Ты - Моя Вера (СИ) - Войнова Яна. Страница 51

Но Волков боялся. Если он ее снова увидит, нет гарантий, что его внутреннее чудовище не оживет и не убьет ее. В этот раз все стало по-другому… С каждой прожитой секундой Стас погибал от разлуки с ней, от ее предательства, от невыносимой боли, но не позволял себе даже думать, чтобы увидеть ее еще раз. Пусть не любит его. Пусть дышит, занимается музыкой, смеется, любит другого. Но живет. Удивительно, но этой хрупкой девочке с фиалковыми глазами удалось сделать то, что другим за столько лет было не по силам: она его сломала. Окончательно растоптав его сердце, она убила в нем жестокого кровожадного зверя…

— Я ухожу, — крикнула Армине, безуспешно колотя в закрытую дверь его кабинета. — Ты слышишь меня, пьяный оболтус?! Я ухожу!

— Угу, — буркнул он, валяясь на полу и отпивая виски прямо из бутылки.

— Сурен, я совсем ухожу! Чтобы вы горели синим пламенем, ноги моем в этом проклятом доме больше не будет!

Это было что-то новенькое! Находясь в полупьяном бреду, Стас еле поднялся, на некрепких ногах и шаткой походкой направился к двери. С третьей попытки открыл чертов замок. Заплаканная Армине держалась за большой чемодан, а неподалеку, скрестив руки на груди, ее уже ждал нахмуренный Карен.

— Я вернусь в этот дом, только если ты вернешь Анечку, — отрезала Армине, выпятив массивный подбородок вперед. Смотри-ка. Даже пальцем ему пригрозила!

— Ну и вали! — заплетающимся языком выплюнул Стас, нависая на двери, чтобы не свалиться. — Ты такая же как и моя мать. Вы все одинаковые. Предательницы и подлые суки.

— Сволочь! — Армине ударила его по щеке и разрыдалась. — Я тебя как своего сына растила, я тебя кормила, я тебя выходила! Как ты можешь мне такое говорить?! Как у тебя только язык не отсох?!

— Выходила, — согласился пьяный Стас, злобно ухмыляясь. — А теперь, как она бросаешь. Признайся, ты же тоже меня ненавидишь!

— Сурен, побойся Бога!

— Ненавидишь, люто ненавидишь! Ты же осталась со мной, только потому что хотела, чтобы твой сын хорошо в жизни устроился. Так что заканчивай врать самой себе! Я за твою заботу откупился сполна. Я дал вам все. Тебе, Карену, его детям… За все, что ты для меня сделала, я с тобой расплатился! Кем бы вы стали без меня и моих денег?! Я вам ничего не должен!

— Я тебя любила, сына. Что же ты творишь?! — рыдала навзрыд пожилая женщина.

— Да пошла ты со своей любовью! Вранье все это! Вранье! Я тебе не верю! — заорал Стас. — Не верю! Пошли вы все к черту! Вон из моего дома нахрен! И чтобы я вас больше здесь не видел!

— Сурен, сыночек… — скулила женщина, закрыв ладонями лицо. — За что?! Я же вас обоих одинаково любила…

— Пойдем, мама-джан, — зло зашипел Карен, подбегая к матери и обнял ее за плечи. — Проспись, придурок! А когда протрезвеешь, я тебе врежу, — пообещал Карен и они с матерью направились к выходу.

— А сейчас слабо?! — усмехнулся пьяный Стас.

— Сейчас руки марать неохота, — отрезал Карен на прощанье. — Вернешься в адекват, дай знать.

Теперь от Волкова отреклись все до единого. Даже те люди, которые клялись быть с ним рядом всегда, что бы ни случилось. Стас остался совсем один. Ну и пусть. Подыхать одному намного легче, чем видеть сочувствующие взгляды родных ему людей. У Армине было достаточно поводов за всю ее жизнь лить горючие слезы по его поводу. Пусть сегодняшний день станет последним. И эта добрая пожилая женщина, наконец, заживет спокойно. Без него. Как и его названный брат, который всегда вставал на его сторону. Пускай они, наконец, освободятся от мерзкого вонючего рода Волковых. И станут свободными. Жестоко, но так будет правильно…

А Стасу, видимо, никогда не дано освободиться от семейного проклятья. Возможно, ему повезет, и наступит такой счастливый день, когда он просто не откроет глаза?! Вконец сопьется и сдохнет прямо в своем кабинете! Ведь может же такое случиться?! Стас вернулся в свое убежище, еле добрел на подкашивающихся ногах до бара, откупорил еще одну бутылку и плюхнулся на пол, опершись на спинку дивана. Только хотел пригубить виски, как услышал тяжелое сопение рядом.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он угрюмого мальчика, стоявшего в проеме двери. Миша кривился, отрешенно оглядывался, не решаясь зайти. Твою ж мать! Сейчас начнется! Да что ж это такое?! Даже тихо подохнуть не дают! Очередной истерики особенного ребенка он сейчас точно не выдержит!

