Пламя моей души (СИ) - Счастная Елена. Страница 28

Не хотелось слишком часто смотреть на Радима, а взгляд постоянно к нему возвращался. Искала Елица на лице его хоть что-то, что сказало бы: узнал, да скрывает. Но нет. Смотрел он больше на жену свою, Димину, которая, коли вблизи взглянуть, и правда оказалась женщиной старше, чем поначалу привиделось. Только кожа её чуть бледная, будто мало она под светом Ока бывала, сглаживала года, что отпечатываются на лице любой женщины. Голубой повой укрывал её голову, но в выбившийся из-под него прядках тёмно-русых не виделось ни единого проблеска седины. И глаза её серые, с тёмной каймой вокруг радужки смотрели молодо, как у девицы какой. Верно, любовь, сердечная привязанность взаимная, кого угодно омолодить может.

А в муже-то своём молодом она, верно, души не чаяла. Далеко не отходила, то и дело посматривала на него внимательно, что-то спрашивала тихо, будто каждый миг волновалась, хорошо ли ему, не тревожит ли его что нерадостное. Хоть и обихаживала она гостей попутно, расставляя угощения на столе: лепёшки свежие, кашу и сбитень ароматный с листами земляники, что уже в цвет вошла — а всё равно никто не засомневался бы ни на миг, кто человек для неё в этом доме самый важный.

— Так за чем прибыли, раз не за снадобьями моими? — снова спросила Димина, как расселись все за столом. — Мне больше, кажется, предложить вам нечего.

Чаян, который уже быстро справился со своей кашей, словно торопился покончить с трапезой и уж ни на что не отвлекаться, вскинул голову, выпрямился, готовый рассказывать всё, что нужным посчитает.

— Слыхали мы, что ты тропу знаешь одну. Многим тоже известную, да по которой, кроме тебя, никто не ходит. На капище старое, сгоревшее.

Лицо Димины ничуть не изменилось, кажется: осталось таким же приветливым, участливым, всё так же держали её губы улыбку лёгкую, показывающую расположение к людям, что порог избы переступили. А вот взгляд остановился на миг, будто замёрз.

— А вам зачем туда надобно? — она разгладила сложенный на столе по правую руку от неё рушник. — Никто ко мне с такой просьбой ни разу не обращался с тех пор, как живу здесь. Боятся.

— Ответы мы ищем очень важные, — вступил в разговор Леден. — Да о том тебе знать не обязательно.

Радим, который на него смотрел в этот самый миг, хмыкнул тихо, с угрозой как будто, словно строгий тон княжича, с которым он к жене его обратился, вовсе ему не понравился. Да Димина, кажется, ничуть не осерчала на лёгкое раздражение в голосе Ледена. Она обвела всех взглядом медленно: и отроков с челядинкой тоже — и на Елице его остановила.

Та едва не дёрнулась, как будто стояла на краю пропасти и почти уже сделала неосторожный шаг вперёд. И смотрела-то на неё травница едва ли дольше, чем на других, а показалось, будто мгновение это растянулось непомерно. Дышать стало трудно, прилипла рубаха к спине тонкой полоской. Будто в мысли окунулась её Димина — как сковырнула дёрн с земли.

— И верно, — ответила женщина беззлобно. — Мне знать о ваших делах не нужно. На то они и ваши. Только странно, что после стольких лет кто-то на то капище наведаться решил. Как сгорело оно, так князь Светояр и жена его Любогнева едва не приказом своим решили его забвением окутать. Хоть и место священное считалось. Непростое.

— Думается мне, знаешь ты о нём больше, чем сказать хочешь, — усмехнулся Чаян. — Коль расскажешь, мы только благодарны будем. Нам сейчас всё знать полезно о святилище этом.

Елица вдруг спохватилась да достала из кошеля фигурки Богинь, давно там забытые за сменяющими друг друга переживаниями и приключениями одно другого гаже. А, встретив супруга почившего, и вовсе боялась обо всём на свете позабыть. Да только приходилось заставлять себя сосредоточиться на насущном, а уж после и взяться можно за разгадку того, как Радим тут оказался и почему не узнает её.

— Вот, — она показала фигурки травнице. — Мне сказали, что оттуда они. Что те идолы, что стояли в святилище были такими же, пока не сгорели.

