Сага о Кае Эрлингссоне. Трилогия (СИ) - Наталья Бутырская. Страница 12

— Это ты меня бревном назвал?

— Я-то? Я и имени твоего не знаю. Как я мог назвать тебя бревном?

— Слушай, сын Эрлинга, ты наш гость, хоть и незванный, и Олов не погладит нас по голове, коли ты случайно помрешь. Но он не может запретить рунным мериться силой.

— А давайте, — широко осклабился я. — А то я еще толком не прочувствовал свою руну. Никак не могу понять, то ли я теперь сильный, то ли быстрый…

— То ли тупой, — закончил за меня рыжий. Все расхохотались, и я присоединился к ним. Мне и впрямь было так весело, как не было со времен Сторбаша до первой жертвы. Я даже оглянулся по привычке на Дага, но позади было лишь море с резвящейся хуоркой.

— Ну так как? Жребий кинете или гурьбой навалитесь? — с азартом свел я кулаки.

— Я первый. Его девчонка сломала руку моей сестре, — выдвинулся угрюмый парень с тяжелой челюстью. — Каких же коз они там режут? Размером с хуорку, что ли?

— Это Ингрид козу резала. Мне же пришлось рунного убить. Видать, Фомрир посчитал, что я настолько силен, что коза или даже безвольный раб — недостаточная жертва.

Мальчишки столпились вокруг меня, разинув рты.

— Ты убил рунного? Врешь?

— Я же не из Сторбаша пришел, а из Растранда. Туда Торкель Мачта привел перворунных за благодатью. На меня кинулся настоящий богатырь в радужной кольчуге с огромной секирой. Если бы он попал, то рассек бы меня с головы до пяток. Но домик дяди был таким низеньким, а воин был таким высоким, что секира застряла в балке.

Кто-то от неожиданности хохотнул.

— Безрунным же оружие не положено, поэтому я схватил свинокол и ткнул им в подмышку, пока он пытался вытащить секиру.

— Зарезал как свинью!

— Да. Он меня как долбанет, я влетел в стену, лежу и чувствую, ща помру. Половину костей переломал. А потом пришла благодать. Все раны тут же залечились. Я схватил топор и выбежал на улицу, там убил еще одного, а потом Торкель убил моего дядю.

— Как?

Уже никто и не вспоминал о поединке. Местные лишь слышали истории о битвах и песни, но сами пускали кровь лишь скоту. Олов и Акун вряд ли уделяли много внимания мальчишкам, а тут настоящий и живой свидетель сражения между рунными воинами.

Я устроил настоящее представление. Сначала изображал Торкеля, громко и грозно выкрикивал его слова. Потом вставал с другой стороны и показывал действия Ове.

— И Мачта одним ударом отсек дяде голову и руки.

— Здорово!

Мы до ночи проторчали на том мысе, прокручивая тот бой. Рыжий изображал Ове, я — Торкеля, вместо секиры и меча мы размахивали палками, думая, как бы дядя мог защититься и победить ужасного противника. До настоящей драки так дело и не дошло.

Я провел еще пару дней в селении Олова. Судя по всему, Олов по жизни был таким переменчивым, легко вспыхивал гневом и легко успокаивался, поэтому он сначала отдал приказ пленить меня, а потом решил снабдить припасами и спокойно отпустить.

На спину мне привязали большой мешок с продуктами, дали неплохую рогатину и легкий щит.

— Сколько вы еще продержитесь так? — спросил я Олова перед уходом.

— Может быть, год. Следующей весной будем переселяться. Несколько мест мы уже подыскали, но все они хуже, чем это.

— Ничего. Когда я стану сильнее, сам приду и убью эту хуорку. А потом мы все вместе зажарим ее во славу Фомрира!

— Ахаха, отлично сказано. Вот только жрать будешь ее сам.

Ингрид также пришла меня проводить. Я не стал ничего ей говорить, лишь потрепал по голове.

Акун Костлявый должен был вывести меня за пределы деревни и проводить до ближайшей горы, поэтому мы отправились в путь вдвоем. Он шел быстро, легко находил самый удобный путь. После отдыха и хорошей пищи я почувствовал себя в два раза сильнее, словно дар Фомрира наконец сумел нормально осесть в моих костях и мышцах, поэтому я не отставал от проводника.

