Знаки внимания (СИ) - Шатохина Тамара. Страница 44

Еще следователь объяснил что в случае, если дело прекратят, Одетту однозначно отправят в интернат до ее совершеннолетия, поставив на учет в детскую комнату полиции, потому что Воронцовых предварительно уже лишили права на опеку. Окончательную точку поставит суд и какая-то комиссия, которая должна вынести решение на его основании. Впрочем, если даже суда не будет, решение комиссии будет таким же, просто немедленным.

— Вы хотите этого? — спросил у меня Виктор Степанович. Я взглянула на Сергея, а он промолчал. Я и сама не знала — что бы сказала на его месте?

Тогда следователь предложил нам немного подождать в его кабинете, и мы ждали — все так же молча. Уже не было необходимости принимать решения, вслух обсуждать то, что происходит между нами — все было понятно и так.

В кабинет вскоре вошла молодая женщина в форме — штатный психолог из «детской комнаты», которая, похоже, уже была знакома с Сергеем. И мы так же молча выслушали ее рекомендации:

— Нельзя оставлять преступление без наказания, вы должны понимать это. Оно не является тяжким, к счастью так и оставшись просто намерением. Но, поскольку девочке уже есть шестнадцать, то на нее будет распространяться наказание в виде лишения свободы. Срок пребывания в воспитательной колонии — от четырех месяцев до двух лет. Скорее всего — назначат минимальный. Девочка очень сильная, с крепким внутренним стержнем и такой урок, необходимый ей на самом деле, ни в коем случае не сломает ее. Дальше я посоветовала бы вам, как человеку, единственно имеющему на нее влияние, сделать так, чтобы перенацелить ее агрессию на настоящие достижения — в спорте, который она выбрала для себя, в успешной учебе в учебном заведении. И хотя на поступление в элитные и серьезные ВУЗы рассчитывать она уже не сможет, но варианты все равно есть…

Сейчас она вся в своей первой любви, вся в защите ее от посягательств посторонних лиц. Вам, Сергей, придется терпеливо приучать ее к мысли о том, что ваш с ней союз невозможен в принципе, демонстрируя исключительно отеческие чувства. Вам обоим, как ближайшему ее окружению, в будущем предстоит проделать колоссальную работу и я согласна помочь в этом. Я буду наблюдать Одетту, изучая отзывы и характеристики из колонии, буду периодически видеться с нею сама, приготовлю рекомендации для вас. Мы с вами встретимся и обсудим все до мелочей — встречу ее оттуда, одежду, которую вы приготовите для этого…..

— Я больше не собираюсь заниматься ею, она сразу уедет учиться в другой город, — тяжело выдавил Сергей.

— Исключено! — психолог была категорична, — мы в ответе за тех, кого приручили — помните? Если она сейчас узнает о ваших намерениях, я снимаю с себя всякую ответственность за девочку, и даже за ее жизнь. Она далеко не безнадежна, но работа предстоит трудная. Я уверена, что вы справитесь, Сергей, а ваша невеста вам поможет, не так ли, Екатерина Николаевна?

— Извините меня. Сережа, я подожду тебя на улице.

— Девочка не безнадежна, — повторила психолог специально для меня.

— Я не имею никакого отношения к ней, вы сами должны понимать, что мне еще рано иметь такую семнадцатилетнюю дочь, — ответила я ей и закрыла за собой дверь. Почти сразу за мной вышел и Сергей.

Я не чувствовала своей вины и не жалела Одетту, скорее мне жаль было ту колонию, куда она попадет и тех осужденных, которым придется жить рядом с ней и которые не владеют самбо. А Сергей… я просто уверена, что, несмотря на свои заверения о том, что собирается избавиться от нее, до самого конца он будет мотаться туда к ней и возить вкусные передачки — ее любимые авокадо и самый дорогой зерненый творог. Я думаю иногда, что он обречен на нее с той самой поры, когда принял ответственность за нее перед умирающим другом, хотя еще не понимает и ни в коем случае не хочет этого.

Я отлично понимаю его маму, которая с самого начала восприняла опеку над Одеттой в штыки. Она просчитала ситуацию наперед, зная порядочность и ответственность своего сына. Но отказать ему они с отцом не смогли, почему-то не получилось.

Я помню разговор, когда мы с ним прощались. Тогда я еще искала оправдания для себя, а на самом деле уже чувствовала себя последней тварью. У меня было только одно желание — скорее покончить с этим и скрутиться калачиком где-нибудь в темном уголке, чтобы никого не видеть. Я старалась, я очень старалась не сильно обидеть его:

— Ты необыкновенный мужчина, Сережа, просто идеальный. Поверь мне, я оценила и твою щедрость, и внимательность, и нашу близость — мне было очень хорошо с тобой во всех отношениях. Таких, как ты — единицы.

— Тогда почему, Катя? — рвал он своим голосом мне сердце.

— Почему, Сережа, такой мужчина, как ты, до сих пор не имеет своей собственной семьи? Ты говорил, что давно хочешь детей. Ты же не мог не понимать, что все это ее рук дело. Неужели все твои подруги — еще до меня, были такими уж плохими? Для тебя любая станет такой, какой ты захочешь ее видеть, я знаю это по себе.

Прислушайся к этой женщине — что-то она сказала правильно. Но лучше поищи другого психолога — она только что грамотно вбила клин в наши с тобой отношения, не зная еще, что они уже окончены. Я не знаю — зачем. Может, ты понравился ей — она демонстративно называет тебя по имени, а меня — по имени-отчеству. Но в этом случае как профессионал она не подходит, потому что ставит во главу угла свои личные интересы. Но… с ней или без нее, тебе действительно придется искать выход из тупика по имени Одетта, иначе твои дети будут похожи на нее — она дожмет тебя. Или же ты не боишься этого и подсознательно готов.

— Катя, зачем ты опять несешь этот бред? — злился он, а я трусливо радовалась тому, что его голос перестал быть расстроенным и потерянным.

— Сережа, я понимаю это так. Все слишком серьезно, раз она пошла даже на убийство. И не вздумай жениться, пока она будет в колонии, потому что со временем она выйдет оттуда и мне уже сейчас страшно за твою будущую жену.

— Все это… не то, Катя. Ты сейчас не сказала главного… основной причины. Так же?

— Наверное, про любовь, да? Мы с тобой не говорили о ней. Я была бы идеальной женой, Сережа, я бы сделала для этого все, потому что ты заслуживаешь только самого лучшего. Я хотела, я очень старалась, правда…

— Я понял тебя, Катя. Рад, что ты не считаешь наше время потерянным для себя, — не смотрел он уже на меня.

— Не считаю, ни в коем случае. Я страшно виновата перед тобой, и еще долго буду…

Его тоже измучил этот разговор. Он попрощался, наверное даже с облегчением, и опять пошел в кабинет, где его ждала эта психолог. А я вернулась домой и радовалась тому, что бабушка ушла куда-то, потому что я выла, как бездомная собака или голодный волк. Сжавшись на диване, куда упала, и истекая водопадами слез и соплей. Совесть — страшная штука, уж лучше бы боль физическая, она прошла — и нет ее. А я чувствовала себя предателем и неблагодарной тварью совсем без совести. Потому что живой человек ни в коем случае не лекарство от несчастной любви, он просто — живой человек.

Глава 31