Сливовое дерево - Вайсман Эллен Мари. Страница 46

На третий день Кристина после завтрака выглянула из кухни, спрятав в кармане передника сваренное вкрутую яйцо, и направилась к лестнице, намереваясь пробраться на чердак. Три настойчивых удара в дверь вынудили ее остановиться. Девушка перевесилась через перила, пытаясь понять, что происходит на первом этаже.

— Откройте, фрау Бёльц! — потребовал приглушенный мужской голос.

Кристина оторопела и впилась ногтями в деревянные поручни перил. Непрошеный гость стал стучать снова, с каждым разом все громче и напористей. Глухие удары эхом отдавались в тихом коридоре, и время словно замедлилось. Мутти вышла из кухни, вытирая руки полотенцем. Кристина с трудом оторвалась от перил и пошла в сторону гостиной, пряча лицо от матери.

— Кто-то стучит в дверь? — спросила мутти.

— Я… я ничего не слышала, — солгала девушка, стараясь скрыть дрожь в голосе.

Раздались три очередных настырных удара и все более громкие требования открыть дверь. Мутти развязала передник и поспешила вниз по лестнице. Кристина вернулась к перилам и стала смотреть, как мать отворяет дверь. На крыльце пухлогубый группенфюрер и два вооруженных солдата перекрыли путь к выходу, словно ожидали, что в любой момент из дома кто-нибудь попытается сбежать. Кристина прижала руку ко рту и отступила назад, ее лоб и подмышки тут же взмокли от холодного пота.

— Слушаю вас, — произнесла мать ровным голосом человека, уверенного, что ему нечего скрывать.

— Из лагеря сбежал заключенный, — прорычал группенфюрер. — Мы обыскиваем все дома и амбары в городе.

В глотке у Кристины поднялась кислота. Девушка тихонько придвинулась к перилам и взглянула вниз.

— Уверяю вас, герр группенфюрер, — сказала мутти, — что мы не видели никаких заключенных.

— Все равно, — рявкнул группенфюрер, — мы должны обыскать дом.

— Но мы бы сразу же сообщили куда положено, герр группенфюрер, — возразила мутти.

— Предупреждаю вас, фрау Бёльц, один-единственный раз: не вздумайте препятствовать делам государственной важности. Попробуйте только не пустить меня в дом, и вас арестуют и посадят в тюрьму. Это понятно?

— Ja, герр группенфюрер, — мутти отступила в сторону.

Эсэсовец ввалился в переднюю, остановился у лестницы и стал свирепо пялиться вверх, словно оценивал степень вины здешних жителей по цвету стен. Затем он повел рукой, подавая солдатам знак подниматься. Те немедленно подчинились. На их гладких лицах не обнаруживалось ни следа эмоций, громоздкие автоматы были направлены вперед. Они ринулись вверх по лестнице, кованые сапоги оглушительно в унисон затопали по ступеням. Кристина хотела спрятаться, но ее словно приковало к месту. На площадке второго этажа солдаты направили на нее дула автоматов, затем решили, что она не представляет угрозы, и двинулись дальше. Когда эсэсовцы ворвались в пустую кухню, она крепче ухватилась за перила из страха, что ноги ее подкосятся.

На площадке появился группенфюрер, держа одну руку на кобуре с люгером. Увидев Кристину, он остановился.

— Guten Tag, фройляйн, — поприветствовал ее офицер, наклонив голову набок и оскалив в улыбке серые зубы, словно подкатил к ней на вечеринке или на пикнике у озера. — Кристина, не так ли? Вижу, ваша матушка полностью поправилась, — он снял руку с пистолета и положил ей на плечо. Она почувствовала через платье теплую потную ладонь. — Уверен, что хорошей немецкой девушке вроде вас нечего скрывать.

Кристина обхватила рукой холодное яйцо в кармане передника и выдавила из себя улыбку, больше похожую на судорогу, — губы, как будто сведенные спазмом, подергивались.

Эсэсовец пожал ей плечо и проследовал в кухню; полы кителя собирались в складки на жирных ягодицах. Кристина сглотнула и зажмурилась, сдерживая подступившую тошноту. Когда она открыла глаза, перед ней стояла мать, нахмурившись и с немым вопросом на лице.

Кристина не успела ничего ей сказать — группенфюрер вышел из кухни, а за ним по пятам следовали солдаты.