— Иди вон к той горе, — спустя несколько часов сказал Акун и указал на отдаленную вершину, выделяющуюся даже среди окружавших ее скал. — Когда доберешься, обойди ее слева, и там выйдешь к реке. Дальше пойдешь по ее берегу, там и будет Сторбаш.

Он хотел добавить что-то еще, но передумал. Выплюнул кость и двинулся в обратный путь. А я же пошел домой.

И мой путь был так длинен и скучен, что в песнях его бы описали одной строчкой «На девятый день герой добрался». Я мог бы долго пересказывать неудобные и холодные ночевки, хворост, который отказывался зажигаться после проливного дождя, сыпавшего весь день напролет, а ведь я тогда шел и мечтал лишь о согревающем огоньке. Как на следующий день я вывихнул ногу на скользкой промокшей земле и прошел так мало, что проще было вообще не двигаться после падения. Как я наткнулся на семейство волков, и мне пришлось отрубить одному ногу, а второму проломить голову. Щенков я не тронул, они и сами помрут с голоду. Как я выкинул мешочек с зерном, который мне положили в припасы, так как он вымок, и ячмень покрылся синеватой плесенью. Как я чуть не утонул в узенькой, но весьма бурной речушке, решив, что смогу перебраться без мостика или даже брода, и как она протащила меня пару десятков шагов, прежде чем я сумел уцепиться за выступающий камень, изрядно приложившись к нему плечом. Но ничего достойного упоминания не случилось.

Я не пытался больше приближаться к морю и отыскивать деревни. Как знать, вдруг мой отец умудрился оскорбить всех местных старост? И теперь они ждут не дождутся, пока к ним не забредет сынок Эрлинга, желательно связанный и с кляпом во рту. Не все же такие отходчивые, как Олов.

Словом, на девятый день я дошел до указанной горы. Слева было серое плато, усеянное разномастными камнями, некоторые были выше меня, а другие — мелкие, как сушеный горох. Именно там Акун посоветовал мне обойти гору. Справа же через несколько сотен шагов зеленела трава и даже виднелись небольшие кусты. Еды у меня почти не осталось, лишь кусок сыра, о который можно было обломать зубы, и трижды сушеная рыба. Трижды — потому что после того, как ее высушили в первый раз, я два раза ее искупал, под дождем и в той речушке. Вроде бы уже было пора ее выкинуть, но пока я сомневался. А вдруг эта рыба решит выбор между жизнью и смертью? Вот только я не знал, помру я, если не съем рыбу или наоборот, если съем. Я вытащил остатки еды, глянул на них и решительно зашагал направо. Там у меня хотя был шанс найти что-то съедобное.

Но вот что было странно: чем дальше я уходил, тем неуютнее мне становилось. Что-то было не так. Да, зеленая трава, цветочки, кустики, но при этом я не слышал трескотни птиц или мышиного писка, не видел перепархивающих теней и не чувствовал запахов, присущих тем местам, где бродят животные.

А потом я увидел это, точнее, сначала учуял, а потом увидел.

Зеленая поверхность была оборвана. Или обрезана. Или опалена. Словом, поперек долины проходил длинный след, словно кто-то пропахал землю, а потом на этом месте распалил самый жаркий огонь, украденный из горнила Корлеха, бога-кузнеца. И нещадно воняло гарью и чем-то еще, что я не смог распознать.

Я мог бы предположить, что сюда ударила молния, но молнии не вышибают длиннющие и широченные полоски земли в долинах, особенно когда рядом стоит здоровенная гора. И чего этот Акун такой молчаливый? Не мог нормально объяснить, что справа творится что-то неладное?

К этому времени я уже обошел гору наполовину, а потому не стал возвращаться. Если эта пакость ушла, значит, ушла, а если вдруг начнется снова, то я все равно удрать не смогу. Поэтому я перескочил эту мерзкую полосу и побежал дальше, не оглядываясь. Проглоти меня тролль, если я буду искать тут провизию.

Вечером я добрался до реки, переночевал и к полудню следующего дня увидел родной Сторбаш.

Глава 7

Корлех — весенний бог-ремесленник.

Кузнец, столяр, гончар и строитель.

Создал инструменты и оружие богов, построил

непреодолимую стену вокруг долины богов.

Атрибуты: молот и наковальня