— Армине ушла навсегда? — тихо спросил Миша, словно, между прочим.

— Да.

Ребенок задумался на пару мгновений, а потом осторожно шагнул вперед, заходя в комнату.

— Только не кричи, — недовольно буркнул Стас. — Завтра у тебя будет другая няня. Нет, сейчас. Сегодня распоряжусь. Где мой телефон? — устало бросил он в пустоту комнаты. Стал шарить в поисках мобильного, но натыкался только на пустые бутылки, осколки разбитой им мебели и разбросанные кругом бумаги.

— Мне не нужна няня. Я уже взрослый, — отчеканил ребенок, подошел к нему и присел рядом на пол. — Армине нас тоже бросила? — осторожно спросил он. — Как мама Настя меня, а потом нас обоих мама Анечка?

Даже сквозь пьяный угар Стас почувствовал резкую боль, и какую-то тоскливую обреченность. Но не свою. А его, маленького шестилетнего мальчика, про которого взрослые, занятые собой и своими проблемами, просто-напросто забыли. Волков ничего не ответил, прикрыл глаза, стиснул зубы и зашипел от мрачной безысходности.

Неожиданно, Миша приподнялся на колени, обхватил его шею двумя руками, крепко прижался и искренне, по-детски наивно прошептал:

— Папочка, ты не расстраивайся, я тебя никогда не брошу, — Миша шмыгнул носом и добавил. — Я люблю тебя, папочка.

Даже будучи захмелевшим до поросячьего визга, Волков словно проглотил морскую мину с шипами, которая застряла у него в горле. В носу защипало. Из глаза покатилась одна единственная скупая слеза. И в нем самом, что-то перевернулось. То, старое, чудовищное, звериное, истребляющее других людей и погубившее его самого, умерло. Подохло. Навсегда. А вместо него, появилось необъяснимая внутренняя уверенность: оно никогда не вернется. Сейчас, после слов его маленького шестилетнего сына, Стас за секунду освободился от тяжелых оков прошлого. Будто чудовище, монстр, живущий в нем, пожирающий его изнутри, наконец, после стольких лет адских пыток, подарил ему вожделенную свободу. Волков задышал чаще, но каждый вдох давался с трудом, словно он слишком долго тонул в воде, и вдруг его чудом выбросило на берег, и кто-то сделал ему искусственное дыхание и оживил утопленника.

Миша отстранился от него, скривился и зажал нос рукой:

— Папа, от тебя воняет, прими душ. И здесь вообще плохо пахнет, — он обвел глазами комнату, поднялся на ноги и направился к выходу. Стас обескураженно смотрел вслед удаляющемуся сыну и не мог поверить, что ребенок, которого он не хотел, маленький мальчик, которого он отвергал, отнесся к нему намного искреннее, чем все остальные люди в его жизни. Чистый, наивный, неиспорченный ребенок оказался способным подарить бескорыстную любовь, в которой Стас так нуждался всю его проклятую жизнь.

Волков окликнул сына, поднялся на ноги, чертыхаясь сквозь зубы, еле доплелся до него. Осторожно потянулся к макушке Миши и поцеловал. Затем, тяжело, чуть ли падая, опустился на колени перед сыном, обхватил его лицо двумя руками. Он ожидал очередного истеричного крика от ребенка, но его не последовало. Мальчик продолжал зажимать рукой свой курносый носик и внимательно на него смотрел. Стас взглянул в серьезные серые глаза мальчика и дрожащим голосом задал уже риторический для себя вопрос:

— Миша, ты же знаешь, что я тебя люблю?

— Знаю. Мне мама Анечка говорила. Папа, но от тебя все равно плохо пахнет! — возмутился ребенок, окончательно добив его сегодня.

Волков глупо, но счастливо засмеялся и разжал ладони. Миша тут же убежал в свою комнату. В этот момент Волков принял решение, наверное, единственно важное за всю его проклятую жизнь. А хрен им всем! Стас выживет, выстоит. Назло всем. Вопреки всему. Потому что у него есть сын. Особенный ребенок. Его сын. И Волков нужен этому смышленому парню. Наверное, Миша единственный, кому Стас был нужен по-настоящему. И Волков решил быть рядом. Всегда. Несмотря ни на что. Что бы ни сделал в будущем этот маленький мальчик, он никогда не узнает гложущее чувство одиночества и больше никогда не будет отвергнут родителем. И Стас положит всю свою гребанную жизнь, но этот шестилетний ребенок будет наверняка знать, что папа его чертовски сильно любит.