— Где ваш муж? — спросил он у матери.

— Он… Мы точно не знаем, — ответила мутти. — Он служил в Шестой армии и…

— Он совершил подвиг и погиб за свою страну или попал в плен к русским?

— Я… Я не знаю… — растерялась мутти. — Я…

— Macht nichts! [66] — заорал эсэсовец, снимая с пояса дубинку. — Обыскать дом! — приказал он солдатам.

И жестом велел Кристине и мутти следовать за ними, а сам пошел позади женщин, подгоняя их концом дубинки.

Находившиеся в гостиной ома, Мария и мальчики, должно быть, слышали грохот тяжелых сапог по лестнице, потому что, когда солдаты ворвались в комнату, все члены семьи сидели, прижавшись друг к другу, на диване. Ома ахнула и непроизвольно обняла детей. Карл уткнулся носом ей в бок и, зажмурившись, заплакал. Побледневшие Мария и Генрих смотрели на направленные на них автоматы. Группенфюрер с ухмылкой на лице ленивой походкой подошел к ним. Он взял бабушкину корзинку для шитья и опрокинул ее вверх дном, вывалив катушки, нитки и игольницы на колени пожилой женщине.

— Все вон с дивана! — заорал офицер.

Бабушка с усилием встала и присоединилась к Марии и мальчикам, забившимся в дальний угол комнаты. Солдаты перевернули диван, раздавив шкатулку для рукоделия. Удовлетворенный тем, что там никто не прячется, эсэсовец принялся рыться в стоявшей рядом корзине с военной униформой, швыряя брюки, рубашки и кители грудой на пол. Потом он стал брать книги и, прочтя заглавие каждой, бросал их, открыл буфет и что-то высматривал между тарелками и блюдами.

— Останься здесь и глаз с них не спускай! — приказал он одному из солдат, а Кристине и мутти рявкнул:

— Вы двое за мной!

Тело Кристины казалось ватным. У нее стало темнеть в глазах, словно она смотрела через медленно закрывающиеся занавески. Мутти взглянула на дочь и продела ее руку в свою. На лбу у нее от тревоги собрались морщины. Мать наверняка чувствовала, как дрожит Кристина.

Две женщины последовали за вторым солдатом и офицером на первый этаж и затем в сарай для коз, где солдат потыкал кучи сена штыком и перевернул ведра с водой. На заднем дворе группенфюрер рванул дверь курятника и вошел в пыльное помещение с люгером в вытянутой руке. Вернувшись в дом, они вывалили картошку и яблоки из ящиков в погребе, а потом перевернули вверх дном бабушкину комнату, выбрасывая платья, юбки и нижнее белье из сундуков и комодов.

Кристина держалась за стены и перила, на каждом шагу ожидая обморока. Единственное, что она чувствовала, — как яйцо в кармане передника стучит ей по ноге, когда она поднимается и спускается по лестнице.

Эсэсовцы прошлись по всем комнатам, срывая одеяла с кроватей, вспарывая подушки, выкидывая пижамы и ночные рубашки из комодов и гардеробов. Когда солдат выволок из-под маминой кровати ящик с запрещенным радиоприемником и отодвинул его в сторону, чтобы заглянуть под матрас снизу, мутти оцепенела. Прикрывавшее аппарат сложенное одеяло слегка съехало, обнажив одну из рукояток переключения. Лицо матери побелело как полотно. Но каким-то чудом эсэсовцы забыли про ящик в углу и протопали в коридор. Кристина услышала, как мать со стоном и содроганием выдохнула. «Радио — меньшая из наших бед», — подумала девушка, терзаемая чувством вины, перевитым со страхом.

В комнате Кристины группенфюрер увидел плюшевого медведя, игриво прорычал, дважды надавил ему на живот и, не получив от игрушки ответного рычания, отшвырнул ее на кровать. Кристина хотела схватить медвежонка, чтобы убедиться, что спрятанная внутри записка Исаака в целости и сохранности, но вовремя остановилась.

Разворотив последнюю комнату на третьем этаже, эсэсовцы вышли в коридор и направились к лестнице. Кристина уже начала надеяться, что, возможно, все и обойдется. Она наконец смогла ровно дышать, скачущее сердце стало успокаиваться. Но на полпути к лестнице группенфюрер остановился и указал на потолок.