Сага о Кае Эрлингссоне. Трилогия (СИ) - Наталья Бутырская. Страница 68

— Видарссоны, тролль вас задери! Открывайте! Гости пришли.

Я подождал немного и снова врезал, вырубив одну доску напрочь.

— Открывай! Иначе сам войду.

Со двора послышались какие-то голоса, детский писк, собаки уже хрипели от лая, но ворота так и оставались запертыми.

Я собирался ударить в третий раз, но Тулле схватил меня за плечо.

— Да отстань! Не видишь, они за воротами отсидеться решили, сволочи!

— Мужиков, поди, дома нет, — тихо сказал друг. — Время не раннее, на поля ушли, скорее всего. Или еще куда по делу.

Я заглянул в прорубленную дыру и увидел перепуганных женщин и нескольких рабов, которые схватились за вилы и топоры, чтобы защитить свой дом.

— Открывайте, — уже поспокойнее крикнул я. — Мы — сноульверы, что троллей для вас поубивали. В сеннике у вас спали.

— А чего ж с оружием пришли? Троллей вроде больше нету, — ответила женщина постарше, не выпуская из рук потрепанный серп.

— Так мы в гости, по старой памяти. Приплыли в Кривой Рог и решили к вам заглянуть. Уж больно ваше сено мягкое и пиво вкусное, — я не сдержался и последние слова уже прорычал.

Один пацаненок вскарабкался на крышу дома, взглянул на нас и заорал на весь двор:

— Я его знаю. Он топорики подбрасывал. А тот — мечи. А еще один седой. Это те самые.

Хвит усмехнулся, он привык, что все по первости принимают его за седого.

Створки ворот дрогнули, и старик-раб открыл их, впуская нас во двор. Впереди всех стояла женщина, перепуганная и взъерошенная, как курица, пряди ее волос выбились из-под серого платка, у ее ног лежал серп, но в руках было блюдо с хлебом и сыром, а позади нее девчонка еле удерживала полный кувшин.

— Прошу прощения, дорогие гости! — слегка запинаясь, сказала хозяйка. — Муж мой сейчас на пастбище, а без него я не смею пускать во двор. Не побрезгуйте, угоститесь с дороги. А сын мой сейчас сбегает, позовет мужа.

Обойдя нас издали, мальчишка едва ли младше меня умчался со всех ног, я еле сдержался, чтобы не заулюлюкать ему вслед, подгоняя, как дичь. Я положил секиру обратно на плечо, взял кусок сыра, кинул его на хлеб и запихал все это себе в рот. Угощение вряд ли бы остановило меня от убийства местных жителей, если бы понадобилось, но сытый я явно буду добрее. Тут же нам принесли кружки, налили пиво, то самое, видарссоновское, густое и терпкое настолько, что одним запахом можно было наесться.

— Если прикажете, зарубим курочек и запечем. Но сейчас есть только это, — пролепетала хозяйка, обнося едой моих собратьев.

— Ничего. А похлебка какая есть? Или колбасы?

— Есть копченая свинина, но муж не разрешает…

— Тащи.

Мы взяли чурбаки и расселись в тени сенника. Я не стал вламываться в дом, памятуя, как Видарссоны рьяно не хотели нас туда пускать в прошлый раз. Мало ли, вдруг озлятся, начнут кулаками махать, а так и до виры домахаться можно. То ли я разозлюсь, то ли Тулле взбеленится, а может, и Трюггве вдруг сорвется, он после смерти Йодура сам не свой.

— Дяденька! — послышался робкий басок из-за угла. — А вы настоящие хирдманы?

— А что, так не видно? — рассмеялся Тулле. — Выходи сюда, не покусаем.

Из-за сенника вышел парень, один в один Видарссон, только чуток поменьше: массивный, косматый, несмотря на юный возраст, борода у него уже доходила до груди. Я невольно пощупал свой гладкий подбородок.

— А вы с тварями сражались? С настоящими тварями, а не со зверями.

Мы переглянулись и рассмеялись.

— А то как же. Я сам на огненного червя ходил. Он длиной что твой дом и толщиной выше пояса. Шкуру и секирой едва прошибешь, а как прошибешь, так из раны огонь пышет. Рыбак вон морскую безымянную тварь выловил, зубов у нее было не перечесть.

Хвит перебил меня:

— Кай, не умеешь рассказывать — не берись. Сейчас я тебе все расскажу.

