Старшеклассник без клана. Апелляция кибер аутсайдера (СИ) - Афанасьев Семен. Страница 16

Сам Виктор, увы, не знал, что противопоставить грубой физической силе в этой школе — на том и погорел.

Ну не его это всё было, кулаками стучать. Не его.

Отец, кстати, тоже был излишне интеллигентен, где не надо. Но зато Седьков-старший отлично научил пацана, где проходят границы прав личности именно в данном правовом поле, такая вот тавтология.

К сожалению, ссылки на законы мало помогают против кулаков таких, как Рашид. Особенно когда завуч, как тот футбольный судья, откровенно подсуживает конкретной команде.

Не знаю, чего добивался почивший родитель моего предшественника, но вместо того, чтоб отвести сына в любую спортивную секцию (по мне, толку было бы больше), он лично заколачивал в отпрыска параграфы, объясняя детали, нюансы и методические связи в юриспруденции.

Видимо, так он наивно пытался защитить ребёнка от то ли буллинга, то ли… не могу подобрать нужного слова.

Защитная реакция психики?

— Я вижу, мне даже спрашивать тебя ни о чём не нужно. Ты и сам горазд поговорить и очень хорошо ориентируешься, — отстранённо роняет негр.

— Отец после переезда к вам заставил выучить азы. Он был юристом, потому я кое в чём тоже понимаю по наследству.

— Какой у тебя интересный отец был, — его гримасы снова пролетают мимо, потому что выражение лица в деталях мне недоступно.

— Почему вы так хотите заиметь в школе негласный аппарат вместо подключения к здешнему искину? Это ваша сознательная позиция или случайность и оговорка? Я, если вы в курсе, некоторым образом изгой. От школьного искина информации будет больше, честно — со мной никто не общается. А если я начну проявлять инициативу сам…

У меня есть версия, что сейчас происходит, но лучше перестраховаться.

Не быковать, не гнуть пальцы — только подчёркнутая вежливость и корректность в рамках закона.

— Ты не слишком ли любопытен не по чину?

— Не я первым начал этот разговор. Офицер, я не знаю, как принято у вас, но там, откуда я родом, вы не имеете права меня опрашивать и даже просто беседовать без моей матери. Она болеет — ваши проблемы, если только это не опрос в рамках уголовного производства. Я не конфликтую, просто излагаю свою позицию.

— Ещё неясно, чем всё закончится. — Кажется, он пытается сохранить многозначительность и поскорее выйти из беседы. — Уголовное производство — штука несложная в запуске.

— Вы же понимаете, что я тогда попрошу вас под видеофиксатор сообщить мне номер этого производства в едином реестре. С упоминанием в нём моей процессуальной роли.

— Хренасе, ты грамотный. Не страшно жить?

— Страшно, но что поделать.

Следующую минуту он, отвернувшись и не обращая на меня внимания, общается с кем-то беззвучно, как недавно завуч.

Сам Трофимов вскоре входит к нам без стука:

— Ну что? — он только что не наклоняется над полицейским.

— Не этот, — темнокожий качает головой, кивая на меня. — Он что угодно, только не донор. Слепые банкноты вручную не подделывают, я вам с самого начала пояснял. Сразу.

Интересно, почему они это говорят вслух? Есть же эти бесшумные переговоры. Ещё интереснее контекст, которого я пока не понимаю.

Будь в очках стекла, можно было б отследить реакцию завуча на слова мента. Очень может статься, что Коди специально не хочет в моём лице оставлять недоброжелателя за спиной — в этом случае по Трофимову негатив проявился бы.

Жаль, что в очках нет стёкол, а в глазах — приемлемого зрения.

— … за что? — Седьков на удивление флегматично воспринял новость о возможном снижении личного рейтинга сразу на десять пунктов решением Совета Школы.

Процедура Уставом предусматривалась, хотя и почти не использовалась: ученическое самоуправление обычно работает на поощрение, не на взыскание.

С другой стороны, инициатором заседания был завуч, а его резоны понятны. Целью Трофимова было показать потенциально разгневанным родителям Рашида: уродец уже страдает.

Хотя ни для кого не секрет, что и доктор, и полиция, и завуч на повышенных тонах вот только что обсуждали явно своё, с Рыжим никак не связанное. Да и расширения Рашида для многих соучеников секретом не были, неважно из каких источников.

