Сага о Кае Эрлингссоне. Трилогия (СИ) - Наталья Бутырская. Страница 17

После моего возвращения из Растранда отец сильно помягчел. Я за все это время не увидел ни одной привычной вспышки гнева и не получил ни одной затрещины. Мне хотелось думать, что дело в том, что я теперь взрослый, но, скорее всего, отец изменился после того, как решил, что я умер. И мне это не нравилось. Теперь он вел себя больше как старик и не кричал на меня, а поучал. Того и гляди, скоро у него начнут отваливаться пальцы, превращая его в жреца Мамира, который только и может, что бубнить о былых временах.

Сначала причалил крупный кнорр, который привез нам товары, а заодно захватил небольшую ватагу, всего в десять человек, во главе которой был некий Тинур Жаба, худощавый мужчина с насмешливым выбритым лицом. На поясе у него висел небольшой меч, который больше напоминал размерами ножик, но вслед за ним с кнорра вынесли целую охапку коротких тонких копий, больше напоминающих дротики.

Отец обнял Тинура и сказал:

— Смотрю, ты уже почти дошел до хельта.

Я выпучил глаза. Неужто он и впрямь уже на десятой руне? От мужчины не веяло опасностью, он не давил на окружающих, как это обычно бывает. Обычный тощий мужик, который зачем-то состригает волосы на лице. Наверное, он невероятно силен.

— Да, рассчитываю, что твой червь поделится со мной сердцами и поможет пройти границу.

— Пока конкурентов у тебя немного, и те на восьмой-девятой руне. Знакомься, это мой сын Кай.

Тинур приветливо кивнул и занялся разгрузкой своего хирда. Затем отец отправил вместе с Тинуром человека, чтобы тот показал выделенный ему дом, а сам остался ради еще одного корабля, чей парус только-только показался из-за скал.

— Может, я пойду помогу на стене? — не особо рассчитывая на согласие, спросил я.

— Жди.

Хотя я ошибся. Эта скорлупка не заслуживала звания корабля. Она и на плаву держалась еле-еле. Несмотря на приличный ветер, люди на борту помогали ей веслами, наверное, они тоже опасались, что она потонет раньше, чем доплывет. Когда лодка подошла вплотную к пирсу, я вздрогнул и тихо сказал отцу:

— Мне лучше уйти. Там… Кажется, там…

— Торкель Мачта, — сказал невероятно тощий и высокий мужчина, сияя лысой, как коленка, макушкой. — Ты Эрлинг?

Глава 9

Огненный червь — тварь длиной в 40 метров,

метр в диаметре, твёрдая шкура, под которой циркулирует горячая

жидкость, способен метко плевать горячей жидкостью.

Отходы жизнедеятельности червя делают землю бесплодной и ядовитой.

Снова горячо пылал огонь посередине тингхуса, отец восседал на своем законном месте, сумрачный, задумчивый, в богатых мехах. Вокруг сидели люди. Не люди — воины. Некоторые из них были в плотных повязках, через которые проступали темные пятна.

Дагна Сильная смотрела на огонь и не ярилась на невинные шутки, ее длинная светлая коса теперь свисала лишь с левой стороны, а на правой стороне волосы были спалены до самой кожи и торчали обугленными кончиками. Только чудом ей не выжгло глаза и не изуродовало красивое лицо.

Скорни Таран тяжело опирался на свой знаменитый щит, вот только гладкая поверхность щита пошла выщербинами и буграми, а сам воин прятал поврежденную левую руку, не хотел показывать слабину перед другими.

Марни Топот постоянно оглядывался на дверь. Двое из его ватаги пострадали сильнее всего, сейчас их выхаживали знахарки, и он ждал, что в любой момент могут войти и сказать, что они умерли.

Лишь Тинур Жаба да Торкель Мачта сидели со спокойными лицами.

Бу-у-ум!

Я невольно вздрогнул, хоть и ожидал этого.

Музыкант ударил в бодран деревянной костью, и его звук прокатился по всему дому, проникая сквозь кожу и продирая до кишок.

Тишина.

Бу-у-ум!

Вслед за бодраном зазвучала тальхарпа, пронзительно и низко одновременно. Короткий смычок скользил по толстым струнам, как ладья по крутым морским волнам.

Треск костра мягко вплетался в тягучие звуки и завораживал весь тинг. Эмануэль, жрец Мамира, выплыл из темноты так, словно не он двигался, а тьма послушно отступила перед ним, чтобы осветить его лицо.

— Достойным может быть любой, но не каждый сможет стать достойным.

Бу-у-ум!

