Их любимая игрушка (СИ) - Хрустальная Анна. Страница 3

— Я же сказал… раздеться полностью, Алана. И колготки, и лифчик, и, само собой трусики. Пожалуйста. Будь хорошей девочкой.

Я всё-таки застыла на какое-то время, интуитивно прикрыв руками грудь, после того, как сняла с себя самую простую бежевую блузку, в каких обычно ходили чуть ли не все воспитанницы нашего интерната.

— А… п-почему вас двое? Или… здесь живёт ещё кто-то… из вашей «семьи» или… «клана»? — попытка перетянуть внимание этих двоих извращенцев в другую тему, ничем желаемым для меня не закончилась. Получить недолгую отсрочку от неизбежного у меня так и не вышло.

— Алана! Раздевайся! И, впредь, очень тебя прошу, не пытайся что-то у нас узнать или выпытать. Ты здесь совершенно для других целей. Для каких. Узнаешь чуть позже. Когда отдохнёшь и более-менее относительно придёшь в себя.

А вот это действительно уже походило на настоящую пытку. Я залилась густой краской стыда и смущения ещё до того, как потянулась дрожащими руками за спину к замочку самого обычного лифчика. Меня словно намеренно пристыдили за то, куда я не должна была совать свой любопытный нос ни под каким из возможных предлогов. И мне реально стало за это стыдно. Как будто я решила воспользоваться на экзамене шпаргалкой и меня на этом только что поймали.

Так что, снимая с себя нижнее бельё, мне хотелось умереть в эти секунды уже буквально. Даже казалось, что ещё немного и хлопнусь в обморок, дайте только недостающий для этого повод. Правда, сил обхватить себя руками, сжать изо всех сил бёдра и забиться в угол перепуганной до смерти мышкой у меня всё же хватило. И испуганно всхлипнуть, в голос, готовясь разрыдаться в любой момент, поскольку Дэй в этот момент вдруг поднялся с кресла и сделал ко мне несколько наступательных шагов. А потом и вовсе навис надо мной, перекрыв окончательно любой даже самый мнимый путь к побегу.

— Т-ш-ш… Всё хорошо. И не нужно меня так бояться. Как и прикрываться…

Он подхватил мои руки за запястья и без каких-либо усилий развёл их в стороны… как два крыла. И я всё-таки не выдержала. Зажмурилась. Чувствуя, как по щекам потекли обильными ручейками хлынувшие, как из прорвавшихся шлюзов, слёзы, а по моему телу тут же заскользил блуждающий взгляд любующегося мною Иного.

— Ты прекрасна, Алана. Тебе нечего стыдиться и тем более нас.

Я так и не нашла в себе сил разлепить веки, но готова была поклясться, как рядом с Дэйем встал Найт и теперь тоже разглядывал вблизи мою ничем незащищённую наготу.

— Ты большая молодчинка. И ты нам очень нравишься… — кажется, это было последнее, что я разобрала из слов Дэя. Потому что в этот момент ему приспичило приблизиться к моему лицу своим и задеть щекой мой висок перед тем, как прошептать свои убийственные признания звучным баритоном мне на ухо. А потом, как бы невзначай, скользнуть пальцами по моей покрывшейся мурашками коже прямо над грудью. После чего я, слава богу, тут же потеряла сознание.

Часть 2

Точно не помню, что мне снилось. Какой-то сплошной бред из бессвязных образов, неразборчивых голосов и по большей части очёнь мрачных картинок. Но, как ни странно, страхов они у меня не вызывали. Скорее, я относилась к ним как к нечто само собой разумеющемуся и естественному.

Кажется, я бродила по какому-то чёрному лабиринту из монолитных плит, то ли полностью голая, то ли в какой-то невесомой одежде, слышала чей-то шёпот, странную монотонную музыку, а после как будто переходила из одной тёмной комнаты в другую.

