Второстепенный (СИ) - Потапов Андрей. Страница 62

Я побежал в каюту за инструментом. Хорошо, что на судне их было целых два. Появилась возможность забрать один на постоянное хранение. В море все любят поиграть, а делиться гитарой не хотят, поэтому другого выхода я не видел.

По дороге наружу я вспомнил, что нужно подкрутить колки. Облокотился на переборку и сполз на корточки, чтобы настроить гитару как следует. Мимо прошло несколько человек. Я не обратил внимания, кто – самогон уже действовал. Но сдавленные смешки услышал хорошо. Когда тюнер выказал свое почтение, я пошел к столу.

– Дай-ка сначала мне, – Никита вырвал гитару из рук и попробовал наиграть мелодию. – Ни черта уже не помню. Ладно. На, руби.

– Ты в своем уме? – спросил Серетун, дослушав эмоциональную речь Астролябии.

– Да, – красавица осеклась. – А что?

– Автор не может пройти через ущелье между мирами. Последствия будут непредсказуемы!

– Все равно лучше, чем погибать там самой, – вздохнула девушка. – А ты?..

– И не проси, – буркнул волшебник. – Не пойду.

– Ожидаемо, – надулась красавица.

– Сеня любит тебя, а не меня, – укоризненно сказал чародей. – Помнишь главное условие? Пожертвовать нужно кем-то действительно дорогим.

– Он тебе жизнь спас, как-никак, – не унималась Астролябия. – Из капкана вытащил. Вы же так близки.

– То, что мы обжимались в лесу, – еще ничего не значит, – уперся Серетун. – Забудь об этом. Тебя он любит, говорю.

– С этим я, как раз, не спорю, – кокетливо улыбнулась красавица.

– Вот и все, – отрезал волшебник, скрестив руки на груди.

– Даже не пытайся, ты не сможешь, – громко настаивал Женя. – Ты слишком толстый.

– Да погоди, дай попробую, – возразил Никита и с милым простодушием начал сводить руки за спиной. Несколько секунд беспомощного кряхтения – и пузатик сдался.

Не переставая теребить струны, я следил за происходящим с легким налетом ненависти. Сделали из меня магнитофон, словно подыгрывающий неловкой парочке, у которой случился первый раз.

– Я вам покажу, как надо, – встрял Тема. – Зацените.

Третий механик почти добился успеха в выполнении замочка, но под конец выдохся.

– Тоже не выходит? – злорадно спросил Никита.

– Роба мешает, – ответил Тема, расстегнул змейку и стянул с себя спецовку под ликование пьяных в стельку офицеров, оставшись в одних беленьких труселях. Руки сразу же нашли друг друга, что породило довольный возглас: – О! Зацените!

– Замри вот так, – попросил Миша и дрожащими руками достал телефон, чтобы сделать фото. Врач от бога.

– Ты чего перестал играть? – спросил меня Никита.

– Плыву, кажется, – честно ответил я. – Пойду лучше в каюту.

– А вот это правильно, – поддержал меня Женя. – Скоро на вахту, все-таки.

Не мог я думать ни о какой работе. И даже о книге не мог.

Какая разница.

Про меня тоже сейчас кто-то пишет. Интересно, какой он из себя, мой автор. Тоже неуверенный в себе моряк, который создает героев по своему подобию? Или наоборот – расчетливая падла, точно знающая, какую книгу станут покупать. А может, сейчас работают литературные рабы Донцовой?

Меня эта мысль почему-то очень развеселила, и с глупым смешком я приземлился на кровать. Погода была хорошая, но судно будто сильно качало.

– Эй, автор! – закричал я во весь голос. – Авторушка, милый!

Ответа не было. Ну конечно. Если бы Серетун так надрался и лез ко мне, я бы тоже молчал.

– Что ж ты сделал-то со мной, скотина? – спросил я на порядок тише. – Мне через два часа на вахту, а я не могу-у-у.

Часы стали тикать громче, и меня это взбесило.

– Автор, сволочь ты эдакая. Если ты реально пишешь про меня, сделай одолжение: дай протрезветь.

