Копье Теней - Рейнольдс Джош. Страница 15

Женщина широко ухмыльнулась, когда Грунгни подтолкнул Волькера к столу.

— Он очень забавный, — сказала она и чуть наклонилась, изучая ноги Волькера. — Хорошие сапоги, однако. Уважаю мужчин, знающих цену хорошей обуви.

— Спасибо… — пробормотал Волькер, не уверенный, что ответил уместно.

— Зана. — Женщина выпрямилась.

— Что?

— За-на, — повторила она, тщательно выговаривая слоги с едва уловимым акцентом. Хамонский диалект поднебесного языка — штука текучая: местами он грубоват, местами мягок. — Матос. Зана Матос.

Волькер моргнул.

Долгую секунду она разглядывала его, потом обратилась к Грунгни:

— Он псих?

— Я не псих.

— Хорошо, а то я уже забеспокоилась. Мы уже сыты по горло всякими спятившими типами. Правда, Рогген? — Женщина перевела взгляд на сидящего рядом с ней дородного мужчину.

Тот радушно улыбнулся.

— Тебе ли не знать, Зана. — Поднявшись, он протянул руку Волькеру. У этого выговор был грубым, будто он лишь недавно выучил небесный язык. — Я Рогген из Гирлеса.

Под доспехами Роггена бугрились мускулы, его толстые, обнаженные от плеч до локтей руки покрывали татуировки, а еще — многочисленные извилистые шрамы. Рубец, исчезающий в густой бороде, пересекал и его правый глаз. Бронзовые доспехи мужчины украшали изображения вьющихся лоз и сильванские лица, которые, казалось, изучали Волькера с холодным безразличием. Изодранный плащ, накинутый поверх брони, был цвета древесного мха; шлем в виде оленьей головы с шипастыми рогами также стоял на столе, возле шлема женщины.

Пожав протянутую руку, Волькер понял, что латные рукавицы Роггена сделаны не из железа или бронзы, а какого-то невероятно прочного волокна. Заметив его взгляд, мужчина фыркнул.

— Железное дерево, — пояснил он и постучал по нагрудной пластине. — Твердое, как металл, но живет и дышит.

— А по весне выпускает отовсюду листочки, — заметила Зана. Она откинулась на спинку стула, скрестив на столе задранные ноги. — И горит хорошо.

Рогген пожал плечами.

— Зато мне не приходится скидывать доспех, когда я падаю в воду.

— А ты часто падаешь в воду, да?

— А ты часто бросаешься в огонь? — парировал Рогген. Зана рассмеялась.

— Возможно, стоит спросить его, — она мотнула подбородком в сторону третьего стула. — Хотя с момента прибытия он только свое имя назвал.

Третий стул занимал хмурый дуардин — коренастый, мускулистый и обескураживающе неодетый. Его уступкой предрассудкам цивилизации были набедренная повязка из черной чешуйчатой кожи какой-то твари и широкий пояс из нее же, плотно стягивающий талию. Еще на нем был шлем в форме вставшего на дыбы дракона с отверстием на макушке, из которого вырывался густой гребень алых волос. Косы, на которые делилась его пышная борода, украшали золотые кольца, а железные крючья на концах угрожающе побрякивали при каждом повороте головы.

Огнеубийца, понял Волькер. Он никогда не сталкивался с этими странными дуардинами.

— Овэйн Волькер, — просто представился он, поклонившись в знак уважения.

— Лугаш, сын никакого рунного отца, отпрыск никакого дома, — прорычал дуардин, почесывая одну из множества золотистых рун на своей коже. Из кожаных петель его пояса торчало немало коротких метательных топориков, на столе перед ним лежали подобие грубого багра и кривой топор-секач. Толстые пальцы дуардина скользили по вырезанным на рукояти топора символам, а глаза пытались просверлить в Волькере дыру. — Еще один человечек, — буркнул он наконец, осуждающе зыркнув на Грунгни.

— Угу, и что из того, племянничек? — хмыкнул Грунгни. — Внучатый племянничек, точнее. Через много, много поколений.

— Ты не бог человечков, Создатель.

— Неужто? Или я твоя собственность, дитя моего брата? — Густой голос Грунгни звучал ровно, но Волькер уловил в словах скрытое предостережение. — Чей я бог, Лугаша из…

— Молчи! — рявкнул Лугаш, вскочив на ноги. Руны на нем вспыхнули, и Волькер отпрянул от жара, излучаемого дуардином.

Грунгни нахмурился и свел руки — осторожно, почти нежно. Пылающие руны стали холодными и темными. Лугаш пошатнулся, словно внезапно лишившись всех сил.

