Сага о Кае Эрлингссоне. Трилогия (СИ) - Наталья Бутырская. Страница 109

Когда я понял план Болли, смотреть за боем стало интереснее. Даже в таких условиях Толстяк старательно шёл к победе, используя дар богов на полную. Болли притопнул на месте, видимо, остался доволен результатом и резко подпрыгнул, отскакивая назад, к своему краю.

Бревно не просто выпрямилось. Оно аж подскочило на козлах. Северянин не ожидал такой хитрости. Он подлетел в воздух и упал промежностью на дерево. Я поневоле сморщился, представляя эту боль. Толстяк рванул к сопернику и принялся хлестать его штанами. Бесполезно!

Зато северянин, не вставая на ноги, взял истрепанные штаны за одну штанину, захлестнул ноги Болли и рывком сдёрнул с дерева.

Снова проиграли. Снова проиграли!

Сначала какому-то жалкому карлу, который сумел наскрести благодати лишь на пять рун. Теперь северному медведю!

Я заскрипел зубами, развернулся и ушел оттуда. Ну в Бездну эти игры и состязания! Неужто мы хуже других?

Два дня я, как умалишенный, упражнялся. Уходил в лес подальше и тяжелым колуном мутузил деревья до тех пор, пока руки не начинали отваливаться. После получения четвертой руны изматывал ли я так себя хоть раз? Лазал на деревья, спрыгивал с них в сугробы, кидал копье с правой и левой руки.

Пропустил из-за этого великую схватку солнцемордого и конунгова жреца. Тулле потом рассказал, что битва получилась знатная, хоть и должна была проходить только на словах. Сначала десяток солнцелюбов заунывно пели какую-то длинную песню на чужом языке, и их главный рассказывал про своего бога, откуда он взялся, и как здорово молиться ему на вечерней и утренней заре, когда солнце ближе всего к земле. Мамиров жрец говорил о наших богах. Пересказал про появление солнца и спросил, почему мы должны поклоняться даже не твари, а твариной плоти. Все вроде бы мирно. А потом они начали кричать друг на друга. Солнцемордый кричал что-то о грехах, которые нас утопят во тьме, о трупах. Словом, то, что я слышал на площади. Мамиров жрец насмехался над ним, помахивая гирькой.

Я решил, что победил наш жрец, так как он поступал согласно нашей вере, а по нашей вере врезать врагу, поносящему твоих богов, — это самое правильное дело. А вот этим чудакам в оранжевых тряпках драться по их вере совсем нельзя! Иначе ж их в звезду не превратят. А кое-кто из них полез к мамирову жрецу и, конечно, огрёб.

Но последнее состязание я не пропустил. Хотел посмотреть, что умеют в других землях. Когда я стану руной побольше, в Северных морях делать мне будет нечего.

* * *

На этот раз нашими соперниками были соплеменники того смешного человечка с заплывшими глазками в длиннополых неудобных одеждах. Он надел не одно платье, а сразу штуки три и все разных цветов, зато яркие, блестящие и дорогие. Может, он так богатством хвастался?

Остальные были на него похожи, только одеждой победнее, а так — такие же невысокие, худые. С рунами, впрочем, у них все было хорошо: хускарлы и хельты. Некоторые в тулупах, а некоторые пришли в необычных доспехах, будто на куртку нашили железные пластины так, что верхние немного закрывали нижние. Словно чешуя у рыбы.

Их главный повернулся к конунгу, низко поклонился и долго что-то лопотал на своем языке. Толмач, дождавшись конца речи, перевел, мол, благородный Му Шунюан, рожденный под знаками четырех сиятельных животных, обладающий землями в какой-то шишиши, награжденный почетным званием Великого мужа блистательного преуспевания с золотой печатью и пурпурным шнуром, и еще не один десяток всяких титулов. В общем, вот этот сморчок, стоящий рядом, просит у великого конунга, который обладает несравненной выдержкой и соответствующим благонравному правителю нравом (так они перевели его прозвище Беспечный), разрешения показать выучку в четырех видах благородного оружия.

Удивленный Рангвальд разрешил.

Четверо одоспешенных вышли вперед. Первый из них глубоко поклонился конунгу, своему главному, затем поднял здоровенный лук ростом с него самого, наложил стрелу и выстрелил в небо, затем почти сразу вторую. На землю упала разрубленная пополам стрела.

Это сколько же он гусей тогда может настрелять?

