Тот самый сантехник. Трилогия (СИ) - Мазур Степан Александрович. Страница 152
Боря сразу всё постирал, раз случай представился. И теперь сидел в чём мать родила. Лида эту инициативу поддержала сразу, только трусики вернула на привычное место. А то ходит, капает. И сладить с этим никак не получается.
Хотела и халатик, было, надеть, но потом подумала – ну уж нет! В серьёзном разговоре нужно все козыри в руках держать… Хотя, чего их держать? Не отвалятся.
Вот на эти козыри Боря и пялился, пока разговор на двоих предстоял. Округлые такие, белоснежные. Розовые ореолы ещё помнят его ласки. А ушки просвечиваются в свете восходящего из-за девятиэтажки солнца. Но на них мало внимания.
– Борь, – донеслось фоном, словно звук убавлен.
Прислушался. Неужели снова проблемы со слухом? Вроде, нет. Шепчет просто. Полную громкость включить не решается, а то обидится ещё, убежит. Мужики робкие пошли, не кричи на него, не тыкай ему.
Поэтому – выкала. А ещё Лида сидела прямо напротив и иногда ножкой нет-нет, да касалась его ноги. А пару раз даже ложку к краю стола подвигала, чтобы потом ненароком уронить локтем. И, наклоняясь, чтобы ещё раз посмотреть, убедиться.
Да, точно, есть. Торчит вон. Так сразу и не скажешь, что потенциала много. А поди ж ты! Нет, всё-таки удивительная вещь – природа.
– Что? – как из тумана выныривал и Боря. Тоже его мысли одолевали разные. Вот к примеру, если всегда так тихо будет говорить, то всю жизнь можно слушать. А это уже плюсик по жизни. Болгарку он может и на работе послушать. А дома тишина должна быть. И если кричать, то только дети. Пока маленькие. Большие, они конечно, кричать не будут. А работать пойдут. Ибо нечего – баловать.
Снег за окном никуда не делся, только ещё гуще повалил. Ветер добавился до штормового предупреждения. Укрылась в лёд река уже как недели две-три, но леса всё меньше. Гуляет ветер свободно, ту приносит с севера охапку. Ему не жалко. А люди раз мудаки через одного, то пусть сами свой город и чистят.
Боря поморгал интенсивно, стараясь с собой не разговаривать, а на внешнем концентрироваться.
Пурга такая, что танк застрянет. Если человека за хлебом отправить, то обратно не вернётся. Разве что, тросом обвязать. Но те, почему-то короткие.
Сразу отменили и учёбу, и работу, которая не важная. А встречи перенеслись все мгновенно. Ну как сразу? Когда люди с остановок переполненных домой пришли и снова спать уложились под одеяла тёплые.
– Гречишный попробуй, – сказала Лида, просто потому что нужно было и ей выныривать из сладкой истомы в реальный мир, чтобы убедиться, что не сон.
Как ещё проверить, что вот он, живой мужик, рядом сидит. И бровями задумчиво водит. Думы великие думает. При таком даже расслабиться можно. Только булки напрягаются, когда подходит выхлоп.
«Не время еще, не время-я-я!», - словно кричит внутренний голос Лиде и держится деваха, терпит.
«С другой стороны, на пёса всё можно свалить, если бесшумно, как у ниндзя всё сделать», – подумала Лида, но потом решила не подставлять Джека.
Если у человека совесть есть, то и перед собакой стыдно, говорил однажды классик.
– Папа угостил, – добавила девушка, не зная с чего разговор начать. Вот если пойти на балкон, как бы за банками или шубой, и там всё сделать, тогда – да. Не услышит. Но на кой чёрт ей шуба и тем более банки?
А если самой постоянно вопросами сыпать – тоже некультурно. Сначала должен ответить на предыдущие. Таков этикет, да кто о нём помнит?
– Ага… попробую, – ответил Боря и тоже хотел сказать многое, но снова под гипноз попал.
«А что ты хотел? Сиськи правят миром!», – заявил внутренний голос.
Как только так получается? Вот трубы его с батареями не манят. Просто берёт и работает. А груди – манят. Перси которые, чтобы совсем по литературному.
«Надо именно так говорить. Правильно. Как она любит, – стоял на своём внутренний голос Бориса: «Достойному человеку с бюстом выдающимся даже сказать что-то приятное хочется. Но чего тут скажешь? Хороши! Жаль только, что матерится, как сапожник, но женщиной быть тоже знаешь ли не сахар».
