Тьма под кронами (СИ) - Погуляй Юрий Александрович. Страница 49

Словно гриб поглотил их и держит внутри себя. На том месте, где у гомункулов мог бы быть рот, расширялись и сужались черные дыры гигантских пор. Только отчаявшееся и одуревшее от одиночества существо рискнет приблизиться к грибу. Каждый — от десятилетнего Дзиро-тян до ублюдка Такаси — кого Мамору оставлял здесь, в конце концов шел к грибу.

И это было странно тем, что в этом пепельно-сером мире каждый хотел убить человека. Почему всех забрал гриб? Для Мамору гриб был лучшим предупреждением о смерти. И он обходил Поляну по широкой дуге, протоптанной за годы странствий.

Он шел в свой сад.

Странные и неименуемые растения, что произрастали здесь, были неприметными на вид и непритязательными к условиям. Под небом этого мира они, что пастушья сумка на Земле — росли везде и были настолько привычны взгляду, что стали растениями-невидимками. За долгие годы Мамору научился различать между собой чахлые стебельки, куцые языки трав и кустарники, покрытые корой, похожей на кожу высохшей лягушки.

Даже просто ступать меж этих трав и разноцветий надо с осторожностью. Мамору тщательно выверял каждый шаг, словно шел по осколкам стекла. Стекла от склянки со смертельным ядом. Даже камни здесь могли быть живыми.

Мамору быстро нашел то, за чем пришел. Ствол низенького дерева был похож на вздувшуюся кишку. Но толстое у корней, к макушке оно истончалось. От ствола, покрытого тонкой корой чахлого серого цвета — каким бывает кожа человека, умершего не более трех дней назад — отходили тонкие ветки-проволочки. Каждая из них заканчивалась растопыренными хворостинками, похожими на иглы морского ежа уни. Деревце ростом не доходило Мамору даже до колена. Но словно заняло вызывающую позу: «Подходи! Ну, рискни!» На ветках-иглах росли тугие горошины, в скупом свете этого мира неотличимые по цвету и текстуре от коры. На первый взгляд они походили на древесные бородавки. Но стоило перенести такое деревцо через границу миров, и под солнцем Земли наросты оказывались ягодами, излучавшими колдовской фиолетовый цвет с белесой мутью изнутри.

Мамору опустился на колени напротив растения и развел руки, загребая воздух по сторонам. Он занял атакующую стойку, готовый в любой момент броситься на противника. Он дышал размеренно, приготовляясь убивать не руками, но разумом. Сколько бы раз он ни пробовал пронести через границу садовый инструмент, чтобы облегчить добычу, ничего не получалось. Только живое существо могло пересечь грань.

Он распрямил правую ладонь, туго прижав пальцы друг к другу, и представил, что его рука превратилась в садовый совочек с остро отточенной кромкой штыка. В стародавние времена самураям позволялось носить два меча: короткий вакидзаси дозволялся каждому и сопровождал хозяина даже в помещении, и длинный катана отличал самурая от простолюдинов: можно было носить только на улице. Мечи ожидали заткнутыми за широкий пояс, острой кромкой кверху. Миямото Мусаси писал, что победить можно с длинным клинком, но выиграть бой можно и с коротким.

«Эти вещи нельзя объяснить», — писал Мусаси.

Но тот, кто хотел понять — понимал, что даже меч для победы не нужен.

Мамору молниеносно выбросил правую руку к корням деревца. Он думал о гадюке мамуши, бросающейся на жертву. О стриже, в полете обгоняющем поезд. О намерении убить, разящем из мыслей прямо в сердце противника.

Почва была рыхлой, но не пух. Пальцы вошли в нее легко, но мелкие камешки, сор и острые песчинки разрезали кожу. Ноготь на среднем пальце наткнулся на корень и, выгнувшись назад, содрался, обнажив мягкую ткань ложа. Мамору будто сунул руку в кипяток.

Левой рукой он сграбастал основание ствола в крепкий кулак и, подведя правую ладонь под корни, вырвал деревце из рассыпчатого грунта. Растение кричало. Не так, чтобы его можно было услышать ушами, но нутряным визгом, который вибрацией проникал под кожу. От него внутри было больно и тяжело. Мамору казалось, что его аорту перепиливают тупым ножом.

