Мир и нир (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич. Страница 41

- Парень! Хочешь совет? Побрей башку и усы. Новые волосы у тебя уже рыжие лезут. Больше нехрен стыдиться, что ты – ант.

Он слез с кхара.

- Думал, поблагодаришь меня за удачные действия.

- Ты спас правый фланг. А кто спас тебя? Началось бы заражение, аккурат вчера и закопали бы.

- Ну а из-за кого я получил болт в руку? Гош! Мы так и будем стоять, меряться счетами за прошлое?

Мы обнялись. Правую руку он держал на отлёте, чтоб не задеть. Всё равно – объятия получились мощные.

- Фирух! Слушай меня. Это – военная победа, а не просто сбор провианта. Ты на виду. Запад ослаблен. Я не котируюсь, не ант и вообще чужак.

- О выборах короля? – мгновенно сориентировался молодой честолюбец. Видно, много об том думал. – Годами не вышел. А вот мой отец… Тогда я унаследую его титул.

- Тоже вариант. Ладно. Нужно прибраться. Наших похоронить с честью. Короля Монкурха отдельно. Всё же, блин, король. А с другими нападавшими?

Фирух вздохнул.

- Будь там одни хрымы, велел бы обобрать и потом оттащить тела в лес на съедение пырхам. Но среди них сплошь анты и полукровки.

Мне стало интересно.

- То есть рассортируешь, антов в костёр, хрымов – на прокорм зверью?

- Тоже нехорошо. Перед местными хрымами не очень. Тем более будущее королевства – антское. Зачем провоцировать подданных загодя?

Вот! Он рубит фишку. Его отца знаю слабо. Фируху бы присягнул. Он – человек чести, хотя порой это доставляет неудобства.

Зато при нём точно не пришлось бы примерять шкуру Курта Книспеля.

В результате мы зависли в пограничье до октября. Рубили деревья для погребальных костров. Вызвали священника, служителя Моуи, из одной окрестной деревни. Очень слабого, по мнению Биба. Но уважение к мёртвым выразили.

Умерло ещё более двух десятков человек. Я пытался врачевать Бибом, что-то смог, но не преуспел. Запрещал ему плотный контакт. Если повторится как с Фирухом – сдохну. Не железный всё же.

Была бы моя мама… Наверняка она прокачала своего призрака именно на излечение. Этот вот Биб способен уже три души выпивать за пару минут. Как говорится, с кем поведёшься.

Через неделю после боя отправил Нирага в сопровождении пары воинов на трофейных каросских бычках в Кирах. Не удержался, написал письмо. По-местному не стал, плохо ещё знаю. Лучше – по-русски, мама прочтёт вслух, яндекс-переводчик озвучит, чтоб Мюи поняла часть, адресованную ей.

«Душа моя рвется к вам, ненаглядная Катерина Матвеевна, как журавль в небо. Однако случилась у нас небольшая заминка...»

Мама поняла бы шутку юмора. Мюи – нет. Но ма способна со своей непробиваемой прямотой объяснить, что сын стебается и просто пародирует письмо красноармейца Сухова из «Белого солнца пустыни». А потом оправдаться, что не хотела никаких недомолвок. Всё из лучших побуждений… Ма неисправима. И как там папа с вечно обожжёнными бровями из-за его стеклянных штучек? Как же я по ним по всем соскучился!

Задумавшись о делах семейных, я не замечал, что усиленно завертелись колёса большой политики. Большой по меркам Мульда.

Армия поредела. Не спрашивая временного Наполеона (то бишь меня), практически все глеи, бренты или их сыночки отправили гонцов. Трон свободен и трон манит. У Каруха не осталось детей, младший брат – малолетка. Не претендент.

Поэтому когда полуторатысячное войско вернулось к столице и было распущено, разбившись на десятки ручейков-отрядов, там уже во всю разворачивалась новая битва. Зримая и подковёрная одновременно. Пока без крови. Сколачивались и распадались союзы. Отец Фируха, широкоплечий ант лет сорока пяти – пятидесяти, возглавил вторую по численности фракцию, объединившую юг и несколько прилегающих территорий.

Я его видел всюду в окружении каких-то людей, большей частью ранее мне незнакомых. Ант высоко держал голову и тряс рыжей бородой-лопатой, агитируя за что-то. Один раз вытянул руку вперёд и стал похож на персонажа с картины «Ленин на броневике».

