Мир для его сиятельства. Пограничник (том 2) (СИ) - Кусков Сергей Анатольевич. Страница 89

— Да за что же! Что я сделал! — схватился он за челюсть.

Я снова приподнял его и швырнул вперёд, в сторону сцены и выхода в зал. Лампа осталась в каморке, где даже не пыталась ни визжать, ни истерить, ни голосить девка из его труппы, и, несмотря на открытую дверь, свет сюда почти не попадал.

Отвечать не считал нужным — я ещё не выпустил пар. Он попытался отползать, но куда там! Господи, какой он лёгкий! Не дистрофия, но около — кожа да кости. Два месяца на моих харчах путешествует? И до сих пор не отъелся. Кстати теперь и поведение понятно. Всю жизнь недоедал, всю жизнь о него вытирали ноги. И тут вдруг — рабовладелец!

…Но это не повод тут же становиться скотом, барином-самодуром, и вымещать то, что сделали ему, на тех, кто более слабый. Да, он их выкупил… Где-то у кого-то. На деньги, что дал я — я и дал именно для этого, чтобы выкупал. Но зачем же своих людей держать зачуханными, и простите за прямоту, ебать их, когда те не в силах отказать? Ибо он — барин, хозяин, в своём праве, не может тумбочка отказать тебе положить в неё вещи и поставить сверху вазу. И мужика того, со скрипкой с ручкой, затуркал так, что ему реально на всё насрать, на весь мир. Хреновый он лабух! Лабух зарабатывает игрой в кабаке, он должен иметь продуктивный диалог с залом, должен улыбаться, подавать своё творчество так, чтобы зал «скушал», и попросил добавки. Да лабухи, блин, сами тащатся от того, что делают! Других в этой профессии просто нет. А тот мужик со скрипкой… Вот реально видел в собравшейся аудитории каторгу, а не кайф мастера от наличия потенциальных поклонников. «Только не бейте, так и быть, покручу я вашу ручку».

Хренак! А это больнее, в плечо. Сломаю ключицу — заживёт, сам виноват. А теперь под дых с ноги — рука занята, я ею запалил огонёк, чтобы видеть, куда бить гниду.

Гнида захрипел. Я же потушил пламя — где что лежит запомнил, снова поднял его и швыранул на дверь.

Дверь тяжёлая, говорил уже, потому распахнулась не сразу, и он из неё после удара спиной… Скажем так, выпал. Выпал и начал отползать, вперёд, по сцене, напугав девку с трубой, что завизжала и отпрыгнула. А мужик с бородой просто прекратил играть и отошёл. Ну, хотя бы музыка смолкла, мне многие в зале за это спасибо должны сказать. Как есть, с болтающимися в ногах штанами и начал ползти. Боковым зрением я увидел вскочившую в гневе Катрин, поднял руку в останавливающем жесте Бьёрну и Титу, сменившим Лавра и парней: «сам разберусь!»

— Надевай штаны! — рявкнул я. В полной тишине — естественно, завидя движуху, зал замолчал, забыл все дела и всё внимание перевёл на нас — зрелище же! — Быстро! Чтобы потом никто не мог сказать, что граф Пуэбло возбуждается на мужские задницы. Бегом, я сказал!

И под начавшие катиться по залу смешки, подождал, пока он вскачет, запутается в штанинах, упадёт, снова поднимется, кое-как наденет оные штаны и завяжет на поясе верёвкой.

— Надел? — Подпустил в глаза искры. Робкий кивок… А вот хрен тебе, не убежишь!

Он, видя, что собираюсь снова его бить, попытался ретироваться самым примитивным способом — дав стрекача. Но я понял его задумку и прыгнул, и достал его, толкнув в прыжке в спину и свалив. Сильвестр рыбкой налетел на наш стол, врезавшись в опорную ножку головой, слава богу на столе пока ещё ничего не было. Катрин завизжала и отскочила в сторону, а отроки встали слева и справа, ожидая команды рубить и казнить.

— Эта гнида моя! Не трогайте! — рявкнул я, подошёл, снова подхватил музыканта и перекинул через стол.

А теперь, когда нас разделяла мощная столешница, и я не мог быстро его нагнать, сей юноша, мгновенно просчитав ситуацию, не стал выть, а, резко вскочив, снова дал стрекача в сторону двери. Но мир не без добрых людей, и отдыхающие здесь воины Йорика (дежурные, за порядком следят) на подлёте его скрутили и дали легонько под дых.

