Сладкий грех. Искупление (СИ) - Mur Lina. Страница 8

— Я часто был с тобой честен, Энрика. Иногда я заменял имена людей в своих рассказах, но не врал о том, что смотрел в ледяные глаза своего отца очень часто и научился смотреть так же. Я просто не упоминал, кто на самом деле был моим отцом, — отвечает он, и его губы печально изгибаются.

— Ответь на мои вопросы, — настаиваю я.

— Хорошо. Зачем я это делаю? Чтобы быть рядом с тобой. Что я хочу от тебя? Одна часть меня собирается тебя убить, другая часть не позволяет этого. Я враг сам себе. Если я отпущу тебя, то это спровоцирует моё животное желание охотиться на тебя, и оно победит. Пока ты рядом со мной, и я чувствую тебя, у меня есть силы не дать тебе умереть.

— И я должна в это поверить? Ты понимаешь, что я больше не могу верить тебе, Слэйн? Ты разрушил мою жизнь. Я не смогу верить никому больше. Ты заставил меня видеть в каждом, кто окружает меня и будет окружать, врага, которого я должна бояться. Ты запер меня в страхе, Слэйн. За что? За что ты так жесток ко мне? — Слёзы скапливаются в моих глазах от обиды.

— Я говорил тебе. Ты мой враг. И даже объяснил тебе схему, по которой я уничтожаю врагов.

— Но я не нападала.

— Я никогда не жду нападения. Я его нейтрализую ещё в зародыше, Энрика. Меня так научили.

— Он? Твой дед?

— Отец, — сухо поправляет он меня. — Да. Четырнадцать лет он учил меня быть таким. И я же убил его. А потом это стало привычкой. Её искоренить невозможно. Я пытался. Двадцать лет нельзя исправить двумя месяцами. На это нужны годы. Но будешь ли ты со мной каждый день из этих долгих лет? Вряд ли, правда, Энрика? Ты тоже врала мне. Ты не любила меня.

Он поднимается с кровати и отворачивается, словно это я его предала, а не он меня.

— Я любила тебя. Ты был для меня единственным во всём мире. Это ты всё разрушил. Ты, а не я. Это ты уничтожил мою любовь к тебе. Ты своими руками сделал это. И если уж хочешь винить кого-то, то вини только себя, Слэйн, — с болью говорю я.

Он бросает на меня взгляд и словно режет меня им. В нём так много отчаяния и осознания того, что сделал Слэйн. Он знает, что виноват. Знает. И это делает ещё хуже. Слэйн ясно понимал, что ни о каких чувствах не будет идти речи, когда правда откроется. Да, я вижу много в его глазах. Я научилась понимать Слэйна именно по его взгляду, но он хороший актёр. Даже этому взгляду я больше не могу верить, и моё сердце болит из-за него. Оно и так уже разодрано в клочья, куда же сильнее его рвать? Не знаю, но эти маленькие клочки превращаются в острую пыль, оседающую в моих лёгких. Мне сложно дышать, когда я смотрю ему в глаза. Поэтому я отворачиваюсь, не позволяя ему наблюдать, как слеза стекает по моей щеке.

Я слышу, как он уходит. Молча и тихо. Дверь закрывается, и я снова остаюсь одна. Теперь я могу нормально поплакать. Мне жалко себя. Жалко Слэйна. Да, это так глупо жалеть его, ведь он создал эти проблемы. Но он прав в одном, нельзя перестать быть злодеем по щелчку, если был им двадцать лет. Целых двадцать лет ничего не чувствовать, никого не любить и причинять боль. Я не знаю, стоит ли давать ему шанс объясниться, потому что боюсь вновь поверить. Боюсь, что сама умру от боли из-за него, а всё окажется очередной игрой. Я боюсь любить Слэйна. К сожалению, как и привычка, любовь тоже не исчезает по щелчку. Из-за неё и больно так. Я всё ещё люблю Слэйна, и его предательство вывернуло мою душу наизнанку, изрубило её и выбросило в помойное ведро.

Напрягаюсь, когда слышу, как распахивается дверь. Я вижу мужчину, приближающегося ко мне.

— Не забудь сделать фотографии. Ты же так любишь показывать другим снимки людей, когда они не ждут нападения. Ты мастер уничтожать людей, — с отвращением выплёвываю я.

Каван усмехается и передёргивает плечами.

— Решила бить по больному. Недалеко ушла от Слэйна. Но я здесь для того, чтобы рассказать тебе правила, Энрика. Ты сама попала в это дерьмо, и мне тебя не жаль, — равнодушно говорит он.

— Я и не ждала жалости. Ублюдок.

