Копье Теней - Рейнольдс Джош. Страница 2

— Грубо, как всегда грубо, — пробормотал кузнец. — Никакой гордости в его работе. Никакого артистизма. Я пытался научить его, но — увы. Ничего, не бойся, мы сделаем из тебя что-нибудь. В свое время мне приходилось работать с материалами и похуже.

Проговорив это, он окунул демона в лохань рядом с наковальней. Вода, зашипев, ринулась вверх паром, подхватив отслоившиеся от пойманного существа закопченные хлопья. Теперь в лохани лежал лишь темный железный брусок, испещренный и пронизанный злым алым, на поверхности которого с трудом просматривалась как бы выцарапанная оскаленная морда. Кузнец покачал брусок на ладони, дожидаясь, когда железо остынет, потом сунул в карман фартука.

— Что ж, теперь посмотрим, из-за чего у нас разгорелся весь этот сыр-бор.

Немало времени прошло с тех пор, как на него нападали здесь подобным способом. Должно быть, кто-то отчаянно пытался скрыть от него нечто. Кузнец вгляделся в облако парящего шлака, сунул в него руку, сгреб пригоршню угольков, отложил молот и пробежал по золе толстым пальцем, читая ее, как смертный читает книгу.

Хмыкнув, он бросил угольки обратно в горн и поворошил их рукой. В пламени возникла расплывчатая картина. Несколько мгновений спустя она разделилась на восемь частей, более четких: меч, булава, копье… всего восемь видов оружия.

Кузнец нахмурился и вновь яростно перемешал угли, вызывая новые изображения. Он хотел быть уверен в том, что видит. В огне женщина в хрустальных Доспехах извлекла одного из восьмерки — завывающий демонический меч — из его мясной клети и принялась обмениваться страшными ударами с Грозорожденным Вечным в доспехах цвета свежего кровоподтека. Рунный клинок противника женщины сломался, и кузнец вздрогнул, увидев, с какой легкостью была уничтожена одна из самых надежных его работ. Он махнул рукой, вытягивая из колеблющегося пламени больше волшебных образов.

Распухший воин-чумоносец, разложившуюся половину тела которого заменили липкие щупальца чудовищного кракена, обвил ими рукоять гигантской булавы, окованной руническим железом, и вырвал ее из рук умирающего огора. Мечник-альв с глазами, скрытыми под лазурной повязкой, уклонился от удара обсидианового топора, пульсирующего неудержимым, вулканическим голодом, попятившись от сжимающего оружие неуклюжего оррука.

Рассерженный кузнец вскинул руку, призывая новые видения. Они возникали все быстрее и быстрее, они плясали вокруг его руки, как обрывки полузабытого сна, — он видел войны, еще не разразившиеся, и смерти, еще не случившиеся, и гнев его постепенно иссякал. Картинки двигались так быстро, что даже он не мог уследить за ними всеми. Расстроенный кузнец поймал те, что сумел, сжал их покрепче, но они проскользнули меж пальцев, вновь влившись в пламя.

Что ж, время возвращается на круги своя. Нужно готовиться.

Кузнец запустил руки в огненную гриву и тихо зарычал.

— Ну-ка приступайте к работе. — Развернувшись, он взглядом выделил несколько учеников. — Вы там, кончайте прятаться и найдите, чем можно писать. И побыстрее!

Ученики поспешно повиновались. Когда они вернулись с зубилами и тяжелыми плитами из камня и железа, он начал говорить:

— В начале был огонь. Из огня вышел жар. Из жара — форма. И форма эта раскололась на восемь. И были эти восемь сырым веществом Хаоса, обрабатываемым и затачиваемым до убийственной остроты богохульными мастерами страшной Утробы Душ, избранными кузнецами-оружейниками Кхорна.

Он умолк на мгновение, затем продолжил:

— Владения содрогались, Эра Хаоса сменилась Эрой Крови, и оружие, известное как Восемь Плачей, считалось потерянным.

В огне сами собой снова и снова, по бесконечному кругу, разыгрывались сцены смерти и безумия.

Грунгни, Хозяин всех Кузниц, Мастер-Кузнец, вздохнул.

До сих пор.