— Когда мир был еще совсем молод, и люди только-только покинули горшок Мамира, боги сразились с морскими и первородными чудовищами и истребили их.

Бу-у-ум!

— Но истребили они лишь самых крупных, самых злобных и самых опасных, а мелкая поросль разлетелась по миру и попряталась в глубинах океанов, в горных расщелинах да в глухих чащобах. Вот только мелкими и слабыми твари были лишь для всесильных богов.

Голос жреца звучал глухо и надтреснуто, порой сливаясь с пением тальхарпы, и мне казалось, что сами струны выпевали древнее сказание.

— Однажды после длительного похода вернулись в свои чертоги Скирир-защитник, Фомрир-воин, Хунор-охотник и принялись думать, как уничтожить оставшихся тварей. Вызывать их на битву? Так бессловесные чудовища дики и неразумны. Выискивать и убивать по одной? Бесконечной будет эта битва, ибо в каждую нору не залезешь, каждый лесок не обыщешь.

Ярился Фомрир, и сами горы сотрясались от ярости его.

Задумчив был Хунор, и леса притихли, чтобы не мешать думам первого охотника.

Грозно хмурился Скирир, и боги, и люди замерли, чтобы не привлечь его внимание.

Тогда пришел к ним мудрейший из богов — Мамир-судьбоплет. Набрал он воздуху, дабы разразиться длинной и поучительной речью, как прервал его Фомрир:

— Лучше бы тебе говорить так же кратко, как коротки твои пальцы.

Со спокойной улыбкой Мамир повел свою речь, предпочел не заметить он грубые слова Фомрира:

— Великие боги, защита земли и небес, покровители рода нашего и человеческого, сильнейшие под этими звездами! Ваше могущество застило вам глаза. Вы слепы и не видите того, что прямо перед вашим носом. Я не ожидал иного от Фомрира и Хунора, но ты, конунг богов, как ты мог низвести себя до простого карла, что ходит вдоль стен и высматривает врагов?

Вскочил скорый на гнев Фомрир:

— Как смеешь ты, Обрубок, поносить моего отца? — но тотчас же сел обратно, почувствовав руку отца на плече своем.

— И что предложит нам Мудрейший? — тихо спросил Хунор-охотник.

— Поступить так, как и положено богам, — ответил Мамир-беспалый. — Наделить частицей вашей силы свои творения. Сейчас люди слабы и немощны, прячутся по пещерам и трясутся от страха не только перед тварями, но и перед обычными зверями. Получив же благой дар, они смогут стать сильнее наравне с теми тварями и возьмут на себя эту ношу.

— Люди слабы и глупы, они недостойны божьей силы! — прорычал Фомрир.

— Не все ее и получат. Лишь достойные смогут получить ее полностью, нестоящие же не пройдут этой тропой.

Замолчал Мамир. Три дня и четыре ночи думали боги и наконец дали свое согласие.

Тогда пошел Мамир к Корлеху-ремесленнику и попросил сделать большой медный котел, пригласил богов на огненную гору Куодль, привел туда первых людей. Смешал он кровь богов и людей, подвесил котел над жерлом, бросил руны судьбы, а затем поведал богам и людям, что вышло из их жертвы.

— Теперь люди могут стать равными богам, — сказал Мамир. — Все вы отныне, как и ваши дети, как и дети ваших детей, несете зерно божественности. Каждая ваша жертва будет давать силу богам, а боги будут делиться ею с вами.

— Уж не станут ли от этого боги слабее? — спросил Скирир.

— Нет, конунг богов. Только крепче и сильнее будут становиться боги, ибо каждая жертва отныне усиливать будет и богов, и людей.

Торжественно пела тальхарпа, бодран творил ей. Замолчал жрец Мамира, укрыл свои обрубленные пальцы. Встал отец, притихший огонь ожил, щедро рассыпал искры, и на миг показалось, что сам Скирир стоит за спиной лангмана и говорит его устами.

— Мы все несем частицу божественной силы, но тяжела эта ноша. Не каждый может идти по пути бесстрашного Фомрира. Не потому что слаб или труслив, но потому что есть и другие дороги. Доблесть не только в том, чтобы убивать тварей, но и в том, чтобы разгадывать плетения судьбы, — отец кивнул в сторону Эмануэля. — В том, чтобы рожать и растить детей, следуя примеру Орсы. В том, чтобы растить хлеб, как научил нас Фольси. В том, чтобы ковать мечи и лепить горшки вместе с Корлехом. В том, чтобы вести за собой людей, повинуясь законам Скирира. И даже в том, чтобы поднимать дух звонкой музыкой, воздавая хвалу Свальди. Нет бесчестья в выборе любого из этих путей.