Лучник, склонившись, отступил. Следующим вышел копейщик. Хм, я и копий таких прежде не видел. Длинное, почти в два моих роста, со диковинным широким наконечником, больше похожим на небольшой меч. Воин поднял копьё, с громким воплем сделал выпад, пронзая воздух, и сразу же отступил. Взмахнул, вроде как он принимает на древко чужой удар, и снова нанес удар, теперь рубящий. Я было хохотнул, мол, в чем тут мастерство — махать здоровенным дрыном впустую, а потом глянул на конунговых хельтов. Те стояли с серьезными лицами, хмурились, будто и впрямь увидели хорошего воина.

Уже потом Альрик объяснил, что эти узкоглазые не просто размахивали оружием почем зря, а показывали подлинные удары и подлинную защиту. И будто тот копейщик дрался не с одним врагом, а с пятью или шестью. Каждый взмах либо отбрасывал врага, либо ранил его, либо отбивал удар. «К такому подойти будет не легче, чем к железному», — добавил хёвдинг.

Дальше был воин с топором. Его движения и я мог разобрать. Он яростно крушил невидимые черепа и проламывал щиты, рубил руки, казалось, стоит моргнуть и увидишь брызги крови и услышишь крики раненых.

Мечник. Он будто бы сражался с равным себе воином. Меч скользил змеёй, блистал молнией и бил солнечным лучом. Невидимый противник отвечал своими уколами и ударами, пока всё не закончилось. Аккуратно вложив меч в ножны, воин вновь поклонился. Эти желтомордые вообще любили кланяться, словно уродились рабами. Замершая была толпа вспыхнула криками восторга. Здесь было немало отличных воинов, которые смогли рассмотреть больше меня.

И, наконец, то, ради чего все собрались.

Стиг Мокрые Штаны объяснил правила состязания: борьба в круге в семь шагов, побеждает тот, кто вытолкнет соперника за границы круга или собьёт с ног. Почти как глима.

С нашей стороны выступил знакомый хускарл, рыжебородый Холгер Золотое Руно. Как и принято в глиме, он вышел без доспехов, в шерстяных штанах и рубахе.

Когда показался боец от узкоглазых, я подумал, что это кто-то из наших. Он был огромным по сравнению со своими земляками, лишь узенькие глазки и пучок смоляных волос показывали, что это иноземец. Голый торс бугрился мышцами под упругим жирком, широкие плечи, массивные ноги. Мда, тяжело придется Холгеру.

Ди Сан, так звали иноземца, вступил в круг и принял странную позу: полуприсел, выставил руки вперёд, широко растопырив пальцы. Холгер встал напротив так, словно пива попить пришел.

Стиг махнул рукой, и оба соперника двинулись навстречу.

Ди Сан скользнул вперед, не отрывая ступней от земли, медленно и плавно. Холгер же одним прыжком подскочил к сопернику и попытался ухватить того за пояс. Узкоглазый перехватил его за рукава и вроде бы ничего такого не сделал, но Холгер полетел на землю. Чудом он извернулся, приземлился на ноги, упираясь вытянутой за спину руку.

Золотое Руно вновь бросился на иноземца. Ди Сан отступил в сторону, схватил протянутую руку, закрутил Холгера вокруг себя и отпустил. Но тот не вылетел за круг, а сумел выровняться.

Бой затягивался. Холгер не мог ухватить верткого узкоглазого, а хитрости и ухватки того не действовали на Золотое Руно. Но оба борца не злились. Они наслаждались схваткой на равных. Ухватки, которые применял Ди Сан, ни разу не повторились, он перебирал их одну за другой. Холгер уже не бросался на своего соперника очертя голову. Постепенно он оттеснил иноземца к границам круга. Ди Сан хотел проскользнуть под рукой Холгера и впервые был схвачен.

Золотое руно поднял массивного узкоглазого в воздух, швырнул за пределы круга, но почти сразу же рухнул и сам, утянутый крепко вцепившимся соперником.

* * *

1 Шатрандж — так назывались древние шахматы в Арабском халифате

Глава 6

Прошло две или три седмицы после состязаний с иноземцами. И в каждый из прошедших дней я упражнялся как с топором, мечом, копьем, так и безо всякого оружия. Тулле смеялся, говорил, что от безделья мое безумие становится сильнее, но по мере заживления ноги всё чаще присоединялся ко мне. И местная детвора сбегалась, чтобы посмотреть на наши схватки. Мальчишки повторяли приемы на палках, притаскивали отцовские щиты, не будучи в силах их поднять одной рукой. И порой я бросал свой топор, подходил к безрунному неумехе и показывал, как надо бить.