Деграданс (СИ) - Калугин Алексей Александрович. Страница 30
«Тогда по детям Ливана…»
36
ЦЕМЕНКО
20,10. Пятница
– Вениамин Игоревич…
– Да, да…
– Пожалуйста, сосредоточьтесь.
Капитан Петунин выставил перед собой руки, будто это он сам пытался загипнотизировать экстрасенса.
– Вениамин Игоревич, нам нужна не теория, я все равно ничего в ней не пойму. Нам сейчас нужно правильно оценить ситуацию в галерее.
– Что конкретно вас интересует?
– Количество заложников. Количество террористов.
Капитан уже знал ответ. Репортажи Калинина позволили специалистам не только пересчитать заложников, но и установить личность каждого. Но капитану Петунину важно было понять, можно ли, и насколько можно доверять необычным способностям Цеменко.
– Я попробую.
Экстрасенс сосредоточился.
– Много… Их много… Чувствую влагу… Там много жидкости… Запах пота… Все находятся примерно в одном эмоциональном состоянии… Страх… Это плохо… Страх глушит составляющие эмоционального спектра… Если приблизительно… Устроит вас приблизительно?… Примерно тридцать человек…
– Вениамин Игоревич, – вежливо, но твердо прервал Петунин. – Давайте договоримся так. На вопросы отвечать коротко. Только да, только нет. Такой подход вас устроит? У нас действительно очень мало времени.
– Я постараюсь.
– Вы уверены, что двое заложников уже убиты?
– Конечно, уверен… Да…
– Почему вы уверены?
– Психо-эмоциональная аура человека не исчезает сразу после смерти. Она медленно растворяется, она как бы рассеивается в окружающем мире. Понимаете? Там, в галерее… Я не могу это ни с чем спутать… Там аура двух человек очень слабая… Она еще не рассеялась, но ее почти нет…
– А вам не мешает то, что в галерее полно мумий? – пряча улыбку, поинтересовался Жора Арутюнян.
Цеменко улыбнулся:
– Нет, не мешает. Вы ведь спрашиваете об экспонатах этого немца? Нет, нисколько не мешает, – уверенно повторил он. – Эти люди умерли давно, у мумий нет ауры. Это даже не мертвые тела…
Цеменко не мог знать о расстреле заложников – к экрану и к прослушке его, конечно, не допускали, однако точно назвал число убитых. Это поразило капитана Петунина. Неужели экстрасенс действительно видит что-то такое особенное? Он покачал головой. Тогда версия подполковника Стопольского ошибочна?
– А отличить террористов от заложников можете?
– Без проблем, – кивнул Цеменко.
– Даже на расстоянии?
– Даже на расстоянии.
– И сосчитать сможете? Тех и других?
– А почему нет. Извините, да. Ничего сложного.
– Так сколько там террористов? Один? Трое? Семеро?
– Семеро – это про козлят, – улыбнулся Цеменко.
И вдруг выдал:
– Трое.
– Как трое?
Петунин и Арутюнян переглянулись.
Даже если Калинина считать пособником террориста, все равно двое…
– Вениамин Игоревич, вы уверены?
Закатив глаза, экстрасенс умолк. То ли придуривался, то ли впрямь видел что-то.
– Уверен… Аура трех человек сильно отличается… Три человека не так напуганы, как другие… Они встревожены, да. Они, может, полны сомнений… Но они не паникуют. В их чувствах преобладает расчет… Не знаю… Чувство исключительности… Это тоже… В отличие от остальных, эти трое понимают, что происходит в галерее. У каждого из них, наверное, свои мотивы… но цель…
– Что цель?
– Не знаю…
– Выходит, на Шивцова работает еще кто-то?
– А почему нет? – пожал плечами Арутюнян. – Может, кто-то из посетителей. Или работник галереи. Мог заранее пронести и спрятать в подсобных помещениях оружие, взрывчатку, вообще, все что угодно.
– Значит, вы мне верите? – улыбнулся экстрасенс.
Капитан Петунин тоже улыбнулся:
– Должен вас огорчить…
– То есть?
– Не верю.
37
КАЛИНИН
20,20. Пятница
«Перекусим?»
Калинин развернул бумажный пакет. Поморщился:
«От „Алеши Поповича“… Кока-кола, гамбургеры… Тебе с котлетой или с рыбой?»
«Один черт».
«Тогда держи котлету».
