Пламя моей души (СИ) - Счастная Елена. Страница 72

Ему стоило той стражей заняться, которая дозор нести будет нынче ночью; чтобы им с Елицей после из детинца скрыться так, что долго никто не хватится.

И тут княгиня помогла — не обманула. Пришлось троих дозорных сменить раньше времени: съели они, верно, что-то не то за вечерей, и поплохело им — неловкость какая. Тут уж Леден своих кметей на их место быстро подсунул — исподволь. Да никто, кажется, не всполошился: люди-то все друг другу привычные.

А после он сам собрался уходить, как чуть стемнело. Самые короткие ночи нынче стояли: неверная заступа, ненадёжное укрытие. Потому приходилось торопиться. Проворный Брашко собрал всё в дорогу. Часть вещей он уже накануне унесть из стен крома смог. Прихватили они с собой в путь и троих кметей из ближников. Остальным велено было выезжать после Купалы и сразу к Велеборску. Останавливать их силой Чаян не мог: люди вольные.

Стих уже шум голосов по всему терему. Как бы ни будоражила подготовка к празднику всех без исключения, а усталость своё всегда возьмёт. Загулялись девицы и женщины до часа позднего — да и они разошлись по горницам после посиделок в беседе и рукоделия. Только Леден с Брашко, казалось, не спали теперь. Проверили ещё раз сумы дорожные и седельные, оружие навесили на пояса.

Отрок волновался, конечно. Да и Леден тоже — чего скрывать. Всё взором внутренним к воротам детинца обращался, взывал то к Макоши, то к Перуну, чтобы позволили они с любимой там встретиться. Отрок ушёл — передать княгине, что, коли она сумела княжну подменить, то пора выводить её из терема. Сам Леден подхватил вещи и тропами не самыми хожеными к воротам направился.

Всё вглядывался он сквозь зыбкую мглу прозрачной тёплой ночи, силясь разглядеть впереди хоть что-то. И сердце вздрогнуло, заколотилось, как заметил он у ворот фигурку хрупкую, закутанную в тёмное: чтобы в глаза не бросалась. А рядом — Брашко, который всё озирался по сторонам настороженно и боязливо.

Открыли створки кмети подручные, ни слова лишнего не сказав: уж много всего за дни эти напряжённые и суматошные было сказано-оговорено. Леден тоже смолчал, пусть и хотелось перемолвиться с княжной хоть парой слов. Лишь встретился он взглядом её, тёмно-зелёным, как повернулась к нему, закрытая повоем до самого носа. И всё ему стало ясно, сразу буря в душе успокоилась, которая спать не давала толком. Он обнял Елицу за талию, до опьянения чувствуя, как жмётся она к нему, и вышли они вместе прочь. Не суетясь, но и шагом поспешным. Прошли по улице мощёной до постоялого двора, где ждал их Зареслав с людьми своими и лошадьми подготовленными. И такой долгой эта короткая ночь до утра показалась — будто не дождаться никогда, как можно будет посад покинуть. Лишь открылись ворота — выехали прочь из Остёрска, степенно мимо стражи, а там, как минули ров — пустились галопом.

Пропал скоро город за стеной леса. И никто не говорил друг с другом, пока не отдалились от него на несколько вёрст. Тогда только чуть шаг приостановили, чтобы обсудить-решить, что дальше они делать будут. Разлилась уже щедро заря по небу, золотя облака редкие, заставляя светиться их сияющей каймой. И посветлели глаза Елицы, которая так рядом с Леденом и держалась всё дорогу — и никто её в сторону оттеснить не пытался.

— Чаян ведь за нами поедет, — проговорила она, как можно стало отдышаться чуть. — Как скрываться от него будем? Ведь поймёт он, куда мы направляемся.

— Поймёт, — Леден кивнул. — Потому мы отправимся не в Велеборск прямиком. А в Лосич. Хочу с Осмылем посудачить. И это ещё поможет нам пока от внимания Чаяна ускользнуть, коль захочет он за тобой последовать. И Вышемилу тоже выручать надобно. Пусть Чтибор узнает о том, что с его дочерью сделалось.

— Разделиться тогда надо, — предложил Зареслав, нагоняя их и прислушиваясь к разговору. — Пусть за нами люди Чаяна идут. А там мы затеряемся между весей, пока купала идёт и весь народ друг к другу в гости ездит. Люда нынче на дорогах будет много.

