Знаки внимания (СИ) - Шатохина Тамара. Страница 55
Сняв с огня картошку и слив с нее воду, щедро жахнула туда кусок домашнего масла, прикрыла крышкой и укутала старой курткой. Помыкавшись еще — мужчины задерживались, я зачем-то пошла в их домик. Внутри он был точной копией моего, только постель застелена на обеих койках. Я присела на ту, где сегодня спал Георгий, наклонилась и понюхала подушку — она легко пахла его новым одеколоном и, само собой разумеется — запах этот мне понравился. На сундуке возле кровати лежала необычного вида тетрадь в обложке как будто из кожзама. Я бездумно протянула руку и взяла ее, раскрыла и начала читать с первой страницы…
Ты твердо знаешь, что тебе нельзя —
Запретно, никогда не будет можно.
Вот только… прикоснуться осторожно
И, замирая, заглянуть в глаза…
Я и сама замерла, дочитав стихотворение до конца, вспоминая, переживая те короткие минуты. Потом жадно потянула лист, а он никак не цеплялся подрагивающими пальцами, не переворачивался… ну вот, наконец:
Зачем ты так…? Не уж-то оскорбил,
Обидел, осторожно прикоснувшись?
Не осознав, позволив миг… порыв,
От боли отстранения проснувшись…
Дышала я? Наверное, какое-то время — нет, замерев и опять погружаясь в те свои ощущения в раздевалке — душную слабость, покорность его взгляду, зависимость от него… Что-то изменилось с тех пор — думала я, уставившись невидящим взглядом в окно. Я уже не млела так, не растаяла сейчас под его взглядом — просто растерялась…, это ушло навсегда? Вздохнула и попыталась прогнать от себя непонятные тоскливые ощущения, перелистнув очередную страницу.
Я непривычно уязвим, но только перед ней
Подсажен на любовь, слаб, от нее уже зависим
Звенят внутри больной, надорванной струной
Мелодии стихов и никому не нужных писем…
Медленно покачала головой — никому не нужных… Не нужных?! Да если бы я тогда знала, если бы я только…. Господи, нет! Я же благодарна была за ту его отстраненность и холодность. Я же иногда так люто ненавидела его за это! Дальше, дальше:
На ворохе волос и смятых простынях
В моих руках нагая женщина… Моя!
Целую щеки с длинной тенью от ресниц,
Ласкаю плечи, глажу линию ключиц…
Замершее было в сладком томлении, сердце вдруг яростно толкнуло кровь — в шею, лицо… щекам стало больно, я приложила ладонь — горю, огнем горю! И пальцы на щеке дрожат. Это разве я? Это он обо мне? Я вот такая в его глазах — «глазах смотрящего»? Запрокинула к потолку пылающее лицо с дурным шальным взглядом — вот это да! Вот это я!
Читаю по губам…. читаю и немею…
Земля уходит из-под ног, и я сажусь.
Я верю, что смогу — сгорю, но не истлею,
Есть для кого, поэтому… держусь…
Руки сами собой судорожно сжались в кулаки, и я заткнула себе рот, до боли вжав в губы костяшки пальцев. Хотелось орать непонятно почему — от стыда или ярости, от понимания или потрясения? По губам… он умеет читать по губам… Но как?! Учили? Это же мои слова: поехали к тебе… безоглядно… придется жалеть… Мамочка моя! Он знал, он действительно все знал! Судорожно потянула следующий лист, почти сминая его, не понимая — что именно сейчас чувствую?
Я думал — справлюсь, не сойду с ума,
Ведь не пацан — владеть собой умею,
Сорвался… и тихонечко дурею —
Опять мне видится, опять в глазах — она.
Мало того — преследует во снах!
Мало того — сжираю взглядом, трушу!
Отдай, верни! Дай жить, помилуй душу!
Она ведь, как и ты — всего одна…
Я задыхалась от душившего меня какого-то священного ужаса пополам с шальным счастьем — немыслимым, необъятным! Невозможно было перестать улыбаться, я просто не в силах была. Физиономия расплывалась независимо… неконтролируемо. Ощущение такое: ветер дунет — взлечу. Это он так страдал по мне, мучился… почему это так приятно сейчас, я что — садистка? Нет, просто я тоже… и так долго… Любит? Он что — на самом деле любил меня все это время и сейчас приехал за мной?! И вдруг как-то разом осознала и поняла — когда он писал эти строки, то мучился тем, что я была в это самое время с другим. А сам снился мне тогда, снился на поляне с розами…
Постылой серостью затянут зимний день…
Нет красок, глаз их не воспринимает.
