Мир и нир (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич. Страница 16

- Никто из смертных мне не предлагал. Рощу терпели, зная – наказать могу, но и помочь тоже. С погодой, с дождём там. А лес… Лес – нет. Его ж рубить нельзя, верьи спуску не дадут.

- Смотри! Это моё глейство, - я достал карту Подгруна с нанесёнными на ней полями, лесами, деревнями. – Видишь? Две трети границ попадает на лес. А представь теперь, пусть вдоль границы на сотню шагов будет зона Веруна! Вокруг полей – тоже зелёная полоса. Меньше ветер гулять будет. Силы твои удесятерятся! Только проходы оставим. А то любому купцу или путешественнику верьи душу выпьют. Немного неловко выйдет.

Он взял карту и начал пальцами мерить. Вышло, что только в Кирахе его владения вырастут раз в двадцать! Сила тоже. Ох, какого дракона я взращиваю… В полном соответствии с заветом: не хочешь бояться чужих драконов – заведи своего[1].

- Лаяться, что всё спалишь, не будешь? И вверх по течению у рудников – хорошее место дашь?

- Ты же меня знаешь, Верун! Когда я не держал слово?

- Перед Тенгруном сдержи. А то он и на мои рощи ветер степи нашлёт.

Тут совесть чиста.

- Первую сотню под охраной воинов уже отправил. Потом ещё и ещё. Серебро есть – люди будут. Соберу босяков-изгоев со всего Мульда. Старший над ними – Дюлька, мой самый доверенный хрым. Выкопают.

- Ну-ну…

Вот тебе и ну-ну. А у меня из-за отправки на юг, к сожалению, глейство осталось почти без охраны. Если бы верьи закрыли периметр, божий бесплотный спецназ, тогда другое дело.

Вызвал Кодая в замок, рассказал про будущую линию Манергейма из лесных духов.

- Глей! Ты – человек уважаемый, - начал староста. - Но мало кто согласится жить, окружённый верьями со всех сторон. А как в деревни придут, у детей малых души выпьют?

- Мы хитро поступим. Отмеряешь от границы глейства ровно сто шагов. Потом пятьдесят шагов – просека. Дальше – обычный лес. За просекой следите. Проберутся через неё побеги от Веруна – весь лес станет его, так просто не зайти. А уж ветку сломать – ни-ни. Он тут же тебе заделает Грету Тунберг!

- Кто это?

- Страшный сон всех ломальщиков веток там, где я родился. Не важно. Главное, чтоб верьи нас защищали, но не могли сами внутрь проникнуть. Проход оставим – на дороге в город. И по реке снизу и сверху к нам попадут, если что. Больше и не надо. Входы башнями укрепим. Как тебе план?

Он вздыхал, чесал лохматую голову.

- А на юг, каналы рыть, нас не погонишь как Дюльку?

- Он не роет, а командует. Мои хрымы здесь нужны. Мама скажет размер премии каждому. Хотя это вы мне платить должны – о вас забочусь. Сам и в замке укроюсь – пересижу. Завтра приступайте. Закончить до весенне-полевых работ.

Он встал, комкая шапку в руках, хотел что-то сказать, даже рот раскрыл. И ушёл, смолчав. Правильно. Приказы исполняются, а не обсуждаются. По крайней мере, так должно быть. В теории.

Жаль, что на лесное дело придётся снять десятка два рабочих, занятых на стройке каменного замка. Он побольше старого деревянного, потом общая каменная стена окружит оба. Нет здесь Суворова, чтоб взял такой Измаил. Жабры коротки. Но до «боевой готовности» больше года. Много. Верун силу набирает быстрее. Как окольцует глейство саженцами, и деревца наберут хотя пару человеческих ростов высоты, верьи начнут патрулировать периметр.

Древесины у меня наберётся много. Просека по периметру всего глейства – это же сколько кубометров? Похоже, часть нанятых придётся отправить не на юг, а на рубку леса. Хорошо хоть, мой божок не станет ворчать по поводу его уничтожения.

«Дети» Веруна превращаются во взрослые деревья с непостижимой скоростью. Роща в Кирахе выглядит, будто ей лет двадцать. Да и у столицы – не меньше десяти. Зелёный дракон наращивает силу, и я всё думаю: не прилетит ли мне ответка за изменение баланса на местном олимпе?

Рабочих в замке оставил пяток из числа моих хрымов, да десяток умельцев из города работает. Стройку неохота прекращать совсем, хоть из земли вылез только фундамент. Подвалы внутри. Я же – средневековый деспот. Сатрап. Должен иметь пыточную с кандалами, вмурованными в стену. Шутка. Хотя бы погреб для огурчиков могу себе позволить?