За мыслью той и другими Боря безнадёжно подвисал. Голова тяжела. Наработался со снегом с утра, набродился, а теперь в тепло попал и веки сами опускаются. Вроде хочется быть учтивыми и умным, а тело говорит, что они «дзен» постигли и неплохо бы подремать. В кой то веки сытым и удовлетворённым уснуть, вообще ничего не решая и никого ни о чём не спрашивая.
«Но нужно разговаривать, и желательно остроумно, чтобы за быдло необразованное не приняли и за порог не выставили… в носках вязанных», – подстегнул внутренний голос.
– А папа кто?
– Военный, – ответила девушка и за реакцией попыталась проследить.
Обычно парни как слышат – на шаг назад и сразу на «вы» к ней. Но Боря как сидел с ложкой во рту, так и сидел. Зуб у стоматолога всё-таки сделал. Теперь снова можно портить сладким.
Военный, так военный. Сам по сути полтора месяца как дембельнулся. А за то время столько всего произошло, хоть по контракту снова иди. Хуже не будет.
– А мама? – для галочки спросил Боря, хотя до лампочки ему были сейчас папы-мамы. Просто пойти в зал, расправить этот её маленький, но уютный диванчик, укутать в плед её, обнять и рядом лечь, подмять под себя и всё – спи хоть до вечера.
Да как-то не принято спать после того, как переспали. Не ночь же ещё.
Лида глаз не отводила, но те погрустнели. Вроде не сильно, но уже вуаль одета. Тонкой пеленой прикрыла. Едва заметной.
– А мама умерла, когда я маленькая совсем была.
Тут взгляд мужика чуть приподнялся от персей спелых и стал немного осмысленнее. О, он же на кухне, оказывается!
– Соболезную.
Лида поднялась и в комнату пошла за халатом. Сбили игривый настрой. Да и волосы в новое полотенце не помешает завернуть, посуше. А ещё трусы поменять украдкой. Потому что эти хоть выжимай. Как будто не мужчина, а конь в ней побывал.
Но такой кентавр ей по душе!
– Да…ничего. Давно это было, – донеслось из зала. – Отец меня вырастил. Поныкались, конечно, по гарнизонам. Друзей толком не нажила. Вот в институте первых подруг, считай, завела. А те… дубинушки. Книг не читали. Стихов не знают. Чем занимались по жизни – не понимаю. Про какие-то шмотки постоянно. Одна тут говорит – «это краш!», а я ей – будь здорова. А они ржут, как дуры… Ой, а ты не знаешь, что такое кринж? Или буллинг? И кого они там постоянно шеймят?
– Не, не знаю, больные, наверное, – ответил Боря и в жижу снова превращаться начал. Кости что есть, что нет.
Но из комнаты снова донеслось:
– А теперь вот однушку взял мне папа мой, чтобы училась в городе в институте сама спокойно. А он уже служит где скажут. Короче, говорит, пора мне оседать. А сам ещё поныкается. Гусь – птица вольная!
Боря даже по щекам себя побил немного, пытаясь взбодриться:
– На кого учишься?
– Филолог.
– Скажи что-нибудь на фило…фи…филоло…
– Ну, во-первых, на филологическом, во-вторых, филолог знает двадцать пять синонимов к слову «хуйня».
– Тогда сантехник двести пятьдесят деталей с таким названием, – ответил Боря.
– Значит, мы идеальная пара, – донеслось из коридора.
Улыбнулись, каждый про себя.
– И вообще, ты липовый тоже попробуй.
Она вернулась в халате, за стол села. Но без лифчика. А халатик, как нарочно, распахнут. По боку ему поясок. Да и тот сполз. Но с ним даже пёс не играется.
«Во-о-от», – заявил тут же внутренний голос, фокусируя внимание. Зрение сразу чётким стало, настроилось.
Тишина в квартире. Ходики только в коридоре едва слышно идут. Покой. И снова – гипноз. И снова сладкая жизнь полной ложкой.
Боря, мёд рецепторами впитывая, невольно оценил девушку. Что-то в ней изменилось? Какая-то новая важная деталь. А какая? Волосы те же, глаза те же. Груди… точно те!
«Нет, ты посмотри, посмотри. Что это у левой груди? Не прыщик ли? А, нет, ворсинка».
Иногда Глобальный отводил голову, оглядывался немного для порядка. Собака приученная, не попрошайничает. Под столом валяется, и храпит как дед старый. Но на полу не видно шерсти. Да и кухня блестит чистотой. В ванной опять же ни белья не было, ни в коридоре грязи.