Женщина прищурилась, рассматривая их издалека, да не притрагиваясь. И показалось вдруг, что дыхание её чаще стало, взволнованней. Димина подняла вдругорядь взор на Елицу, присмотрелась лучше. Сызнова будто хлестнуло ливнем сильным в лицо, словно каждый раз травница рёбра ей щупала, пытаясь что-то отыскать. И от этого становилось дышать трудно.

— Откуда же они у тебя? — спросила женщина будто бы невзначай.

Да голос её странно дрогнул слишком острым любопытством. И призадуматься бы, стоит ли отвечать честно, да выбора уже особо не было: скроешь что-то, а после и тебе всей правды не скажут, какую услышать можно было бы. Пусть и не доверяла Елица этой женщине, ласковой, казалось бы, приветливой, но вовсе не такой простой, какой она хотела выглядеть. Да и загадка эта, как так её собственный муж в супругах у той оказался, никак покоя не давала.

— Нашли мы их на другом капище. Которое далеко отсюда. А после рассказали мне, откуда они.

Димина бровь приподняла и усмехнулась задумчиво. Все вокруг и дыхание затаили, перестав вмешиваться в их разговор. Словно понимали они, что Елице выведать удастся гораздо больше, чем могли бы Чаян или тем более Леден.

— Они не с этого капища, — огорошила травница. И перед глазами на миг потемнело. — Хоть и повторяют здешних Богинь в точности. Не в святилище ли Велеса они отыскались?

Елица сглотнула горечь, приходя в себя от мгновенного потрясения — снова ошибка! — и кивнула, не в силах и слова сказать.

— Думается мне, что связаны эти идолки с обрядом сложным. Будто кто-то хотел разные святилища между собой связать. Круг замкнуть, — травница заговорила медленно и осторожно, будто нащупать пыталась в догадках своих какую-то важную ниточку, да не могла. — И обряд этот с женщиной связан. Или с девушкой. Точно не скажешь: тут все Богини есть. Велес ведь невесту Перуна умыкнул однажды — все знают. Потому фигурки эти на его капище не зря оказались.

— И зачем же тот обряд мог быть справлен? — Елица опустила взгляд на идолки, что так и продолжала сжимать в руке.

— Тут уж надвое сказать можно: то ли привязать к себе женщину сильно. То ли, напротив, связь разорвать.

Леден покосился на Елицу, хмурясь. Чаян вперился в руки свои, сомкнутые на столе перед ним. И у каждого, кажется, в голове поселилась тяжкая дума о том, что связаны они между собой, оказывается, крепче, чем казалось. Кого к себе Борила привязать хотел накрепко? Или какую связь разрушить? И как это может быть связано с Сердцем, следы на пути к которому становились всё призрачнее, хоть и стремились все к нему рьяно, без оглядки.

— Так проведёшь ты нас к святилищу? — нарушил всё же старший Светоярыч молчание, которое заполнило хоромину темноватую словно дымом: и дышать тяжко, и глаза выедает.

А может, просто слёзы подступают к ним от осознания вдруг острого, что Елица, оказывается, отца своего не знала совсем. Думала, с матушкой она не знакома почти была, а получается, и он от дочери многое скрывал. Постыдное, может, неприятное. То, о чём никому не расскажешь и родному-то — не то что лишнему человеку.

— Её проведу, — травница кивнула на Елицу. — Только женщинам туда ходить можно. Знаете ведь.

Пробежала по её губам улыбка хитрая, будто приятно ей оказалось княжичей уколоть. Братья вздохнули громко и одновременно. Вперились оба в Елицу с надеждой ясной и тревогой горячей. Чаян, который нынче рядом уселся — младшего не пустил — ладонь на колено ей положил, сжал легонько и убрать успел до того, как она воспротивилась. Упрёк невысказанный, возмущение запоздалое, так и осели на языке раздражающей тяжестью.

— Только на тебя нам и уповать приходится, Елица, — он улыбнулся ей тепло. — Как и всегда.

— Тогда в путь нынче отправимся? — она повернулась к травнице, которая занялась уже было тихим разговором с мужем. Женщина отвлеклась, посмотрела искоса и с лёгким недовольством, которое вряд ли заметили остальные.

— Сегодня уже не пойдём. Требы принесу Лешему, а то не пустит, заведёт не туда. Подготовиться надо. Говорю же, место непростое. Сила там большая ещё осталась.