К февралю, надо сказать, вообще остановил стройку и распустил рабочих. Мама посчитала расходы стеклозаводика и сказала «тпру». Кроме того, купцы посмотрели на ящики с ниром, разлитым по бутылкам около литра, и покрутили носом. Непривычно. Представьте банку с чёрной икрой, где банка дороже икры, а сама икра подозрительно дешёвая. Пусть в сумме то на то, цена справедливая… По любому – настораживает!

Хотите что-то продать, объясните потребителю надобность этого «что-то». Он должен верить, что его жизнь прошла зря, пока он не взял в руки шампунь «Хеден Шолдерс». Или самогонку в запечатанной бутылке.

Как-то во время вечерних посиделок я крутил в руке полупрозрачный стеклянный стакан, справедливости ради – практически идеально круглый. В распоряжение папы отправился золоторукий Пахол. Он сделал токарный станок по дереву, приводимый в движение подмастерьем. Вытачивал любые нужные формы из дубовых чурок, куда папа загонял надутые стеклянные шары. Смоченное дерево не успевало загореться, пока остывал расплав.

Бутылочные формы, разрезанные на две половинки, Пахол выточил много десятков. Получился свой стандарт «от Гоши». Разлитый строго по мерке, нир запечатывался деревянной пробкой, которая сверху заливалась чёрным сургучом особого состава – из сосновой живицы с многочисленными добавками, цвет придавала угольная пыль.

В общем, круто. Но пока нашу крутизну не торопятся оценить.

- Папа! Стекло в стакане прозрачное… почти. С оконным пробуешь?

Даже если и пробовал, не получилось. Потому что если что-то у него выходит, его распирает. Не расскажет – разорвётся изнутри как перекаченный воздушный шарик.

- С флоатингом не всё гладко. Пробую на малой площади – в две ладони. Наверно, в промышленности были свои технологические тонкости. Что-то с составом свинцовой ванны, в которой плавает расплавленное стекло… Не знаю! Не так просто это.

Коль не прочёл длинную лекцию на стекольную тему, значит – в самом деле нехорошо.

Его слушал я один. Мама колупалась в планшете, давно уже не вспоминая, что он когда-то принадлежал Насте. Кроме бухгалтерии, нашла как им фотографировать. И собрала фотогалерею глейства, с нетерпением ожидая весны. Распустятся листы, зазеленеют деревья, она развернётся… А ещё внук родится, фотомодель года! Его щёлкнет тысячу раз. Если хватит памяти гаджета.

Мюи, наконец, мысленно углубилась в будущее материнство. Скоро! Совсем скоро – примерно в апреле. В начале месяца. Рожать поведу её в рощу Веруна, уже хорошо потеплеет. А повивальной бабкой пусть будет самый могущественный акушер этого мироздания. Ну, и мама с тазом горячей воды.

Больше за столом никого не было. Мы иногда приглашали приближённых. Но – редко. Пусть знают дистанцию.

- Оставим пока флоат, па. И до него делали оконное стекло. Куда дешевле, чем дерут городские – по десять дуков за пластинку в те же две ладони.

- Так это самый распространённый размер, - пояснил отец. – Здесь проще и дешевле делать мелкоячеистые окна. Деревянные рамы ручной выделки намного доступнее стекла. А если ставить разноцветное, не так видны огрехи стекловарения. Помнишь, что твой дед про оконные стёкла в войну рассказывал?

- Конечно. Когда ждали карателей, уводили в леса детей и скот. А ещё уносили рамы со стеклом. Немцы или полицаи хату спалят, так потом отстроят всем миром. Леса хватало. А откуда стекло взять? Дефицитное оно. И в городе тоже. Сколько их от взрывов побилось… Здесь тоже, па, воюют. Ладно, мы – мирные люди, и наш ППС висит на запасном крючке. Давай ближе к делу. Любым способом, не обязательно флоатингом, наделай пластинок. Пахол поможет с оснасткой. Повезу в столицу, покажу королю и свите. А ты подумай, как зеркальное покрытие нанести. Зеркала здесь – страх. Смотрю и не понимаю, я там отражаюсь или пырх.

К слову, перенос выпуска стекла выше по реке отложился. Там, у реки, в дне езды на карасском кхаре, я взял в пользование участок, хозяин которого отчаянно нуждался в серебре, но и продавать фамильную землю не желал. А в той земле имелся столь нужный мне уголь.