— Х-х-х-х-хы!.. — выдохнул тот. Видно били сильнее, чем я.

— Спасибо, парни, — бросил я, неспешно проходя зал и подходя к объекту преследования. Забрал начавшего выть музыканта, развернул и снова от души двинул по скуле… С большим размахом но слабой силой, разумеется. На публику.

Тот, заливаясь слезами завыл, сполз по двери, в которую впечатался, сел на корточки… И тут дверь открылась. И он, как будто и не выбивали из него дух, кинулся под ноги входящему в зал Никодиму, сбил его и бросился наружу.

— Стой!

— Стоять! — Йорикова братва среагировала быстрее меня, и, тоже немного отпихнув на скорости телами Никодима, помчалась следом.

— Партнёр, извини, вернусь — всё объясню! — пожал я аквилейскому купцу руку, помог встать и кинулся следом.

Люди. Много. Очень много. Но куда бежать?

— Перекрывай дорогу! — услышал я вдали. Ага, значит туда.

— Этого не пушчай! — другой голос.

— Куда попёр! А ну назад! — А это уже третий.

Людей в посёлке много, и много стражи. И раз стража кого-то ловит — значит вор. И к травле Сильвестра подключились волонтёры, коих тут немеряно.

— К воде его гони! К реке! — продолжались раздаваться где-то за массовкой голоса.

— Правее бери! Правее пошёл, гад!

— А ты с тыла заходи!

— Он между сараем и конюшней, огибай его!

— Вот так, и к воде! К воде, родимого, там возьмём!

— Уйдёт же по воде?

— Да куда он денется! Пусть пробует!

Я не видел происходящего, замельтешившие вокруг люди мешали, но слышал, откуда голоса, и бежал туда. И следом за мной неслась, чуть отставая, метров на двадцать, вся таверна. Вчера была драка благородных с купцами-северянами, сегодня опять что-то интересное — да тут не новый город, а Гайд-Парк, прям! Что бы предложить для аналогии? Ну, в приевшейся скукоте это как концерт Киркорова посреди деревни Гадюкино Устьжопинского района, два дня подряд.

Наконец, вырвались на оперативный простор. Волонтёры и стража выгнали менестреля на пятачок левее термы, где берег был не покоцан. На берегу лежало множество куч с брёвнами, землёй, гравием и прочими стройматериалами, но бедолага не мог меж ними спрятаться — окружавших было сильно больше и они перекрывали все пути к отступлению. Выгнали на берег, где цепочка преследователей и остановилась в ожидании. Не ломая людям кайф, тут как раз на сцене появился и я.

— Граф! Что я сделал? За что? — Сильвестр сразу узрел меня в дымке уже зашедшего, но всё ещё освещающего землю солнца (тут высокая рефракция, кажется это так называется). Рожа его была залита слезами, сам трясся от напряжения и страха. Я решил ещё попугать, активировал в руках огненный шар и начал перебрасывать его из руки в руку, как делал когда-то в Аквилее, пугая Ансельмо. — Я же не сделал ничего! И девчонку эту… Я же отдал! И пошлину заплатил! Хотя она моя же, мы же договарива… Ой!

Бросок огнешара. Я, конечно, его потушил, не дав долететь до тушки этого обормота, да и сам пробой энергии не то же, что поток раскалённого газа от факела, конфорки или костра. От быстрого контакта с чистым источником обжечься сложно. Но он всего этого не знал и бросился в воду, где встал, по колено, расставил руки и ждал своей участи. Ибо плавать, как понимаю, не умеет.

— Ну сеньор Рикардо же! Ну что я сделал-то?!

Так, всё, успокоиться. Успокоился, Пуэбло, сукин сын! — прикрикнул я на себя. Ибо хватит агрессии. Весело, да, но это МОЙ человек. Он оступился, не понял политику партии, но, блин, а я до него эту политику доносил? Он поступил ровно так, как поступил бы на его месте любой другой представитель местных, имеющих сформированный с рождения менталитет этого мира. Не лучше, не хуже. Барином себя почувствовал? А не будь моего воспитания ТАМ, как бы себя я на его месте вёл?

— Сильвестр! — громко, чтобы все слышали, произнёс я, ибо раз массовка собрана — надо на неё играть. Пипл не простит, если шоу закончится тихим шушуканием главных героев. Тем более я не собирался ничего ни от кого скрывать и секретничать. — Сильвестр, подонок! Скажи, я дал тебе денег на выкуп талантливой молодёжи, которую можно обучить музыке?