Невеста для чудовища (СИ) - Туманова Ева. Страница 16

Это было не предложение и не вопрос. Он просто вскинул меня на руки, сминая подол истерзанного платья. Играючи, словно я не весила ничего. И понёс к машине. Начни я возражать, вряд ли он стал бы меня слушать. Но я не собиралась. Молчание было моим спасительным коконом, камерой с мягкими стенами. Я безучастно прикрыла глаза, ощущая мягкие толчки шагов.

«Значит, под него лечь ты готова, а под меня — брезгуешь?»

Голос Ильи вдруг так явственно раздался в голове, что я вздрогнула. Это шипение, преисполненное лютой ненавистью, я не забуду до конца жизни. Эти мутные, красные глаза, которые смотрят на меня с отвращением и похотью. Скрюченные пальцы, впившиеся в кожу, выщеренные зубы. Когда-то я любовалась им, считала самым красивым на свете. Целую жизнь назад.

Он ведь не хотел секса со мной, в том смысле, который обычно подразумевают. Хотел наказать, завладеть, как какой-то вещью, на которую предъявляют права. Отомстить. Человек, с которым я хотела провести всю свою жизнь, собирался разбить меня, чтобы я не досталась другому.

Вихрь воспоминаний кружился в голове, засасывал всё глубже, швырял меня и слепил вспышками страшных моментов, выхваченных сошедшим с ума фотографом. Кадры вставали перед глазами, запекались на них кровавыми шрамами. Я сжалась в комок, зажмурилась до боли, судорожное дыхание рвалось лёгким облачком пара. Дождь оборвался резко, точно на небесах закончились все запасы воды. И в тот же миг я расплакалась, восполняя баланс. Рыдания неудержимо рвались наружу, я захлёбывалась ими, совсем как ребёнок, которого обидели ни за что.

В машине был кто-то ещё, но мне было всё равно. На затылок легла ладонь, и я не сразу поняла, что это Дубовский гладит меня по голове, прижимает к себе, баюкает. Я плакала и не могла остановиться, какая-то преграда лопнула внутри, выпуская всё напряжение и боль, которые мне довелось испытать сегодня. Я рыдала на груди Дубовского, который — подумать только! — неуклюже меня утешал, будто и не знал толком, как это делать.

Перевёрнутый мир. Мир вверх тормашками. Люди жонглируют своими масками, прячутся в темноте, рисуют новые лица — как понять, кто есть кто? Понимание ускользало от меня. Ещё вчера я была уверена во всех, кого знаю. Что будет завтра?

Дубовский, гад и мерзавец, жестокий делец, которому нет веры, осторожно поглаживал мои волосы пальцами, прижимая к груди так бережно, словно я была величайшей драгоценностью в мире. «Нет, — подумала я, передёрнувшись от очередного сравнения с вещью. — Словно я человек. Человек, которому очень плохо.» На его груди, в ограде из тяжёлых крепких рук было тепло и удивительно спокойно. Ничто в мире сейчас не сможет мне навредить.

— *б твою мать, — изумлённо донеслось с переднего сидения. — Кто её так?

— Узнаем, — негромко сказал Дубовский, глядя на него. Сказал так, что я каким-то внутренним чутьём поняла, что так и будет. Даже если я не пророню ни слова, он всё равно узнает.

— Эй, малая. — Человек на переднем повернулся ко мне. Молодой быдловатый тип, бритый под ноль и с до смешного толстой цепью на короткой шее. — Ты только скажи, кто. Мы этим козлам яйца поотрываем. И на завтрак скормим. Яйцо-Пашок, слыхала такое? Или яйцо-Ашот, не помню.

— Кикир, отвали от неё, — отрезал Дубовский мрачно. — Не сейчас. И куртку мне дай свою.

Благодарность пролилась бальзамом на душу, немного разогнав сгустившуюся темноту. Меньше всего на свете я хотела говорить. Что-то рассказывать, снова и снова воскрешая в памяти. Называть это имя. Губы неприятно саднили, распухшие, истерзанные, как две мокрые тряпки. Ими нельзя говорить. Имя нельзя издать человеческую речь.

Дубовский закутал меня в огромную сухо шелестящую куртку, от которой пахло слишком резким одеколоном и табаком. От тепла я совсем размякла, сжимавшийся внутри кулак потихоньку отпускал. Прямо перед глазами была какая-то нашивка с необработанными кожаными краями. Я разглядывала её, уцепилась, как за якорь, который не даст мне соскользнуть в беспамятство.