«Вот никак не пойму, – Шивцов хмуро ободрал с гамбургера промасленную бумажную обертку. – С чего это Абрамович сеть своих закусочных назвал именем нашего русского богатыря?»
«А ты бы пошел в кафе „Абрамович“?»
Шивцов ухмыльнулся. Кивнул в сторону бассейна:
«А этих будем кормить?»
Пользуясь затишьем, некоторые заложники выбрались из бассейна. Расселись на корточках под окнами, вдоль мраморного бортика. Под каждым натекли лужицы, пол покрывали кровавые отпечатками. А в бассейне среди совсем уж запуганных людей медленно колыхались сброшенные в раствор мертвые экспонаты господина немца фон Хагенса.
«Этих? Кормить?»
Калинин посмотрел на Шивцова:
«Будешь просить жратву у капитана Петунина?»
Неторопливо в руку пластиковый стакан. Рука не дрожала:
«Капитан Петунин только и ждет момента, когда ты начнешь просить. Именно просить. Самое простое. Самое насущное. Не беседы с Богом, не встречи с Христом, а хлеба или воды. Христа он пока зажал, нет у него для тебя Христа, а еще и воды в туалете нет. Вообще никакой нет воды, отключили. Наверное, это личный подарок тебе от капитана Петунина».
«Я не для себя…»
«А вот это и плохо, – понимающе кивнул Калинин. – Для себя, ладно. Для себя, куда там ни шло. А вот, заботясь о заложниках, ты, Витя, начинаешь им сопереживать. Да, да, не лукавь. Раз волнует тебя их кормежка, значит, сочувствуешь. Ну и вот… Попросишь, тебе пришлют еду… Только подсыпят в нее какой-нибудь неизвестной и неприметной дряни. Ты ее не почувствуешь ни по вкусу, ни по запаху. Просто в какой-то момент вырубишься. Ну и, Витя, ты же понимаешь… Чтобы принять еду, придется открывать дверь, или окно хотя бы…»
«Ну и что?»
«А то, что группа захват только этого и ждет».
«Заливаешь, – Шивцов сплюнул. – Дрянь, а не еда. Может, ты сам что подсыпал?»
«Брось. Я тоже ем. Ты выбирал сам. Противная жратва, – Калинин сплюнул. – Я сибирские пельмени люблю. Однажды делал репортаж о большом мясокомбинате, так мне домой два мешка привезли».
«Эй! – крикнул Шивцов. – Кто жрать хочет?»
Человек пять повернули головы, но большинство остались безучастными.
Усмехнувшись, Шивцов бросил недоеденный гамбургер на пол. Против его ожиданий, никто к котлете не кинулся.
«Гордые…»
«Пока…»
«Изменятся?»
«И суток не пройдет».
Калинин перехватил тоскливый взгляд светловолосого парня («Святослав Львович Жуков… Двадцать шесть лет… Безработный…»), подмигнул:
«Верно я говорю?»
Парень, как под гипнозом, поднялся.
Шивцов осторожно положил руку на обрез, но Калинин его остановил.
Парень сделал шаг. Застыл, умоляюще поглядывая на Калинина, будто хотел ему понравиться. Сделал еще шаг, и вдруг быстро, странно гибко, как кошка, нагнулся к обкусанной котлете. В грязной мокрой рубашке, остроносый. Калинин от удовольствия высунул язык, ловя несчастного в объектив.
«Шевелись, блин, а то не дам!»
Светловолосый жадно схватил котлету.
«Давай, давись. Торопись, дурак. Ты же этого хотел!»
Светловолосый осторожно, будто зверь, принюхался.
«Пристрелить его?» – спросил Шивцов.
«Зачем?»
«Противный очень».
«Здесь есть противнее».
«Но те не бросаются на объедки».
«Может, он болен? Может, ему нельзя не есть? Такое бывает. Может, у него ускоренный обмен веществ».
«А воды… Можно?…»
Калинин спрятал мобильник и вопросительно взглянул на Шивцова.
Тот помедлил, но кивнул. Через минуту Калинин появился в зале с двумя полными пластиковыми трехлитровыми бутылями.
«Ты же говорил, воду отключили».
«Это из бухгалтерии. Наверное, поливали цветы».
«А они не того? Не отравятся?»
Калинин не ответил.
«Эй, ты, держи!»
Светловолосый жадно схватил бутыль.
Он ни на кого не оглядывался, ни на кого не смотрел.
Он жадно присосался к тяжелой бутыли, и вдруг как-то ясно всем стало, как сильно они хотят пить.