С этими словами я упал на кровать и закрыл глаза. Больше меня ничего не касалось. Мир поплыл, и я вместе с ним.

– Делай так почаще, – попросил Натахтал, с восторгом рассматривая замершего Серетуна.

– Все, что угодно, милый, – томно ответила Астролябия, прижимаясь к воителю всем телом. – Все, что пожелаешь.

Горячее дыхание красавицы обжигало шею, но неутомимый боец был заворожен недвижимым миром. Где-то недалеко от земли ворона остановилась в полете, но не падала, поддерживаемая неведомой силой. Натахтал с радостью ребенка следил за этим чудом, совершенно не замечая странных прикосновений.

– Повернись ко мне, – попросила Астролябия. – Вокруг никого нет.

– Как нет? – изумился боец. – А Тизуил? А эльфы?

– Они на паузе, – с улыбкой ответила девушка. – А мы нет.

– Может, рассказать им? – порыв Натахтала был чересчур благородным, и красавица прильнула к нему еще сильнее.

– Мы сейчас одни, глупый, – игриво произнесла Астролябия и провела рукой там, где еще никогда не проводила.

– Ты что творишь? – воитель покраснел до кончиков ушей, но все-таки обернулся.

– Мы одни, – страстно прошептала девушка. – Дима слишком скромный, чтобы позволить нам радоваться жизни. А сейчас его здесь нет. И никого нет.

– Ты что, хочешь…

– Да, милый, – перебила воителя красавица. – У меня еще не было опыта. Но когда, если не сейчас. Что будет дальше – неизвестно.

– Я не могу делать это на глазах у детей, – строго сказал Натахтал и поморщился. – У Серетуна – тем более.

– Пошли, – Астролябия взяла воителя за руку и повела туда, где совсем недавно бродила в одиночестве.

Натахтал послушно устремился вслед, чувствуя жар во всем теле. Шутка ли – познать близость только на двадцать седьмом году жизни. Александр Македонский в его возрасте уже захватил полмира и через шесть лет умер, а уж в личной жизни у полководца точно все было хорошо.

– Я не знаю, сколько у нас времени, – ласково произнесла Астролябия. – И это очень заводит.

– И не говори, – с трудом ответил Натахтал.

Красавица подошла ближе и поцеловала воителя. В первый раз осторожно, в щеку. А потом впилась в губы и крепко обняла массивного повстанца. Влюбленные принялись стаскивать одежду друг с друга. Сначала неловко, но с каждым движением все смелее, пока не осталось ничего лишнего.

Если бы герои не были так заняты друг другом, то заметили бы, что знаки на платье начали странно светиться. Но воителю с медсестрой было слишком хорошо, чтобы придавать значение такой мелочи.

Глава 48

Я шел по зимней тропе. Едва различимые следы заметал мелкий снежок, словно мука покрывала тесто. Хруст под ногами звучал гулко, уютно. Если бы на земле простиралась замерзшая каша из грязи, шум был бы звонче, противнее. Но окружающее напоминало задворки сказочных пейзажей Томаса Кинкейда – так же мерцало солнечными бликами сказочной предновогодней поры.

Огибая приземистое взгорье, дорога сворачивала в сторону города. Я послушно проследовал туда и остановился, пораженный волшебным зрелищем. Легонько припорошенные лавки уходили вдаль, к самому краю видимости. С каждого столба свисало по китайскому фонарику, выполненному в форме красного шара. Бумага была натянута на грубый каркас, отчего выглядела ребристой. Товары я не рассматривал, потому что взгляд мой приковало нечто совершенно иное.

За бесчисленными рядами восточного базара простиралась Великая Китайская стена. Только возведенная в Альпах. Ее массивные опоры упирались в крутые склоны, а снег лежал сверху тонким слоем, создавая ощущение мерцающего чуда.

Зрелище было настолько поразительным, что я будто вырвался из собственного тела и поплыл кинокамерой в сторону стены. Разгоняясь все быстрее, я приближался к горам, чтобы врезаться в них.

И проснуться.

Глаза открылись и тут же привычно посмотрели на часы. Без четверти восемь. Только непонятно, вечера, или утра. По обыкновению, иллюминатор в моей каюте был заслонен шторами.