— Ага, скажи мне что-то новое. Итак, первое правило — не выходить из своей комнаты после захода солнца. Правило второе — хорошо питаться. Правило третье — не устраивать истерик, ты уже достаточно большая девочка, чтобы вести себя по-взрослому. Правило четвёртое — бесполезно просить о помощи у тех, кто здесь работает. Они все работают на Слэйна, и ты для них никто. Правило пятое — не стоит делать попыток сбежать, потому что на тебе специальный ошейник. Вокруг поместья невидимый электрический забор. Тебя ударит током, если зайдёшь за флажки. Правило шестое — не быть идиоткой. Хотя ты его изначально просрала. Есть ещё вопросы?

— Когда ты сдохнешь? — злобно рычу я.

— После тебя. Дамы вперёд, — улыбается он.

— Тебе смешно? То, что вы сделали, вызывает у тебя приступ хохота? Конечно, чего ещё можно ожидать от тебя, да и от него тоже. Всё было ложью. Всё. Каждое слово, каждый поступок. Ты раздавил меня чувством вины, а твоя сука-сестра была жива. Она была жива, мать твою! Сукин сын! Ненавижу всех вас! Ненавижу! — ору я во всё горло, пытаясь снова освободиться.

— Ладно, когда-нибудь ты захочешь есть или в туалет. Мне насрать на тебя, Энрика. Хоть сдохни от крика и своей обиды на меня. Ты мне безразлична. И если будет нужно, сделать выбор между жизнью Слэйна или твоей. Я выберу его. Уяснила?

— Пошёл на хрен, — цежу сквозь зубы.

— С радостью, — фыркнув, Каван выходит из комнаты.

Мудак.

Я лежу, прикованная к кровати очень долго. И я хочу в туалет. Чёрт. Я терпела до последнего, потому что не собираюсь сдаваться, но это всё довольно глупо. Я заложница. Меня вряд ли отпустят, но я могу сбежать. Мне нужно просто обмануть всех. Я умею играть роли. Если Слэйн считает, что снова сможет пользоваться мной, то пусть подумает сотню раз.

— Эй, кто-нибудь есть здесь? Я хочу в туалет, — громко произношу.

Через несколько секунд замок на двери щёлкает, и в комнату входит незнакомый мне мужчина. Огромный мужчина. Такой убьёт, положив ладонь на голову, чтобы погладить. Сглатываю от неприятных мыслей.

— Мисс, вы готовы вести себя правильно? — сухо спрашивает он.

— Да. Я хочу в туалет и поесть. Я голодна. Если меня пока не собираются убивать, то я бы хотела попросить еду, — натягиваю улыбку. Я должна потакать им, чтобы сбежать.

— Хорошо. Я проведу вас в другую комнату. — Он подходит к кровати и достаёт складной нож из кармана джинсов. Наблюдаю за быстрыми и чёткими движениями мужчины. Они все как запрограммированные. Словно у них чип в голове стоит. Никаких эмоций не пробегает на лице мужчины из-за того, что я связана.

— Вы мне не поможете, так? — интересуюсь, потирая запястья.

Он не отвечает мне. Без предупреждения подхватывает меня на руки и несёт к выходу.

— Хм, это обязательно? — недовольно бубню я.

— Да. Вы не должны пораниться. Вы босиком. Нам даны чёткие инструкции на время, пока босса нет.

— Слэйн уехал? — Внутри меня всё воодушевляется от радости.

— Да.

Меня несут по длинному коридору. Я разглядываю стены, на которых висят портреты, но они накрыты тёмной тканью. Вообще, это место довольно приятное. Здесь мягкие краски, простор, и нет такого давления, как в доме Сальмы и Ангуса. Да, теперь и я его зову Ангусом. Ненавижу имя Доналл. Доналл был ублюдком и оставил после себя такого же.

Меня вносят в спальню, и я моментально улавливаю аромат одеколона Слэйна. Это его комната. Прекрасно. Здесь всё чёрное. Потрясающе. Снова вернулась в гроб. Ненавижу чёрный цвет.

Меня ставят на ноги и показывают, где находится ванная комната, а где шкаф. Меня снова инструктируют и напоминают правила. Я могу передвигаться до заката. Ну разве это не странно? Почему нельзя выходить на улицу ночью? Почему я должна быть заперта именно ночью? Жутко раздражает.

Принимаю душ, привожу себя в порядок и переодеваюсь в джинсы и футболку. Странно ещё и то, что в гардеробной и в этой комнате есть одежда для меня. Много одежды. Такое ощущение, что Слэйн поселил меня в каждой своей комнате и каждой квартире. Он больной.