Сладкая месть коварного босса (СИ) - Сандер-Лин Галлея. Страница 2

Это была случайность, никто не стал бы так поступать с принцессой класса нарочно, но мяч мальчишек, пущенный чьей-то сильной ногой, угодил «за поле» и летел прямиком в неё. Макс и сам не понял, как ему удалось так быстро подскочить и в последний момент принять удар на себя, отпихнув Еву с траектории полёта. К сожалению, всё вышло ещё хуже, потому что в итоге она, отлетев, ударилась о скамью (не очень сильно, но всё же), а на него тут же набросилась стайка разъярённых девчонок, обвинявших во всех смертных грехах и не дававших вставить и слова, да и учитель не просто посмотрел неодобрительно, а снизил оценку за урок.

Потом весь день класс гудел, что Державин обижает девочек, а сам он молча хмурился и тёр спину, в которую нехило так впечатался мяч. Синяка не было, но пару дней место удара болело. Но не это беспокоило его больше всего, а то, что там, на физре, Ева посмотрела на него с обидой, мол, «за что?» и отвернулась. А он и рад бы всё объяснить, но ему к ней даже подойти не дали, будто он прокажённый.

Да и вообще, Максим стеснялся с ней разговаривать, особенно под присмотром толпы недоброжелательного народа. Это сейчас ему глубоко пофиг, кто и что о нём думает, при необходимости он просто идёт по головам, показывая, что сила на его стороне. А в те далёкие времена Макса внутренне разрушало каждое обидное слово или тычок в бок, просто он внешне этого не показывал, создавая вокруг себя иллюзию непробиваемости.

Телефон на рабочем столе запиликал снова, напоминая, что совещание относительно предстоящего тендера начнётся уже совсем скоро. Максим придвинул планшет ближе и увеличил фотографию Евы, впитывая каждую чёрточку когда-то милого сердцу лица.

— Ждёшь ли ты новой встречи так же, как жду её я?! — пробормотал он и огладил пальцем контур девичьей щеки.

Глава 2

— Ева, ты уже закончила с домашней работой? — требовательно спросил отец.

— Да, пап, — отозвалась она, складывая в рюкзак учебники на завтра.

— Тогда тебе пора заняться чтением…

Это была среда, единственный будний день, когда у неё была «передышка» от репетиторов, потому что по средам Евангелина допоздна занималась в музыкальной школе и уроки делала лишь по возвращении. Честно говоря, в «наставниках» она не очень нуждалась, потому что Господь благословил её неплохими мозгами, но папе так было спокойнее. Он пребывал в уверенности, что с таким числом репетиторов (а их насчитывалось четыре) дочь уж точно будет лучшей в учёбе. Отец любил, чтобы он и члены его семьи всегда и во всём были самыми-пресамыми-мегасамыми лучшими. Лучшей в параллели Ева числилась с первого класса, мисс школы считалась с тех же самых пор, а до этого, в частном детском саду, её иначе как принцессой и не называли.

Но всё это излишнее внимание только осложняло жизнь, потому что Евангелина с самого детства была до ужаса стеснительной. Свою стеснительность она тщательно скрывала за надменными и холодными взглядами, чтобы остальные не поняли, как на самом деле её легко задеть, обидеть, сломать. Если никто не подойдёт слишком близко, не узнает её настоящую, то и уколоть не сможет. Была у неё как-то «подруга», которая слишком приблизилась, а потом плюнула в душу. Нет уж, больше не надо такой радости. Лучше быть одной, тогда никто не предаст.

Однако чем выше поднимался её отец и чем обеспеченней становилась семья, тем больше вокруг крутилось подхалимов и завистников. Одни пытались подгадить, другие втирались в доверие, надеясь получить как можно больше выгод и привилегий. Девчонки подлизывались, чтобы поиграть её новыми куклами и другими игрушками, одолжить что-то из модных вещей или обуви. Кое-кто напрашивался в гости, но с этим было строго: «всякий сброд», как говорил Ланский-старший, отец видеть в доме не желал.

Вот и в новой школе вокруг Евангелины тут же собралась толпа желающих «подружиться», да только настоящей дружбой тут и не пахло. Всем снова было что-то от неё нужно, каждый надеялся стать тем самым, единственным и незаменимым. Больше других в этом преуспела Света Полежаева, которая, судя по всему, была местной заводилой. Отец всегда акцентировал, что приближать к себе нужно самого главного, того, кто держит в узде других, поэтому Ева позволила Свете считать себя лучшей подружкой, хотя прекрасно понимала, что Полежаева первой же её предаст, стоит только дать слабину.

