Голоса животных и растений - Корочанцев Владимир Алексеевич. Страница 18
Сомалийский поэт Самантар Бахнан однажды повздорил с женой. В то время он вместе с семьей кочевал в районе Нугаал и Доло. Скандал вспыхнул из-за того, что она захотела подарить родственникам некоторых из принадлежавших ей верблюдов.
— Ничего себе подарочек! — вскричал застигнутый врасплох ее капризом поэт-бедуин. — Я, конечно, люблю твою несметную (Иншалла! На все воля Аллаха!) родню, особенно твоего папу, твою маму. Но что ты сама будешь делать без верблюдов? В них наше счастье и благо. В твоей хижине все сосуды заполнены молоком, а что будет потом, когда верблюды уйдут к твоим уважаемым родичам — да пошлет им Аллах еще тысячу лет жизни? Добро бы еще потчевать их молоком время от времени, как дорогих гостей, но отдать им верблюдов насовсем — это уж извини!..
Поэт-реалист вовремя одернул зарвавшуюся супругу, поскольку прекрасно знал истинную ценность подобного подарка. По горячим следам домашней стычки Самантар Бахнан в назидание потомкам сложил поэму, ставшую значительным явлением в сомалийской литературе. Ее основную идею можно выразить так: ни один здравомыслящий человек легко не расстанется с верблюдом.
Более половины сомалийцев живут скотоводством. Среда и жизненный опыт воспитали в них определенный характер, привычки и чувство прекрасного. «Уши верблюда и натура человека не меняются», — гласит пастушеский афоризм. Поясним: уши верблюда не увеличиваются в размерах в период его роста. Кочевники не перегружают себя вещами, зато каждый предмет в их строгом обиходе, в непритязательном быту обретает кроме практического значения еще и глубокий символический смысл.
Одним из неразлучных, непременных спутников кочевников является слово. Бумаги в пустыне нет. А письменность в Сомали появилась только в 1973 году. Поэтому искони в среде кочевников особо важным видом искусства считалось устное творчество. Здесь следует присовокупить влияние ислама, отнюдь не способствовавшего развитию изобразительного искусства. Так что можно понять, почему в Сомали всех остальных муз всегда затмевала пресловутая муза красноречия.
Жители пустыни привыкли не отрываться мыслями от грешной земли. Принципы «искусства для искусства» не подходят им, и именно поэтому верблюд избран одним из символов сомалийского народа, не в последнюю очередь — символом независимости от колониальных держав. В бытовых разговорах и в торжественных официальных речах сомалийцы утверждают, что их культура выжила в веках благодаря… верблюду. Не случайно даже в стихах народ Сомали сравнивается с исполинским верблюдом. К примеру, две пословицы из каждых произвольно взятых трех так или иначе будут связаны с образом «корабля пустыни». Если вам попытаются выказать почтение, то почти в каждом предложении вы услышите слово «верблюд».
Представления о счастье сильно различаются у разных народов, как, впрочем, и у разных людей. Порой даже закрадывается сомнение: а существует ли счастье вообще? Еще А. С. Пушкин довольно категорично высказался на сей счет: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Однако, поразмыслив, упираешься в другой вопрос: «Может ли быть на Земле единый эталон счастья — если каждый народ живет в конкретной географической среде, видит особенные пейзажи, определенные растения, животных, говорит большей частью только на своем языке и имеет собственную историю? Да и нужен ли эталон?» В песках Предсахарья, в фелидже (шатре) туарега Имажерена Фаделя бен Феззане, за горячей фасолевой похлебкой я услышал старинную песню, в которой были такие слова: «Дайте мне верблюда, седло и шатер — и я буду счастлив». Туарег счастлив почти по-пушкински: когда он в привычной среде, когда у него под седлом мехари — быстроходный верблюд со светлой шерстью, воплощающий собой покой и волю. Проворный мехари — свое происхождение эта ездовая порода ведет, по преданию, из аравийского города Махра — уносит хозяина от врага, спасает от песчаной бури, помогает побыстрее отыскать воду и дает чудесное ощущение простора, приволья, свободы, недоступное даже воображению обитателей городских квартир. Добавлю, что сомалийцы тоже предпочитают светлых верблюдов, зная, что те лучше переносят зной и жажду.
так утверждает Самантар Бахнан. Его мнение подкрепляется старинной песней, которую кочевники напевают у колодца, когда поят животных:
«Араб торжествует только там, куда ведет его верблюд», — сказал халиф Омар. Он был прав: ведь именно верблюд прямо причастен к обнаружению нефти в Саудовской Аравии. По крайней мере, так считают ее жители. Слова халифа справедливы и для сомалийцев, которые с незапамятных времен говорят: «Счастье шествует нога в ногу с верблюдом». И потом добавляют: «Счастье — за самой дальней дюной, путь к которой ведом лишь верблюду». Животное не только умеет хранить тайны. Пока у него есть силы, оно будет нести хозяина на своем горбу хоть на край света. На его жертвенную верность указывает старинная арабская пословица: «Верблюд лег — значит, приехали».
«Да здравствует верблюд и козья шкура!» — француз Т. Моно озаглавил этими словами одну из своих книг о Сахаре. И в них выразилось огромное значение для людей этого животного, без которого пустыня осталась бы, если допустимо так выразиться, навеки неодушевленной. «Вездеходу пустыни» нипочем сыпучие пески или каменистая твердь, загроможденная глыбами. Перефразируя Библию, можно утверждать, что верблюд проходит даже сквозь игольное ушко. У древних это изречение употреблялось как пословица, когда речь шла о возможности преодоления особенной, чрезвычайной для человека трудности. Верблюд проходит там, где повернут вспять и осел, и конь; «корабль пустыни» способен покрывать огромные расстояния. Согласно легендам и по рассказам погонщиков, за один переход по пустыне это животное может осилить до 270 километров! Достоверно известно, что за день одногорбые верблюды проходят в среднем 70 километров, а быстроходные мехари пробегают более ста. У них один недостаток: они не умеют плавать. Но откуда в пустыне возьмутся реки?
Один из устоев семьи
Семья сомалийца держится на трех китах: муже, жене и верблюде — и, когда ему предлагают выбрать какой-нибудь один из этих трех столпов семьи, он сердится и отвергает саму возможность подобного выбора. Такой подход — черта национальной психологии. В поучительной народной песне от лица мужа поется следующее: