Пограничник (СИ) - Кусков Сергей Анатольевич. Страница 46

Я осмотрел промзону ещё раз — с высоты горна это интереснее. Ограда хорошая, охрана посменно меняется с десятками из замка. Тын явно уже переносили — вон следы от прошлой стены, хотя в Апреле даже этой тут не было. Быстро у них дела делаются. На самой промплощадке три больших здания и несколько попроще. Большие это административное (сам Дорофей тут уже не живёт, по его словам, ему новый дом недалеко срубили), рядом пыхтят две мастерские-кузни, одна из которых соединена со старым колесом, которое было у кузнеца изначально. Из обеих слышался стук молотков, в одной из них сталь из ковша льют по каменным формам. Рядом сарай для угля, сарай для дров — их тут требуется просто невероятное количество, Прокопий под Феррейросом плакался, но только тут я понял масштаб, СКОЛЬКО сюда идёт высококачественного хвойного угля. При таком выходе железа и его качестве всё окупится, но вначале уголь надо где-то взять. Есть ещё дробилка для руды, но не здесь. Вынесена за пределы промплощадки — колёс не хватает, и руду для Дорофеевки ломают большим молотом на одной из колёсных мастерских Тихона, а здесь просто складируют. Вспомогательные постройки — вон ангар для телег, конюшня с сеновалом — вынесены в самый край, подальше от всего горячего. Склад с крицами и чугунными чушками, с дроблёной рудой — типа склад сырья. И, наконец, склад готовой продукции — даже на вид красивые, лощёные листы и стальные чушки, разве что не блестят. Всё это сотках на ста земли вдоль реки, у которой возвышаются пять башен-печей высотой по нарастающей. Две работающих, две чуть поменьше холодных, но ещё не разломанных, и одна, самая маленькая — лишь остов. Леса сняли, краны убрали, но кирпич (или это камень?) пока не порушили.

— Дорофей, не надо себя принижать. Это всё, — тоже окинул я рукой это хозяйство, — твоя заслуга. Нет у меня никаких теорий. Всё, что знаю, это то, что железо в две стадии делают, и всё. Остальное ты сам додумал. Своим умом. И сам опробовал.

Мастер скривился, как от зубной боли.

— Граф, не надо скромничать. И это… — Он как бы опасливо обернулся, но чужих вокруг нас не было, даже поковырявшие в горне рабочие отошли. — Твоё сиятельство, ты не переживай, тут свои все, не сдадим.

— А можно подробности? — загорелись глаза паршивки Анабель. Дорофей расплылся в улыбке.

— А чего обсказывать, у меня ж записано всё. На свитках. Мы по памяти записали, потом каждый себе переписал. Но ты, сиятельство, не ругайси, только доверенные люди знают! — Он заговорщицки подмигнул. — Для других сие — тайна великая. Незачем нам секреты раскрывать, чтоб другие ими воспользовались. Только пятеро кроме меня знают. — Он назвал имена мастеров, среди которых было имя Тихона. — Даже мастеру Соломону без твоего одобрения не говорим! Чужой он… Пока.

— Покажи! — Это меня на чуть-чуть опередила Анабель. — Покажи свитки!

— Да-да, что за свитки? — Переглянулся я с бельгийкой. Снова повернулся к мастеру. — Дорофей, не смешно. Я ничего такого не говорил, что на свитки можно записать.

— Как так не говорил? — смеялся глазами мастер. — Сиятельство, как сейчас помню. «Всё в мире состоит из мельчайших кусочков, называемых атомами. О том ещё греки в старину знали». Я даже имена запомнил. Как там… Анаксимандр… Анаксимен… Фалес из Милета… И этот, как его… Демокрит! Во! Вон сколько учёных про это баяли.

Кажется, я застонал, а Анабель противненько захихикала. Дорофей же продолжал цитировать, видимо, некого знакомого мне пьяного попаданца, причём данная цитата относилась отнюдь не ко творчеству Демокрита:

— «Атом карбона — основа всего живого, всей живой материи. Обозначается буквой «цэ». Атом сей основа любого живого тела, любого растения. Эти атомы соединяются друг с другом, а также с другими атомами, образуя большие-большие… Мо-ле-ку-лы, — слово сложное, но он запомнил, курилка. — Газ, который мы вдыхаем, называется оксигенум, пишется «о». А есть ещё газ, гидрогенум, вместе с оксигенумом образует воду, это «аш». — Анабель прекратила веселиться, лицо её посерьёзнело, сама она напряглась. — А ещё есть газ, который мы вдыхаем, но который тело выдыхает обратно — это нитрогенум, он же «эн». Эти четыре атома — основа всего. Ты говорил про белки, жиры и углеводы, из них и состоят все ткани и растения.