Единственным человеком в новом классе, который не заглядывал новенькой в рот и не бегал за ней хвостом, был изгой Максим Державин. Он всегда сидел один, ходил один, ел один… В тот день, когда пришла в его класс впервые, она заметила, как он убрал рюкзак с соседнего сидения, приглашая Еву сесть рядом. Она слегка растерялась, но, разумеется, не приняла приглашения и заняла отдельную парту (отец был строг относительно мальчиков, и Евангелина всегда сидела только с девочками). И только спустя время Ева поняла, что это приглашение было для него из ряда вон.

Державин больше не делал попыток заговорить или приблизиться, продолжая жить в своей ракушке, только глазел издали, да так пристально, что у Евангелины иногда мурашки шли по коже от этих взглядов. Временами она боялась сделать неосторожное движение или жест, потому что знала: он обязательно увидит и заметит. Казалось бы, что ей до него? Но почему-то Еве было не всё равно, потому что именно в его взглядах не было ни зависти, ни лести, ни подхалимства, а таилось что-то такое, чему она даже названия дать не могла.

Тот урок физкультуры, когда Максим её толкнул, стал для Евы неприятным сюрпризом. Больно ударившись о лавочку, она оглянулась, чтобы узнать, кто это едва не сбил её с ног, и когда увидела, что он, то ощутила странное разочарование. Уж от кого, а от него не ожидала подобного. Отчего-то ей казалось, что Державин намеренно не сделает гадость, да ещё так внезапно и без причины. Неужели все те байки, которые о нём ходят, таки правда?

Однако в этот же день она случайно стала свидетельницей разговора одноклассников. Дело было в раздевалке после уроков, где Ева, случайно выронив шарф, присела, чтобы его поднять, а потому трое мальчишек её не заметили за ворохом курток.

— Серый, а ты видел, как Лёха сегодня заехал Державину мячом по спине? — спросил Боря.

— Не, не видел, — откликнулся Поплавский, — наверное, я тогда как раз в тубзик бегал. А ты как, за дело заехал? Или так, просто?

— Вообще-то всё случайно вышло, — вступил в разговор сам Лёша. — Я удар не рассчитал и мяч за поле вывел, смотрю — а он в этого нищеброда попал. Так этот придурок ещё и Еву нашу толкнул. Надо было ещё раз засветить этому козлине, только теперь уже специально. Слу-у-ушайте-е-е… А давайте ему на следующей физре устроим обстрел, типа, случайно.

— О, давайте! Я остальным пацанам скажу… — поддержал идею Боря. — Меня этот ущербный просто бесит.

— Во веселуха будет! — воодушевился и Серёжа.

Евангелина подождала, пока мальчишки уйдут, и вылезла из залежей одежды, радуясь, что Света была в уборной и не пришла в самый неподходящий момент. Она машинально наматывала на шею шарф и вспоминала случившееся на физкультуре. Ева точно помнила, что Максим сидел на лавочке рядом с тем местом, где девочки сдавали нормативы, и по обыкновению смотрел на неё, его взгляд ей буквально под кожу врезался. Тогда как он оказался на линии удара? Вот только глазел — и потом неожиданно толкнул без причины… А вдруг… вдруг этот мяч должен был на самом деле попасть в неё?

После физры она поглядывала на него волком, полная обиды, и как-то не особо придала значение тому, что Державин время от времени потирал спину. Теперь-то стало ясно, что Макс, видимо, массировал место удара. Ему, наверное, очень больно.

Ну а следующим утром они случайно столкнулись в раздевалке. От неожиданности Ева занервничала, растерялась и поставила рюкзак мимо скамейки: тот смачно шмякнулся на пол. Из-за этого она почувствовала себя очень глупо и смутилась ещё больше, но Максим не рассмеялся, как можно было ожидать, а поднял рюкзак и подал его ей, предварительно отряхнув и вытерев своим рукавом. И в этот момент что-то в ней перевернулось. Так и подмывало спросить, что же на самом деле произошло на физкультуре, рассказать о коварном замысле мальчишек и, конечно же, поблагодарить за рюкзак, но Евангелина не могла выдавить ни слова, горло будто тисками сдавило, а сердце зашлось в груди как никогда прежде.