— Ты ударил первым? — чтобы не тратить времени, Макс сразу назвал формальный повод.

— Да. Но есть определённый контекст наших отношений. Почему ты игнорируешь его?

— Контекст — штука эфемерная. Смягчающим обстоятельством не является. Всё, лавочка закрыта, — Макс хлопнул ладонью по столу.

Теоретически, Седькова сейчас могла б защитить его мать — обратись она уже в Родительский совет (тот может отменить решение Школьного).

Но её не было (то ли по-прежнему без сознания, то ли чего похуже).

Ходили слухи, что медицинского приговора о признании её недееспособной на постоянной основе ещё не было, соответственно, и поднять вопрос некому: пока Седькова-старшая формально в наличии, для иммигранта другого представителя назначить не могут. Если нет гражданства, есть свои процедурные тонкости.

— Решение вынесено с испытательным сроком две недели, — подвела итоги Юлия. — Возможна реабилитация по итогам личных достижений в мероприятиях из рейтингового списка. На этом точка.

Рыжий, не говоря ни слова, вслед за всеми отправился в столовую: ещё один урок был позади, а перемена большая.

Повертев головой по сторонам, там он направился в сторону раздачи. Прихватил большую пустую тарелку, нож, вилку.

Сэндвич убогого (или что там ещё), захваченный как обычно из дома, висел у него в пакете на руке.

От сидевших за одним из столов девчонок-латиносок отделилась Ана Эрнандес. Пройдя к стойке с посудой, она взяла блюдце и вилку для чизкейка, который они с Андреа взяли на двоих.

Дальше мнение разделились. С одной стороны, так не сыграешь. А с другой стороны, чтоб почти профессиональная баскетболистка двигалась настолько неловко — тоже сложно поверить.

Эрнандес, неловко развернувшись, проткнула вилкой пакет со снедью убогого.

Дёрнувшись от неожиданности, она абсолютно натурально вздрогнула и отшатнулась — обрывая кулёк и оставляя на руке Рыжего только ручки со смешными ошмётками пластика.

Содержимое в обрывках пакета под собственным весом соскользнуло с вилки шлёпнулось на пол. Дзинькнуло разбитое стекло, по плитке потекло что-то красное и зелёное.

— Б*я, — огорчённо шмыгнул носом убогий, щурясь под ноги. — Зачем? — он поднял какой-то странный взгляд на Эрнандес.

Та принялась набирать воздух для ответа, но сказать ничего не успела.

— Не хватает ровно одного штриха, — вклинилась стоящая сбоку Юнь, которая ожидала свой разогревающийся бифштекс.

Затем китаянка впечатала каблук в остатки неудавшегося обеда:

— Вот. Совсем испортился, эх, — а вот её вздох был уже точно притворным, тут без сомнений.

— Ох*ела? — Рыжий мгновенно переменился в лице и перенёс фокус внимание на хань.

Так, как будто до этого момента собирался спасти остатки своей жратвы с пола.

— Я не хотела. — Словно взвешивая что-то, почти деликатно напомнила о себе Эрнандес.

— Ты не туда направился после урока. — Юнь подошла вплотную к Седькову, отодвигая Ану. — Где ты сейчас должен быть?

— Ты ох*ела?! — Рыжий уже не просто удивлялся. — Не посмотреть, что баба, что ли?! — В его интонациях скользнуло что-то ещё.

— Ты должен быть у нас, — хань спокойно указала на один из столов, где сидели Чень и остальные. — Не с пустыми руками. Отчитался, сдал кассу — и свободен. Это, — короткий кивок под ноги, — твоё фискальное напоминание. Чтобы в следующий раз память не буксовала. На голодный желудок мозги лучше варят, верь мне.

— Слушай, ты же сейчас пользуешься тем, что девчонка, да? Нормальный парень тебя просто бить не будет — ну не по-мужски? — Рыжий едва ли не впервые за всё время пребывания здесь принялся рассуждать вслух такими длинными фразами.

— Ты не много ли о себе возомнил, животное? — теперь уже искренне удивилась китаянка. — Если Рашид один раз расслабился и зевнул, ты решил, что что-то можешь?!