— Куда теперь, Максим Игоревич? — спросил водитель. Его я не видела, для этого нужно повернуть голову, слишком сложное усилие для меня сейчас. Судя по голосу, он был куда старше остальных.

Немного помолчав, Дубовский кивнул ему:

— В Four Seasons.

***

Звук захлопнутой двери рухнул на меня и оглушил, пушечный выстрел среди полной тишины. Я увидела человеческий силуэт; казалось, что его края подрагивают и клубятся, сливаясь с темнотой вокруг. Он вошёл в комнату, вальяжно, неторопливо, походкой уверенного в себе человека. Хозяина положения.

— Золотко, ты готова? — спросил он. Низкий, глубокий голос. Мужчина застыл у шкафа, я видела отражение его лица в зеркале. Я знаю его. Не могу вспомнить.

Вспомни.

Кто это?

Назови имя.

В смятении, чувствуя, как подбирается страх, я дёрнулась — и не смогла пошевелиться. Налитое свинцом тело словно приклеилось к кровати. Тонкая простыня укрывала обнажённое тело, очерчивая изгибы. Она весила целую тонну, облепляла меня, как вторая кожа. Закинутые над головой руки прикованы к кровати. Ноги связаны, я почти их не чувствую.

Подступающая паника ускорила сердце, оно подскочило к горлу и неистово заколотилось. Я напрягла все мышцы, но они были ватными, не слушались моей воли. Судорожно хватая воздух, я всё-таки умудрилась шевельнуть рукой — и её тут же пронзил разряд тока! Мой вскрик ударился о стены и разлетелся в стороны.

— Ты можешь сопротивляться, — сказал силуэт, медленно приближаясь. — Но за каждую попытку тебя ждёт наказание. Ты же знаешь правила. Ты всё выучила.

— Что? — шепнула я, ничего не понимая. Сухие губы царапались, слово прозвучало едва слышно, слабым облачком.

— Золотко, ты сама меня вынуждаешь. Я этого не хочу. Но ты должна вести себя правильно. С правильными людьми ничего плохого не случается.

Силуэт уже стоял у края кровати, его лицо тонуло во тьме, но я видела руки. Сильные, могучие руки, в которых змеилась плеть. Это была не забавная игрушка из секс-шопа. Тяжёлый витой кнут. Блестящие кольца обманчиво-спокойно лежали в огромной ладони, шипы щерились во все стороны. Я знала, что он жаждет крови. Моей крови.

В ушах зашумело. Стук сердца заглушил мысли.

Кто он?

Вспоминай.

Как его имя?

Мужчина склонился надо мной, и я снова рванулась, преодолевая сгустившийся воздух. Разряд тока ослепил меня, прошёл молнией от запястья до ног, выгибая меня дугой! Меня выдернуло из тела, секунду я смотрела на себя со стороны, а потом рухнула обратно в свой парализованный саркофаг.

— Я же предупреждал, — сказал Он. Голос заполнял мою голову, бархатными лентами обвивал тело, врезаясь в кожу. — Наказание неизбежно.

На мой лоб капнуло что-то горячее. Я в ужасе вытаращила глаза: грудь мужчины заливалась кровью из трёх глубоких порезов. Он страдальчески скривил лицо, едва не плача, прикрыл раны рукой.

— Не смотри! — зарычал он в ярости. — Ты не должна это видеть!

И я перестала видеть. На глаза упала пелена тьмы, поглотившая всё. Остались только звуки и чувства, зрение отключилось. Я не могла разобрать даже тени.

Кровать прогнулась под тяжестью тела. Моей руки коснулась чужая рука, легко и невесомо. Скользнула ниже, под край простыни. Я закричала, но звуки застряли в горле комом, мешая дышать, воздуха не хватало. Чужое дыхание обожгло лоб, висок, шею. Он тяжело и влажно дышал, как огромный волк, настигший свою добычу. Его рука стиснула моё горло. И тьма разорвалась на куски. Я увидела его глаза.

Голубые, как весеннее небо. Синие, как морская пучина. Жестокие. И горестные.

Я знаю, кто он. Я всегда это знала.

— Максим!

Женский голос выдрал меня из сна. Визгливый и недовольный, но сейчас я была ему благодарна. Не соображая спросонья, я ещё несколько секунд хлопала глазами, разбираясь, где сон, а где явь, ошмётки видений не спешили рассеиваться. Нашарила на стене тонкий шнур бра, включила свет и зашипела — резанул по глазам. Вокруг меня раскинулся респектабельный гостиничный номер, а из-за закрытой двери доносился чей-то разговор.