Пока я разглядывал отца, ко мне поспешил сын. Фирух сообщил: тебя хотят убить. Как оригинально… Ну да, за того наглого архиглейского отпрыска, вздумавшего мне пенять за измену королю.

В его взгляде читалось: ударишь первым?

Технически возможно. Биб полон энтузиазма. В «Макарове» ещё шесть патронов. Бобик задорно щёлкал акульей пастью. Но мне вдруг до смерти расхотелось кого-то в очередной раз пускать в расход.

От убийств тоже надо отдыхать. Тем более не люблю убивать, хоть и приходится достаточно часто. И мы покинули столицу.

Оставив в замке Нимирха пяток своих людей и собаку на их попечение (или их на попечение Бобика), я пошагал в рощу Веруна. Выросла она капитально. Верью-стражника приветствовал как старого знакомого. И очутился в Кирахе. Магический телепорт не знает отказов. Благодаря ему – я дома!

[1] Александр Буйнов. Песня о Родине.

[2]Сообщайте эту новость, Я уезжаю сегодня. Я хочу быть частью него, New York, New York (перевод с английского авторов).

[3] Убедитесь сами: https://my.mail.ru/mail/chapaev56/video/166/16660.html. Или наберите в поисковике Яндекса: Ханок Застольная.

Глава 18

18.

Что больше всего изменилось – вырос сын.

Может, когда уезжал, у меня ещё не проснулся до конца отцовский инстинкт. Моиса воспринимал как продолжение любимой жены, как часть семьи… Орущий розовый комок с ранними рыжими волосёнками вызывал умиление, но не более. Хотя, конечно, за него порвал бы любого на британский флаг.

Когда плакал и отвлекал от семейных радостей, я раздражался. Мюи без единой претензии вскакивала с постели и неслась к нему бегом.

Здесь даже знатные дамы долго сами нянчатся с детьми. Не то, что в России. Откесарили, перетянула грудь, чтоб не отвисла от молока, и вперёд – к няньке. Потом воспитатели-гувернёры. Зарплата у них чуть ли не сто пятьдесят тысяч в месяц (так говорят). Продвинутый детсад, он ещё дороже, за ним продвинутая школа для российских глеев и прочих министров областного правительства. Затем иностранный университет. Сорбонна, например. МГИМО уже не котируется.

Моиса воспитаем и вырастим сами. А также его братьев и сестричек. Их нет, но будут, будут…

А он хорош. Едва полгодика минуло, уже вылезли молочные клыки. Большие, в ротик не помещаются. Сидит в кроватке ровно и глядит сурово. Бескомпромиссно так.

Мама нянчится с ним. Не хочет с рук выпускать. Им с Мюи впору делить часы с Моисом, как лет пятьдесят назад делили время работы на старых огромных компьютерах. Персональных ещё не было.

Одно только огорчает ма: лучше бы клыки поменьше. Но – никак. Внешне он в Мюи. А силой пусть будет в папку, жмущего на груди задний мост от «шишиги». Умом… Пусть умом тоже в папку, но не задним, как у меня часто случается.

Ночью вскочил весь в поту. Приснилось – я снова там, где внезапно ударили анты. В моё неподготовленное войско.

Столько раз корил себя, что не оставил дозоры раньше – в десятке мер от нашего лагеря. Что место его выбрал без учета возможности нападения. Думал – всё кончилось? Что дало мне основание так считать?

Лучшее лекарство от самокопания – объятия жены. Сначала страстные. Потом очень страстные. Когда я прошёл пешком через замковые ворота, она увидела меня из окна… Хорошего стеклянного окна, должен заметить! Сбежала вниз, едва не свалившись в спешке и не сбив меня с ног, едва не… Какая разница, что не произошло! Тогда важно было – здесь и сейчас, почувствовать её губы своими губами, царапки от серебряных клычков, рыжие кудри на своём лице…

Я едва не задохнулся от счастья.

Только после этого она потащила меня скорее в спальню. Но не на ложе, а увидеть сына, которого колыхала ма. В голове это отложилось сумбурно, калейдоскопом.

Вместо благодарности, что загодя прислал Нирага с письмом, получил кучу упрёков, что не писал чаще (будто в Кирахе есть e-mail), что не приехал раньше… И был тут же прощён, раз всё же приехал – целый и невредимый. Только оголодавший.