Пора уходить. Грузной походкой, пошатываясь, он возвращался на Поляну.

хати

Господин Мамору по следам вернулся к месту, куда перенесся в этот раз. Пока он шел, на пыльную землю падали ленивые жирные капли крови с пальцев правой руки. Поверхность жадно впитывала их. Вырванное с корнем растение он прижал клевому боку.

Чтобы вернуться, надо было представить себе в малейших деталях место. Циновку, запах курений, то, как солнце проходит сквозь зеленые листья, и тяжелый жар парника. Так ученики школы Сингон-сю медитируют на просветленный образ Идама, чтобы самим достичь просветления.

Вдох.

И он открыл дверь в своем разуме.

Вдох.

И через эти врата вошли странные существа.

Вдох.

И он увидел их пляски. Черви, которые были крупнее, чем Солнечная система, свивались в тугие живые канаты, поддерживающие космос.

Вдох.

И черная богиня, по телу которой, как раковые опухоли, вырастали лица, улыбалась ему. Он знал, что однажды она накормит алчущие рты его мясом.

Вдох.

Ямадзаки ломал стены своей тюрьмы. Он несколько раз терял сознание, пока нога не превратилась в бесчувственный обрубок, чурбан, который он использовал как таран. Холодный пот пропитал всю одежду, отчего та липла к телу и придавливала к полу.

Верхний край и бок сетки, наконец, оторвались.

Ямадзаки, словно краб, выкарабкался на трех конечностях сквозь образовавшуюся дыру. Колкие края прутьев жестко огладили по спине, отпуская.

Он валялся на бетонном полу, жадно хватая воздух широко раскрытым ртом. Рыба, выброшенная на берег. Но медлить нельзя. Он оперся на кадку со сторожившей его Аралией. Белая гроздь цветов склонилась ниже. Детектив с яростью схватил их и сорвал со стебля, раздавливая бутончики в кулаке.

Руку прожгла невыносимая боль.

Крапивный укус, только в тысячу раз сильнее. Будто кислоту залили под самую кожу. Ладонь тут же отекла и стала лиловой. Но и растение, побеспокоенное атакой, резко отпрянуло.

Ямадзаки не смог встать и пополз на кособоких четвереньках. Ступня безжизненно волочилась по полу. Вместо ладони он опирался запястьем. В прорехи между растениями он видел тело своего мучителя. Тот пока лежал на циновке, но по движениям было видно, что он приходит в себя. Ямадзаки торопливо, опершись на колени, левую ладонь и правый локоть — онемевшая ладонь не могла поддержать вес — ринулся к двери. Каждое движение было дерганным, он прихрамывал всем телом.

Мамору приходил в себя тяжело, будто стряхивал свинцовый сон. Он медленно поднял веки и долго смотрел в ослепительное синее небо, разбитое стеклянной крышей на равные сегменты. На медленном выдохе он выдавливал из себя душный воздух иного мира. В нос резко ударил запах удушающего благовония; после стерильной атмосферы Сада — все чувства обострились.

После путешествия требовался отдых. Он запрет добытое растение в контейнер и препарирует завтра, чтобы лишить его возможности навредить новому миру. Если не разрезать внутренние жилы, не порвать вегетативные канальцы и не удалить сердцевину ветки, о которой Мамору думал, как о человеческом скелете, то крохотное деревце разрастется до фантасмагорических размеров. Он принес его из мира Смерти.

Запрет в контейнер, доковыляет до дома и повалится на футон, чтобы проспать целые сутки. Он с усилием поднялся с пола, словно обрывал путы, которыми его во время беспамятства примотали к земле, как лилипуты — Гулливера.

Он еще не до конца пришел в себя, когда заметил у выхода из оранжереи странное существо. Размером с крупную собаку и вихляющее всем телом, как полоз. У существа были обрублены конечности, но оно резво перебиралось на обрубках. На лбу господина Мамору проступил холодный пот. Неужели он притащил через границу одну из тех тварей, что обитали в космическом пространстве?

Ямадзаки наконец добрался до входной двери и привалился к ней, чтобы передохнуть на мгновение. Сквозь прозрачную панель справа он видел сомкнутые челюсти капкана, который переломил ему ногу. Эта деталь отрезвила его. Надеяться скрыться скрюченным, словно отжатая тряпка, было нелепо. Для спасения было только одно решение.