей, а не египтянин… — На этих словах Курода-сан мельком глянула на Ноа, но он не подозревал этого, так как делал заметки.

— Однако когда Дэниел узнает, что он еврей, это открывает перед ним возможность любить добродетельную Мирру, талантливую певицу, какой была и его еврейская мать, и они отправляются вместе на восток, в Израиль. — Курода-сан тихо вздохнула, будто ее искренне тронуло окончание романа Элиот.

— Итак, вы считаете, что людям лучше любить только своих, что подобные евреям должны жить отдельно в своей собственной стране? — спросила Акико, не поднимая руки, она, похоже, не верила в формальности.

— Ну, на мой взгляд, Джордж Элиот утверждает, что есть великое благородство в том, что ты еврей, и в желании быть частью еврейского государства. Элиот признает, что этих людей преследовали несправедливо, что они имеют полное право на свою страну. То, что происходило с ними во время войны, не должно повториться, — Курода-сан говорила тише, чем обычно, как будто боялась, что кто-то может ее подслушать и у нее будут проблемы. — Элиот намного опередила своих современников, поставив вопрос о религиозной дискриминации.

В аудитории было девять студентов, и все кивнули, в том числе Ноа, но Акико все равно выглядела недовольной.

— Япония была союзницей Германии, — сказала Акико.

— Это не имеет отношения к нашей теме, Акико-сан.

— Элиот ошибается, — продолжала Акико, не обращая внимания. — Возможно, евреи имеют право на собственное государство, но я не вижу необходимости в том, чтобы Мирра и Дэниел покидали Англию. Я думаю, что такие аргументы, как благородство или своя страна для преследуемого народа — всего лишь предлог для изгнания всех нежелательных иностранцев.

Ноа не поднимал глаза. Он был слишком расстроен. На протяжении всей книги он восхищался храбростью и добротой Дэниела, но ни разу не задумался о политических взглядах Элиот. Возможно ли, что иностранцы, какими бы достойными они ни были, должны покинуть Англию именно из-за происхождения? Студентов возмутили слова Акико, но сам Ноа испытал восхищение перед ее мужеством думать по-своему и говорить о такой трудной правде.

После занятий он шел домой один, погруженный в мысли о ней, и понял, что хочет быть с ней, даже если это будет нелегко. В следующий вторник Ноа пришел в аудиторию пораньше и сел рядом с ее обычным местом. Профессор попыталась не показать, что огорчена этим отступлением.

Осака, апрель 1960 года

За последние четыре года Мосасу поработал мастером во всех шести патин ко-салонах Горо. Тот открывал новые заведения одно за другим, и Мосасу помог ему запускать каждое из них. Мосасу было двадцать лет, и он занимался почти исключительно автоматами, наладкой оборудования, обустройством салонов, в то время как Горо искал выгодные места и придумывал яркие идеи для рекламы его растущей империи. Оба они трудились без устали.