И пошел заливать про огненного червя, которого он в глаза не видел, только мои рассказы слышал, и про хуорку ввернул зачем-то, и про морскую тварь, и про волков, которые вообще не твари, но в его устах выглядели как сыновья Бездны. Парень слушал с открытым ртом. Мы потихоньку отхлебывали пиво и как-то подзабыли уже и про мясо, которое нам все никак не несли, и про Видарссонов.

— Бьярки, что тут сидишь! А ну пошел коровник вычищать! — рявкнул вернувшийся отец, и парня будто ветром снесло.

— Здорово, хозяева. Видите, к вам гости пришли, а вы их неласково встречаете.

— Незваных гостей и вовсе пинками выпроваживаем, — буркнул один из них, самый разговорчивый.

Если я услышал что-то подобное немного раньше, то точно бы отрезал ему либо ногу, либо язык, но сейчас я отдохнул, поел, выпил пива и подобрел, потому всего лишь рывком подскочил к нему, крепко схватил его за бороду, вытащил нож и воткнул самый его кончик в щеку Видарссона. Чуть-чуть, только чтобы кровь потекла. Хирдманы тут же ощетинились оружием, предостерегая второго брата от глупостей.

— Ненавижу ваш поганый город с его погаными улочками, поганым ярлом, погаными торгашами и погаными правилами. Здесь моему другу отрезали кусок щеки, и его слюни стекали не через рот, а через дырку сбоку, потом он месяц жрал лишь жидкую похлебку, исхудал так, что все кости через кожу можно пересчитать. Все лицо у него перекособочено, как у твари, вышедшей из самой Бездны. А знаешь, что интересно? Ваш ярл запросил за моего друга самую малую виру, настолько малую, что я могу каждого в этом доме так порезать и оплатить виру из своего кошеля. И будете вы не Видарссонами, а твариными отпрысками. Скажи мне еще слово и будешь всю жизнь показывать язык аж через две дырки.

Он мелко затрясся, скашивая глаза на меня. Из-за низкого роста мне пришлось вытянуть руку и встать на носочки, но я чувствовал страх этого здорового мужика и свою власть над ним. И это здорово. Я даже захотел, чтобы он сделал какую-нибудь глупость, и я смог бы вырезать дыру на его лице. Хотя денег все же было жалко.

Второй брат упал на колени, едва не напоровшись на меч Тулле:

— Прости его, карл! Попутал он. Будьте желанными гостями в нашем доме.

— Я не хочу быть гостем там, где мне не рады. Вы подсунули нам поганое пиво. Свою работу мы выполнили честно, а вот вы заплатили нам считай что фальшивым серебром.

— Не со зла. Это глупая баба не тот бочонок взяла. Перепутала, дура! Я ее поучил потом, поехал в город, да вы уж уплыли.

— Мне плевать, кто ошибся. Теперь мы здесь!

— Конечно. Сейчас принесу бочонок лучшего пива, самого лучшего!

— И припасы на седьмицу на два десятка человек.

Мужик аж трястись перестал. Жадности в нем было больше, чем страха, потому я вогнал нож поглубже.

— Шрам — он украшает воина, а вот гнилые зубы через дыру в щеке — навряд ли.

— Конечно! Припасы. На седьмицу. Там много будет. Не унесете!

— В телегу грузи. Из города сын вернет.

После этого я убрал нож и сел спокойно на чурбак.

— Долго ждать не будем. Нам до вечера вернуться надо.

Я взял секиру поближе и стал наблюдать. Вдруг пока они будут таскать мясо да крупу, их снова жадность одолеет? Это я от неожиданности смог его так легко схватить, а если такой бугай возьмет топор или косу, то я увижу Фомрира воочию раньше времени. Но больше Видарссоны не кочевряжились, грузили телегу своими руками, крепили мешки и короба. Если подумать, а что они могли сделать? Даже если каким-то чудом они сумеют убить пятерых трехрунных воинов, то потом к ним еще одиннадцать человек подойдут и спалят хутор со всеми жителями и скотом.

Обратно ехать было куда приятнее. Мы покидали щиты и копья на телегу, а сами налегке шли позади. Видарссонов мальчишка, тот самый, что спрашивал нас про тварей, все оглядывался на меня и каждый раз пугался, встречая мой взгляд.

— А что ты сказал отцу, что он тебя послушал? — наконец решился он спросить.

— Сказал, что вырежу вам всем по дыре на лице, если он меня не послушает.

— А вырезал бы?

— Вырезал, — кивнул я. — В таком деле врать нельзя.

— А я его всегда боялся. Он чуть что по уху бил. А ты ж… — он замялся, подбирая слова.