Дочь вне миров (ЛП) - Бродбент Карисса. Страница 2

— Нет…

Это слово было единственным, что он смог выдавить одним прерывистым вздохом, остальное застряло у него в горле, когда он почувствовал, как она проникает глубже в его разум.

Это была единственная вещь, которую она поклялась никогда не делать.

Он бросил все оставшиеся силы на укрепление своих ментальных стен, но он никогда не был бы таким сильным, когда дело доходила до таких вещей, как она. Ее магия родилась в мире мыслей и теней, тогда как его магия гораздо больше подходила для более ярких и непосредственных сил. Особенно сейчас, когда все больше и больше крови течет по его спине, а это существо отчаянно борется за то, чтобы выбраться.

— Прекрати…

Его ослепила вспышка боли. Он почувствовал, как она открыла эту дверь, раздавила ее, выбросила.

Ее губы сложили слово «Извини», но если она сказала это вслух, он этого не услышал.

{Так мило,} прошептал голос, такой близкий и такой реальный, что мурашки побежали по гребню его уха. {Ты всегда так стараешься.}

Пошел ты.

Его руки упали с ее рук. Пальцы вытянулись. Затем сжались, выпустив какофонию треска.

Если бы он был способен говорить, он бы сказал ей, что никогда — никогда — не простит ей этого.

Но он был не в состоянии говорить. Он не был способен ни на что, кроме как снова и снова бросаться на собственную ментальную стену в отчаянной попытке восстановить контроль.

Даже когда она ускользала все дальше от его досягаемости.

Даже когда его ладони раскрылись, и его ослепило огнем, огнем и огнем.

***

Через море

Маленькая девочка была поражена тем, насколько все было тихо.

Работорговцы пришли посреди ночи, вырвав ее маленькую деревню из глубокого сна. Как и у большинства ее родственников, многие из ее кошмаров вращались вокруг этого момента. В какой-то момент это стало вездесущей опасностью, постоянно таящейся в глубине ее разума.

Но реальность отличалась от ночных кошмаров.

Она всегда представляла себе, что будет больше шума — больше криков, еще больше криков, еще больше затяжных драк. Но люди в широкополых шляпах и их команда наемников первыми напали на самых молодых и сильных мужчин, заковав их в кровати, прежде чем они успели причинить неприятности. И даже те, кто сопротивлялся, были на удивление тихими, их бои были не более чем приглушенным ворчанием и тупой сталью, заканчиваясь поразительно быстро дрожащими последними вздохами.

Мать девушки, их предводительница, не разговаривала с ней, так как их разбудил стук копыт и плач жен. Единственным ее утешением была тихая рука на плече ребенка. Когда они вышли за дверь, она бросила взгляд на свою деревню — на свой народ или на то, что от него осталось после столь стремительного разрушения — и предложила работорговцам условия.

Девушке было не больше тринадцати, но она знала, что мать пытается спасти свой народ от неминуемого. Она также знала, что это не сработает. Кроме кратких приглушенных команд ее матери, никто не сказал ни слова.

Так было до тех пор, пока маленькая девочка не вышла вперед, посмотрела на одного из работорговцев и его блестящие темные глаза и не сказала:

— Вы можете получить за меня лучшую цену.

Слова сорвались с ее губ еще до того, как она полностью осознала, что делает. Работорговец оказался менее устрашающим, чем она себе представляла. Он был невысоким и толстым. Его длинное кожаное пальто было измято и натянуто, чтобы сдержать пухлые плечи, и натянулось еще больше, когда он переместился, чтобы посмотреть на нее. Она знала, что он обратил внимание на ее необычную внешность: ее кожа и волосы были совершенно белыми, совершенно бесцветными, а по коже ползли пятна того, что должно было бы быть ее естественным более глубоким цветом. Один зеленый глаз, один белый. Пряди темного смешиваются в серебристых волосах.

Позади нее она услышала, как ее мать сделала шаг вперед, словно останавливая ее.

Она не повернулась.