Не то, что делать что-то — думать даже лень,
Все бесит! Или просто раздражает…
Было…, и у меня тоже такое было — когда что-то неумолимое властно захватывает в тоскливый плен, тяжело давит сверху, съедает изнутри и гнетет, мучает… Когда нет ничего вокруг, что утешило бы, что дало бы хоть каплю надежды! Было… еще и как было…
Такой вираж судьбы! Внезапный переход
От безнадежности и серости до взрыва!
И понимания — случится и грядет!
И все возможно — даже стать счастливым.
И щедрым сердцем и своею легкою рукой
Вернула к жизни, подарив забытую надежду!
Приемлю с радостью, с готовностью такой…
Не так, как от чужих людей — как было прежде…
Да… Да! Это правда — он трепетно принял марку, как дар… потому и руку целовал. Как я могла думать о нем плохо? Все же было так понятно, просто предельно ясно — он показал ее всем в банке, он же дал этим знать, что она у него — не у меня уже. Он же тогда, как и все, считал, что все из-за марки. А я?! «Щедрою рукой»? Смертельно обиженной и трусливо дрожащей! Мамочка моя… есть ли предел моей глупости, слепоте душевной и физической? Если бы не бабушка, то я до сих пор считала бы его… непонятно кем.
Вы жизнь моя, Кати! (Не смейся, это — лишь начало)
Вы так изысканны и абсолютно, совершенно
Неповторимы и сложны, в итоге — совершенны.
Я Вас люблю! Ну, вот… и основное прозвучало…
Слезы заливали глаза…, я сняла очки и часто заморгала, но все вокруг плыло и плыло, и я отложила уже прочитанную тетрадь, аккуратно вернув ее на место и больше не цепляясь за нее, как утопающий за соломинку. Щеки и даже шея стали совершенно мокрыми, я улыбалась и плакала — глупый, ну какой он все-таки глупый! «Совершенны, неповторимы, сложны»… Да я простая, как пять копеек!
Вопросы еще оставались — куча вопросов, они никуда не делись — и Лена, и Рита, и не только… Но сейчас почему-то совершенно не переживалось по этому поводу — я вдруг стала необъяснимо уверенной в нем и больше не собиралась делать поспешных выводов. Все прояснится, куда оно теперь денется? И нисколько не очернит его, потому что это просто невозможно.
Глава 39
Шум подъехавшей машины застал меня врасплох, как ни ждала я их приезда. Так что я вытерла о сарафан вмиг повлажневшие ладони, на всякий случай глаза и нос тоже, ритуальным движением прошлась расческой по волосам и встала на пороге своего домика, на сквознячке. Из «Нивы» выходил папа, но Георгия с ним не было.
— А где…?
— Катя, нам с тобой нужно поговорить вдвоем. Я сделал большую глупость, или это не глупость — я не знаю. Но я точно не должен был привозить его сюда, не спросив сначала — нужно оно тебе или послать его подальше? — выдал папа с ходу.
— Так ты его послал? — замерла я.
— Еще нет, но в любой момент — не сомневайся даже. Ты уже и стол накрыла? Умничка ты моя. Ладно, я тогда в душ…
— Папа, где Георгий?
— Жив, здоров, ждет отмашки. Ладно… давай прямо сейчас… Ну, на фига он тебе нужен? Вон ты уже и плакала — я же вижу. Мужик старше тебя на двенадцать лет, с прицепом в виде больного ребенка и усыновленного… усыновленной.
— Удочеренной.
— Какая на хрен разница?! — вспылил он, — без жилья и даже на данный момент без работы. Ты, по его версии, когда-то благосклонно взглянула на него и что теперь? Давай отправим его домой? Тебе даже говорить ничего не придется, ты даже не увидишь его больше. Я прямо оттуда отвезу его в Тиват и дело с концом, — сидел папа на лавке и вдохновенно уговаривал меня отказаться от того, кто нужен был мне больше всего на свете.