Как долго это продолжалось? — по ощущениям даже не скажу. И на обычные сны это тоже мало чем походило. Кроме, наверное, последнего эпизода, в котором я вдруг оказалась на берегу океана и увидела вдалеке… свою маму. Не знаю, почему я решила, что это она, поскольку она стояла ко мне практически спиной и немного боком, а её голову скрывала широкополая соломенная шляпа. Вот тогда я испытала какой-то необъяснимый страх и почему-то именно к ней. Может оттого и не смогла сойти с места, чтобы приблизиться. Как и позвать. Словно испугалась увидеть, какое у неё будет лицо. Она же мертва уже больше двенадцати лет. А вдруг я её не узнаю? А вдруг… с ней что-то сделали очень плохое…

Я и проснулась от жуткого нежелания не видеть её и не подходить к ней ближе, чем уже было. Не могу объяснить, почему меня вдруг накрыло столь сильным страхом, на грани панического ужаса, но именно он стал главной причиной моего окончательного пробуждения.

Увы, но открыв глаза, я буквально через пару секунд подскочила с подушек, перепугавшись уже по-настоящему и едва не до крика. Ибо вместо привычных для глаза занавесок из дешёвого плотного льна вокруг моей отдельной кровати в общем интернатовском дормитории я увидела вначале огромное, почти на всю стену окно из сплошного тонированного стекла, а потом уже и саму комнату. И последняя мало чем походила на длинную галерею старого помещения, поделённую двумя идеально выстроенными рядами кроватей с балдахинами, как в католических монастырях или госпиталях. Она даже не была похожа на мою собственную спальню в доме отца. Вернее, совершенно ничем непохожа.

Тёмно-антрацитовые стены с матовой, будто бархатной поверхностью, и почти чёрная хай-тековская мебель с более гладким глянцевым покрытием. Никаких рюшечек, декоративных розеток, лепнины и прочих привычных глазу классических элементов декора, присущих именно дорогим интерьерам в человеческом жилище. Скорее, спартанская строгость и лаконичность во всём, но только не в материалах. По крайней мере, ничего дешёвого вокруг себя я так и не увидела, как и ничего знакомого. Даже не сразу рискнула встать с кровати и ступить босыми ногами на пол из тёплого и очень гладкого «ламината», обнаружив себя одетую лишь в одну кружевную комбинацию телесного цвета.

Вспомнила я всё о случившемся со мной за последнее время практически сразу, ещё несколько раз оглядев всю окружающую меня комнату в поисках возможных наблюдателей или тех нелюдей-монстров, которые меня похитили. А я почему-то была уверена, что меня именно похитили, тем более против моей воли.

Но, как ни странно, я была здесь совершенно одна. И как в предыдущей камере, где меня продержали до этого несколько часов, сюда тоже не приникало никаких внешних звуков. Даже из-за окна!

Кстати, именно из-за окна я и рискнула встать с кровати и, крадучись, будто пугливая кошка, прошла все пять-шесть ярдов к огромному тонированному экрану с очень мутным отражением и комнаты, и меня. Хотя как раз в нём я и увидела себя в неестественном образе, будто невесомого призрака в воздушном «платьице» с распущенными по плечам и спине, чуть спутанными молочно-пепельными волосами. Я даже было сперва решила, что это двустороннее зеркало, и сейчас, по его другую сторону за мной кто-то наблюдает из соседнего помещения. И то, что оно было бронированным, я нисколько не сомневалась. Разве что ошиблась в своём первом предположении.

Как только до стекла оставалось дойти меньше шага, а я уже было приподняла руку, чтобы коснуться его поверхности, как оно вдруг отреагировало на мою близость (возможно температуру моего тела или биологическую ауру) нежданным «преображением». Вся мутная поверх него «плёнка» вдруг начала «растворяться» и исчезать под проступающим пейзажем внешнего мира.

У меня даже челюсть от увиденного отвисла на какое-то время, когда перед моими округлившимися глазами нарисовался огромный, во всю цветущий сад, чем-то напоминающий по стилизации японский каменный и европейский модерн. Особенно из-за обилия камней, каскадных фонтанов и необычайных конструкций в виде строгих геометрических фигур или абстрактных сооружений. Правда, на садовые «скульптуры» и беседки я обратила внимание едва ли не в последнюю очередь. Прежде всего в глаза ударили слегка приглушённые окном и густыми кронами деревьев яркие лучи дневного солнца. А потом меня поразило обилием цветущих кустов и явно экзотических растений, возможно даже не земного происхождения. Причём я не сразу поняла, что во всей этой буйной палитре преобладало больше всего— сочная зелень или же пышные соцветия распускающихся бутонов практических всех цветов радуги.