— Вы можете получить за меня лучшую цену, — повторила она. Ей потребовались все силы, чтобы не позволить своему голосу дрожать или сорваться. Она сосредоточилась на покачивании нижней части подбородка толстого работорговца. Одно щупальце ее разума потянулось к нему, прислушиваясь к проблескам его мыслей. Его жадность пахла потом в воздухе.

— Может быть, если бы ты была полнее, — проворчал он через мгновение. Он взял прядь волос между пальцами, затем поднял ее подбородок, повернул щеку, изучая полосу загара на правой стороне ее лица. — Но это…

— Что? — К первому присоединился еще один работорговец, его черная шляпа была смята в одной руке, когда он вытирал пот со лба. Этот был худым, с узловатыми суставами и изможденными щеками. Девушка заставила себя признать, как забавно они смотрелись вместе. Толстый и худой. Высокий и низкий. Как клоуны. Не монстры.

— Посмотри на эту.

— Она Фрагментирована. Не настоящая Вальтейн. И в любом случае слишком молода для шлюхи.

Толстый работорговец пожал плечами.

— По некоторым стандартам.

Даже со своей магией девочка редко чувствовала хоть намек на сдерживаемые эмоции матери. Но при этих словах удар яростной паники потряс ее, как удар грома.

Тем не менее, она не повернулась.

— Она ничего не стоит, — сказал худой работорговец. — Может быть, если бы она была полной.

Слова застряли в горле девушки. Мужчины начали отворачиваться от нее, глядя на своих солдат, которые сковывали мужчин перед деревней. В панике она разжала ладони, и светящаяся бабочка вылетела из ее рук, летая по воздуху, пока не столкнулась с лицом толстого работорговца.

— Смотрите, — сказала она в отчаянии. Еще одна бабочка. И еще. — Я Владелец. Я могу выступать. Вы можете получить хорошую цену за меня. Лучше, чем шахты.

Двое работорговцев смотрели, как бабочки поднимаются в небо и исчезают на фоне непрерывной серебряной луны. Они смотрели друг на друга, общаясь без слов.

— Со временем она станет хорошенькой, — медленно сказал толстяк. — Молодая, но… ты когда-нибудь покупал на рынке незрелые фрукты?

Худощавый работорговец скрестил руки на груди, рассматривая ее так, что ее коже казалось, будто муравьи ползают по ее позвоночнику.

— Она умеет готовить. Чистоплотная. Очень послушная. — Голос ее матери раздался позади нее. Внезапно становится намного труднее сохранять спокойствие.

Теперь оба работорговца скрестили руки. Глаза девочки метались между ними.

— Ладно. — Худой опустил руки, натягивая шляпу на голову. — Возьми ее. Мы продадим ее в Эн-Захире одному из этих павлинов.

— Подождите! — закричала девушка, когда работорговец схватил ее за руку. — Моя мама тоже должна прийти.

Работорговец усмехнулся, как будто это даже не стоило ответа.

— Пожалуйста. Она нужна мне. Она…

Глаза худощавого работорговца вспыхнули, и девушка почувствовала, как его гнев сворачивается в воздухе, как тухлое молоко. Он открыл рот, но прежде чем он успел заговорить, ее мать оказалась рядом с ней, схватив руками ее за плечи.

— Она молода и напугана, — быстро сказала она. — Она не знает, что говорит. Я понимаю, что не могу пойти с ней.

Мать развернула девочку к себе лицом, все еще держа руки на ее плечах. Впервые с тех пор, как начался этот ужасный кошмар, девочка позволила себе прямо встретиться взглядом с матерью. Они были яркие янтарно-зеленые, такого же цвета, как правый глаз маленькой девочки. В эту долю секунды она увидела знакомое лицо матери — высокие царственные скулы, темные брови, обрамляющие пронзительный, спокойный взгляд. Она никогда не видела свою мать явно испуганной или потрясенной. Даже сегодня это не изменилось.

— Никто из нас не может следовать за тобой, Тисана. Но у тебя есть все необходимое, чтобы выжить. И послушай меня — используй это.

Девушка кивнула. Ее глаза горели.

— Никогда не оглядывайся назад. И никогда не сомневайтесь в том, чтобы сделать шаг вперед и сказать: «Я заслуживаю жизни».