Длань Одиночества (СИ) - Дитятин Николай Константинович. Страница 50

— Однако, никто раньше не пытался этого сделать, — претенциозно вымолвил Сальвадор. — Мы просто знаем, что ничего не произойдет. Но хватит ли у нас смелости проверить это?

Говорят, гениальность оправдывает любую эксцентричность. Художник, это всегда обезьянничающий тип, готовый нарисовать шарж на любую часть мироздания. Желательно не проходящий цензуру. Либо затворник, великий в своем отчуждении. С чертежами ошеломляющих изобретений, которыми он готов подтереться. Потому что они давно устарели в его собственной истории, на сотни лет обогнавшей историю людей запертых снаружи его логова. Ему достаточно носить странную одежду, странную прическу, странные отметины и проявлять интерес к ровным поверхностям. Конечно, рюкзак наполненный фруктовыми леденцами, тоже допустим.

— Делай что хочешь.

Но вы когда-нибудь решались представить изобретателя вакуумных бомб с надувным молотком в руках? Из тех, которые издают забавный звук при ударе. Что-то вроде «понк!». Сама мысль о том, что кто-то может бегать вокруг прототипа вакуумной бомбы с игуаной на голове, — нервирует.

— О, и вовсе не с твоего позволения!

Ну, разумеется! Ведь от меня всего-то и ждут: мгновенного открытия принципа телепортации. Это совсем не то же самое, что нарисовать слона с восемью коленными чашечками.

— Смотри, я иду по противоположной стороне!

Ну, или хотя бы бьющих отовсюду молний.

— У меня появилось какое-то странное ощущение. Подожди-подожди… Оно крепнет. Я чувствую, как законы Многомирья восстают против меня. Тут какие-то протоны говорят мне, что я веду себя безответственно! Никола, немедленно объясни им, как сильно они ошибаются. Я хочу, что бы они знали, что препятствуют отваге и свободолюбию. Вся твоя хваленая физика — фашиствующая организация мелких завистливых частиц!

Конечно, все это смахивает на обыкновенное брюзжание. Однако обидно, когда физику ценят только за истории про людей, вросших в корабельные палубы. За несуществующие пушки стреляющие электричеством. И микроволновки. За зрелищность и доступность. Совершенно игнорируя те потрясающие открытия, что обходятся без открытий порталов в другие измерения.

— Ты можешь не кривляться хотя бы минуту? — беззлобно спросил Никола.

— А что же мне делать? — Сальвадор стоял на четвереньках у края Пути и глядел вниз. — Как оказалось, путешествовать — это невыносимо однообразное занятие. Мы идем уже десять минут, и до сих пор ни с кем не подрались.

Он сплюнул.

Эстетически безупречный плевок полетел вниз, в густые облака ванильного цвета. Те брезгливо расступились, образуя глубокую воронку, которая уходила куда-то очень глубоко. Из нее вырвался, со свистом, холодный ветер.

— Оп! — вздрогнул Сальвадор.

— Что? — не удержался Никола.

— Капля, — пробормотал художник, вытирая глаз. — Капля попала. До чего точно. Кажется, дождь собирается.

— Так тебе и надо.

Тем временем, действительно начался дождь. Он хлынул снизу, шумно гуляя по обратной стороне Дороги. Послышались трескучие раскаты грома. Прим изобразительного искусства подставил руку тяжелым ароматным каплям. Они разбивались, прыгая на рукав серебряными капитошками.

— Я уже говорил, что посылать нас без помощи позитива, это три четверти самоубийства?

— Только три четверти? — удивился физик. — По-моему у нас есть надежда только на то, что мы покажемся негативу оскорбительной добычей, и он пройдет мимо, мучить кого-нибудь другого.

— Как раз на это я поставил все фишки, — поделился Сальвадор, вытирая руку платочком. — Хотелось бы, конечно, более приличных шансов, когда закладываешь шею, но…

— Слушай, я понимаю, тебе страшно.

— Нет!

— Но если мы и дальше будем тянуть время, Ложа просто пошлет кого-нибудь с длинной острой палкой, чтобы он отогнал нас во внешние миры.

— А если мы отберем у этого «кого-то» палку? Сам подумай, мы уже будем в выигрыше!

— Брось, — веско сказал Никола, поправляя рюкзак движением плеч. — Мы с Зиги пойдем дальше. Как только соберешься с духом, догони нас.