— Что ещё он говорил? — сурово, сверкая глазами, спросила лекарка, и Астрид от её вида отшатнулась, пытаясь понять, что плохого только что произошло и чего ждать дальше.

— Что все эти… Жиры и углеводы в огне соединяются с оксигенумом и образуется углекислый газ, — простодушно продолжил Дорофей, а что ему ещё оставалось? — Тот газ, который мы выдыхаем. «Цэ-о-два». На один це — два о.

— Ну-ну, — кивала лекарка. «Продолжай-продолжай».

— Так я почти всё и сказал! — понял, что выдал что-то не то Дорофей, но пока не понял, что, и решил уйти в отказняк. — Железо в руде, обозначается «фэ», содержит примеси. Но главная примесь — это оксигенум. Он в руде соединён с железом, и вместе они превращаются в ржавчину… Оксид! Во! — хлопнул он глазами, процитировав ещё один термин. — И чтобы отсоединить оксигенум от железа, в домне его соединяют с карбоном, то бишь углём, и карбон забирает оксигенум себе, превращаясь в углекислый газ, оставляя железо без примеси. Но токма сам карбоний коварный, он в жидком железе тоже растворяется, kak ta padla, науглероживает его, и получается чугуний. И если ты хочешь его оттуда достать, надо чугуний снова разогреть в печи и дуть на него воздухом, то есть оксигением. Тогда карбоний становится углекислым газом, а железо — чистым.

А вот железо с оксигеном, пока горячее, соединяться не хочет. А потому надо две печи делать — домницу для науглероженного чугуния, и горн для стали». Вот и всё…

Под взглядом Анабель Дорофей, матёрый человечище, здоровенный мужик, мелко задрожал и отступил на пару шагов, оглядываясь, чтобы не сверзнуться с пятиметровой высоты.

— Рома, твою мать! — обернулась эта прелесть ко мне, зашипев, как змея. — Рома, ЧТО ТЫ ТВОРИШЬ?

Я вздохнул и развёл руками.

— Мишель, гадом буду, НЕ ПОМНЮ этого. Пьяный был.

— Дык, оно ж того, сеньорита, всё ж правда. Всё ж подтвердилось, — заступился мастер, пытаясь хоть как-то помочь мне избежать гнева разъярённой львицы. — А мы никому не скажем, при себе пергаменты держать будем! Никому ж не показываем!

— Не хочешь, чтобы ОНИ дошли до всего сами? — сузились глаза прелести. — Не даёшь им развиваться самим и самим родить из себя Паскалей и Лавуазье?

— Мишель, — усмехнулся я, и не думая трястись от страха, — у моего отца в ящике стола лежит пистолет. Дульнозарядный. И порох в кисете. И свинцовые пули. — При этих словах стоящая недалеко Астрид вскинула мордашку. — Какие нахрен Лавуазье, тут давным-давно прогрессорство во всю ширь, у местных нет шансов! А ещё Феррейрос, к твоему сведению, выложен не просто из стен, — продолжал давить я, повышая голос. — В смысле его укрепления — не просто каменные средневековые стены. Это пятиугольные бастионы, без башен, мать его! Предназначенные для выдерживания обстрела осадной артиллерии! Которой в этом мире пока что нет, я не слышал ни слова про что-то подобное. И ещё к твоему сведению, все двенадцать фронтиров на Лимесе построены по той же схеме.

— Это крепости, мать твою, — заорал на неё я, — с кирпичными бастионами, способные выдержать обстрел пороховых пушек! Какие к чёрту Лавуазье, если им сюда кто-то и порох уже притащил, и стратегию защиты от порохового оружия? Я ягнёнок, который пытается дать шанс хоть как-то защититься от этих монстров! Теперь будешь наезжать?

— Я-а-а-а… — ошарашено залепетала она и замолчала.

— Кто-то апгрейдит этот мир и без нас, до нас, — успокоившись, тише продолжил я. — Активно прогрессорствует. Подозреваю, что проблема у них с селитрой. Серу тут добывают, как и фосфор — это Рикардо до меня знал. А где селитру брать — мы, дети эпохи танков, самолётов и авиабомб, не помним. Давно это было. А то бы тут уже вовсю пушки грохотали.

— Но-о-о-о-о… — снова попыталась возразить она, и снова мимо.