— Кто ты такой: указывать мне, что я могу, а что нет, а? Ты — кровь моего брата, так что я вынужден проявлять терпение — и да, даже доброту. Но мое терпение на исходе. Не позволяй огню моего брата толкать тебя на опрометчивые поступки, как случилось с ним.

Лугаш тяжело опустился на свое место с кислой миной на лице. Грунгни покачал головой.

— Гримнир был таким же, — рассеянно произнес он. — Всегда искал оскорбление там, где им и не пахло. Он жаждал обиды, как пьяница жаждет эля. Оскорбление было его молоком, раздражительность — его мясом. А теперь он мертв, и его дети рассчитывают на меня. — Голос бога звучал тоскливо.

— Мертв, но не ушел, — заметил Лугаш.

— Нет. Не ушел. И смерть — не конец. — Грунгни вздохнул. — Но я привел вас сюда не для того, чтобы поговорить о моем брате, как бы это ни было увлекательно.

Повернувшись к открытому горну, Грунгни запустил руку в пламя. Ухватив пригоршню горячих углей, он высыпал их в глубокую выемку в центре стола. Загудел, поднимаясь, огонь. Волькер смотрел на него и видел в потрескивающем племени нечеткие образы.

— Сядь, сын Азира. Моя история длинна, а ты устал.

Волькер вдруг осознал, что бог прав. Он устал, устал уже давно. Возбуждение и любопытство, удерживающие его до сих пор на ногах, быстро улетучивались. Он занял пустой стул и положил на стол свою длинную винтовку. Грунгни кивнул, довольный.

— Четверо детей из четырех Владений. Достаточно для начала, полагаю. — Он обошел вокруг стола, взмахивая рукой над головой каждого из сидящих. — Хамон, Гиран, Акши, Азир. Металл, Жизнь, Огонь, Небеса. Создавал лучшее из худшего — и не ошибался.

— Звучит довольно обидно, — пробормотала Зана.

Грунгни улыбнулся.

— Никаких обид. Сама прекрасно знаешь. Как долго ты служишь мне, дочь Хамона? — Он опустил руку на спинку ее стула. Зана выпрямилась.

— Многие годы, господин мой, — ответила она без тени недавнего сарказма.

— Ты была бродяжкой, когда пришла ко мне. Изгнанницей, более ценной мертвой, чем живой. А сейчас… — Грунгни повел рукой. — Сейчас ты стала чем-то лучшим.

Бог развернулся, оставив за собой дымный след, тянущийся от бороды и волос. Дым клубился, рисуя в воздухе странные фигуры. Рука бога легла на спинку стула Роггена.

— И ты, сын Гирана. Как давно ты сражаешься под моим знаменем?

Рогген постучал костяшками пальцев по столу.

— Шесть сезонов, Творец, и успешно. Я Рыцарь Борозды и принес присягу, прежде чем взяться за меч.

Грунгни, кивнув, перевел взгляд на Лугаша.

— Лугаш, кровь моего брата. Наша сделка нам известна. Не так ли? И нет нужды говорить о ней.

Лугаш прикрыл глаза и что-то пробормотал. Казалось, будто он молится.

Наконец Грунгни повернулся к Волькеру.

— Присутствующие здесь служат мне — и довольно долго. Войдешь ли ты в их число?

Волькер колебался. Чего именно от него хотят? Руки сами собой снова нащупали амулет-молот. Грунгни покачал головой:

— Не бойся. Я — бог не жадный, парень. Мне нужен только твой труд, а не твоя душа. Рогген в первую очередь верен Леди Листвы. Лугаш служит памяти моего брата. А Зана… — Он остановился. — Кому ты поклоняешься, девочка?

Зана пожала плечами. Грунгни рассмеялся, сотрясая своим весельем комнату.

— Может, мне, а? Не стыдись этого. — Он снова взглянул на Волькера. — Видишь? Зигмар так и останется первым претендентом на твой дух, а мне требуется твоя твердая рука и острый глаз, оружейник. Мне — и Окену. Что скажешь?

Волькер засунул амулет под нагрудник и кивнул. Если Окен в беде, выбора нет. Старый дуардин был его другом, а Волькер никогда не отворачивался от друзей. Ни при каких обстоятельствах.

Грунгни улыбнулся.

— Хорошо.

Пошарив в кармане фартука, бог извлек ком черного железа, пронизанный красными прожилками, и Волькеру показалось, что на поверхности металла мелькнуло что-то вроде лица. Взвесив брусок на ладони, Грунгни бросил его в огонь в центре стола. Раздался треск, словно порвалась парусина, и из пламени что-то поднялось. Оно не имело формы или, скорее, обладало всеми формами сразу, не имея уверенности, но перебирая возможности. Чудовищные рты безмолвно кричали, удерживаемые в чаше цепями-угольями. Брусок извивался, будто пытаясь посмотреть во все стороны сразу.