— Что ты несешь? — воскликнул Сальвадор, последний раз оглядываясь на врата. — Разделяться? Сейчас? Я пойду первым!

— Как хочешь.

Дождь вскоре перестал. Высохшие облака легко разгонял ветер. Они стали податливыми, словно пыль. Поднимались стеною слева, оставляя чистое небо по правую сторону. Там мирно летали белые парапланы и клинья молчаливых птиц.

Удивительная конечность на несколько секунд прорезала спешащие облака. Она напоминала львиную лапу из цветного стекла и сверкающих узоров. Ломающийся рев, звонкий, словно хрустальная катастрофа, наполнил пространство, поднимаясь снизу и уходя в облачный гребень.

— Вы тоже это видели? — восхищенно захлопал Сальвадор. — Каков темперамент, а?

— Что это было? — даже Зигмунд вышел из транса, осторожно наклонившись над краем дороги.

— Похоже на оригинальную сущность, — предположил Никола. — О, вон еще одна!

Нечто из резных гранитных плит, показало горб, тяжело ухнувший в неведомое. «Вуом-ом-ом», — сообщило оно, перед тем как исчезнуть. Через минуту оно появилось снова, и рыцари Мышления смогли разглядеть тысячи рукописных символов, покрывающих камень.

— Оригинальный образ письменности, — закричал Сальвадор, прыгая на месте. — Вот это да!

— А вон там образ мебели! — указал Зигмунд.

Из облаков вынырнула большая табуретка. Она летела, медленно переворачиваясь в воздухе.

— М-да, — сдержанно произнес Сальвадор. — Удивительно, правда? Вся мебель в мире, это просто разные варианты табуретки. Вы только поглядите, в ней есть все, что нужно. Четыре ножки, ровная фанерка и надежная фурнитура.

Трио еще немного помолчало.

— Надеюсь, они желают нам удачи, — произнес Никола. — По-своему.

— Нам не нужна удача, — пренебрежительно хмыкнул художник. — Мы звезды! В нас заключена бездна символизма.

— А знаешь, ты прав, — помедлив, согласился Зигмунд. — Нам нужно отнестись к этому походу проще. Думаю, мы могли вести себя более расслаблено и…

— Ладно, ребята, постояли на дорожку и хватит!

Позитивный агент в белых доспехах сжимал в руках длинную палку. Острую, разумеется.

— Я же говорил, — вздохнул Никола.

— Давайте, давайте, проваливайте спасать Многомирье, или что у вас там на уме, — настойчиво говорил позитивный воин.

— Да как ты смеешь… — начал было Сальвадор, но его тут же ткнули палкой в бок.

— Не усложняйте ситуацию, — талдычил агент. — Я получил четкие инструкции от Ложи. Цитирую: «Вытолкать этих трусов за пределы Интеллектуального». У меня своя работа, у вас — своя, джентльмены. Ничего личного, но вам нужно немедленно продолжать движение. В ту сторону, — уточнил он, указывая палкой в необозримую даль.

— Ай! Хамло!

— Ладно-ладно, мы уже уходим.

— Какая прекрасная палка. Скажите, о чем вы думаете, когда берете ее в руки…

Глава 8

Архи-кот величественно шагал по оживленной дороге, игнорируя суетящуюся под ногами языческую шушеру. Его пытались проклинать, насылали казни, объявляли епитимьи и сулили кары прижизненные. Пушистый бог сохранял спокойствие достойное короля. Альфа потешался над культами, которые рождались вокруг мохнатых лап. Которианство стремительно набирало бороты. Из нескольких оборванцев нео-религия разрослась в бойкое движение, проповедующее трехцветный стиль одежды, усы и откашливание шерсти. С ним пытался конкурировать Котолицизм, но быстро распался из-за внутренних противоречий.

Пока Архи-кот останавливался, чтобы потереться скулой об очередную базилику или купол, они собирались вокруг него и пели о том, как первый человек возник из первого комка шерсти, который великодушно отрыгнул усатый прародитель.

— Как это неудобно, — сетовала Котожрица. — Он ведь может их затоптать. Эй! Вы! А ну прочь из-под лап! Уходите, это не имеет никакого смысла! Он не будет говорить с вами!

— И попытался тогда голос всего плохого отвратить нас от света! — тут же взвыли внизу. — Но мы сказали — нет! Что мы сказали? Нет! Еще раз, что мы сказали? Нет!