Где-то в ином месте, в другой кузнице, попроще, чем кузня Грунгни… В пещере, вырубленной в вулканической породе окровавленными руками множества рабов. Там, где обширный плоский пол занимали костровые чаши и бассейны-охладители. Где вдоль неровных стен выстроились подставки с висящими на них в полном беспорядке рубоклинками, гневомолотами и прочим оружием всех форм и размеров…

В сердце этой кузницы, внутри круга кострищ, стояла огромная наковальня. Над наковальней, склонив голову, нависала громоздкая фигура. Капли пота скатывались по мускулистым рукам, шлепались на наковальню и с шипением исчезали. Багряно-желтые доспехи местами почернели, как под действием немыслимого жара. Стоящий глубоко вздохнул, пытаясь не обращать внимания на прокравшуюся в тело слабость. Он вселил в демона толику собственной силы, надеясь, что тот сможет потягаться с Хозяином Кузниц. Или хотя бы продержаться чуть дольше, чем горстка жалких секунд. Утешала лишь мысль, что не каждый человек, бросивший вызов воле бога, остается после этого в живых.

— Ну я же не простой человек, — пробормотал себе под нос Волундр из Хесфата. — Я Хозяин Кузни Акши.

Воин-кузнец Кхорна. Черепомол Утробы Душ. Оружию, которое он выковал, нет числа, как нет числа и войнам, в которых оно применялось. Он создал тысячи героев — и тысячам расколол черепа.

Но сейчас он просто устал.

— Ну?

Голос, холодный и тихий, эхом заметался среди теней. Волундр распрямился, повернул голову в шлеме-черепе к заговорившему, который сидел во мраке, облаченный в просторную мантию цвета остывающего пепла. Кьят Гнутая Душа, Хозяин Кузни Улгу, был больше дымом, чем огнем, и казался почти бесплотным под своими многослойными одеяниями.

— Он увидел, — пророкотал Волундр. — Как я и предсказывал, Кьят.

Второй голос, хриплый и резкий, как рвущееся железо, вставил:

— Ты ищешь оправдания собственной неудаче, Черепомол.

Волундр фыркнул:

— Оправдания? Нет. Я просто объясняю, Волант.

Он повернулся и ткнул корявым пальцем во второго собеседника, стоящего по ту сторону горящих костровых чаш, скрестив на широкой бочкообразной груди все свои мускулистые руки.

Волант Семирук, Хозяин Кузни Хамона, меднокожее, восьмирукое чудовище в золотых доспехах. Семь его рук оканчивались сильными огнеупорными пятернями. Восьмая — головкой молота, притороченной к изувеченному запястью в попытке исправить давнее ранение.

Думаешь добиться успеха там, где я потерпел неудачу? Попытайся, сделай одолжение, — продолжил Волундр.

— Ты смеешь?.. — прорычал Волант и потянулся к одному из множества молотов у себя на поясе. Но прежде, чем он успел стиснуть рукоять, Волундр подхватил с пола собственный молот и обрушил на наковальню, наполнив кузницу глухим гулким эхом. Волант пошатнулся и схватился руками за голову.

Волундр ткнул молотом в сторону другого черепомола.

— Помни, в чьей кузне ты находишься, Семирук. Я не потерплю, чтобы ты здесь буянил.

— Уверен, наш воинствующий братец не имел в виду ничего дурного, Волундр. Он холерик с большим самомнением, как тебе прекрасно известно, и склонен к опрометчивым поступкам. — Кьят, распрямившись, встал — и навис сразу над двумя черепомолами тощей бледной башней в черном железе. — Но, если он опять проявит невежливость и станет грубить тебе, я отрежу ему еще одну руку.

— Спасибо, братец, — хмыкнул Волундр.

— А тебе я вырву глаз, если продолжишь пялиться на меня так злобно, — кротко добавил Кьят и раскинул худые руки. — Уважение стоит таким, как мы, очень дешево, братья. Зачем же скаредничать?

Волундр кивнул.

— Прости, брат, — сказал он. Ослабевший, он не желал сейчас ссориться со столь смертельно опасным существом, как Гнутая Душа. Хватит и Воланта, несмотря на то что он — дикарь.

Волундр поставил головку молота на наковальню и подался вперед, опираясь на рукоять.

— Волант прав. Я потерпел неудачу. Мастер-Кузнец знает. И теперь он знает, что и мы знаем тоже.

— Если бы ты не провалился… — прорычал Волант.

— Но это случилось, и теперь нужно выковать новые уловки в огне невзгод. — Кьят свел ладони, будто в молитве. — Хромому Богу нельзя позволить забрать у нас то, что принадлежит нам.