— Верно говоришь, — Леден посмотрел на купчича с уважением, и тот аж приосанился. — Разделимся на следующей развилке. Мы с Елицей на Лосич повернём. В весях никаких останавливаться покамест не будем. Брашко с кметями поезжает пусть до Велеборска. Но туда не суйтесь. Остановитесь подле на погосте — и нас там дожидайтесь. А тебе, Зареслав, придётся в Логост, к Чтибору, отправиться. Узнать, как они там, и всё рассказать, что знаешь.

Зареслав покивал, переглянувшись с двумя парнями крепкими, что его сопровождали. Кмети и Брашко тоже подтянулись близко, закачали согласно головами, тихо переговариваясь между собой. Да отрок только возразить попытался:

— Как я оставлю тебя, княжич? Совсем, что ли, без заступы поедете до Лосича?

— Пока придётся так поступить, — Леден посмотрел на Елицу — а та согласно голову в ответ наклонила.

— Нам на обратном пути из Лосича дело ещё одно важное нужно свершить, — добавила она к словам Ледена. — Отыскать кое-что.

Тот на неё посмотрел вопросительно, но расспрашивать пока не стал. Если говорить при всех не хочет, стало быть, причины есть. А вдвоём им легче удастся от взора чужого спрятаться.

Брашко расстроился, конечно, посмурнел, упирая взор в землю, но больше перечить не стал. Понял, что толпой они вернее уведут Чаяна прочь — а Леден с Елицей как раз успеют до Лосича добраться налегке. Жаль только, что всё ж придётся где-то в весях остановиться хоть несколько раз, но выбирать они будут те, которые от дороги в Велеборск в стороне.

Как сговорились, так и поступили. К полудню никто отряд не нагнал, а потому на том перепутье, что вело на Яруницу и Борчанку, что лежала в другой стороне от неё, Брашко с Зареславом и остальными мужами поехали прямо на Велеборск — по большаку. А Елица с Леденом свернули по другой дорожке. Оттуда и до Лосича путь короче, хоть и кажется, что петлять придётся сильнее.

Остановились только раз на отдых короткий после полудня. Костра не разводили, лишь дали лошадям дух перевести и сами подкрепились хлебом с мясом вяленым. Не говорили почти ни о чём, словно в волнении все слова позабылись. Только смотрели друг на друга всё время — и не возможно было от княжны взгляда отвести, пусть и одета она была в рубаху простую да понёву почти без вышивки: княгиня челядинку из неё сделать пыталась неприметную. Да Еля как будто от этого только краше становилась: ничего от неё не отвлекало, ни побрякушки, ни ткани цветные.

Даже в глуши лесной, что окружала дорогу до Борчанки, чувствовалось приближение праздника. То и дело доносились голоса отдалённые — эхом тихим. Попадались и путники, которые торопились, видно, в соседние веси к родичам на угощение и гуляния. Смотрели они на Ледена с Елицей без интереса особого: на княжича и княженку те не больно-то теперь походили. Приветствовали звонко, желала хорошо отпраздновать Купалу и найти цвет папоротника в лесу.

Скоро уж и смеркаться начало — а там и добрались они до нужной веси. Только заезжать в неё не стали, свернули через мосток на другой берег Бурчи — быстрой и каменистой речушки, голос которой издалека уже слышен стал. Метались по воде бледные отсветы огней, что развели повсюду в честь Купалы. Даже сюда доносился гомон взбудораженный людской и песен обрывки. Пока совсем не стемнело, отыскали полянку, удобную, чтобы хоть небольшое укрытие развернуть.

Леден с седла полог снял, что собирался на ночь расставить: ночь тёплая, короткая. А там, как далече от Остёрска выберутся, можно уже и в весях останавливаться будет, где хоть избы есть гостинные. А пока так.

И светло на этой полянке было — даже костра разводить, казалось, не надо. До того ярко играло пламя Купальское на другом берегу, где уже начали праздновать летний коловорот. Леден огонь всё ж запалил, а после за укрытие принялся — устраивать. Отошла Елица за стену густую рогоза, что качал головками вытянутыми над водой, шурша тихо и потрескивая — и скоро вернулась, чуть ополоснувшись с дороги да сменив рубаху с той, в которой из Остёрска сбежала. Она остановилась у реки, смахивая ладонью ещё не высохшую влагу с лица — и руки опустила, замерев, глядя в сторону Борчанки, где сияли сейчас Купальские костры, сновали фигурки людей, подсвеченные пламенем. Расходился народ тем пуще, чем темнело сильнее. Уж и колесо горящее с пригорка прокатилось, пыхнуло ярко — и потонуло в реке.