Я так хочу (СИ) - Фокс Оксана. Страница 44

Сутулясь на стуле, Лина допила вторую порцию виски. Она ненавидела пару у окна. Возненавидела ещё, когда стояла на улице – так сильно как ни разу в жизни. Словно эти двое крали у неё. Лине хотелось причинить им боль, раздавить, унизить. Злобой пропитался воздух и отяжелел. Пальцы методично отрывали полоски салфетки и роняли под стол...

Под кедами разворачивалась мокрая лента дороги. Лина не помнила, как покинула бар, как очутилась на чужой улице. Сердце сосредоточилось в ногах – она бежала.

Глава 33

В понедельник команда Стренжерс выехала из гостиницы. Дорогие апартаменты покинули все кроме Кимберли Кейн. Лина сталкивалась с ней в лобби, в холле, в палате Берри. Глядя в неизменно красивое и ухоженное лицо, так и подмывало спросить: кто оплачивает её недешёвый номер? Но Лина догадывалась кто.

Она переехала в другой отель – поближе к Седарс-Синай, посчитав, что возвращаться в Санта-Монику и терять время в дороге бессмысленно. В квартале от клиники нашлись подходящие комнаты. Маленькая терраса и окно опрятной гостиной выходили на пальмовую аллею, позади которой тянулась автостоянка.

Лина разделила с Риверой и Стюартом дежурство в палате Кристофера. Измотанного Вуда, который едва держался на ногах, отправили в морской круиз. Миссис Берри с дочерью улетели в Европу. Они были приглашены на серию модных показов, организованных домом Родригес.

Лина часами простаивала в изножье кровати или сидела в кресле у окна и смотрела на мужа. Прикованный капельницами к постели, он почти непрерывно спал. Тревожно поднималась грудь, длинные ресницы вздрагивали в такт с кулаками. Берри часто вскакивал в испарине. Лина с медсестрой с трудом укладывали непослушное тело обратно. Беспокойный сон постепенно становился безмятежнее и глубже. Эти часы отличались спокойствием ожидания. Казалось, Лина застыла у подножья действующего вулкана, который в любую секунду мог очнуться.

Спустя пять дней Берри выспался. Отоспавшийся и злой он не мог усидеть на месте, мучился бездельем, стал капризным и несносным. Стюарт принёс в палату "Чака" и «Кёртиса». Нарушая в отделении покой, Кристофер день за днём бренчал на гитарах, громко терзал струны, подбирая аккорды. Ноты будущих синглов, гимнов и симфоний приходили к нему внезапно и не вовремя. Берри рвал капельницы, отдёргивал руку и не давал сделать укол. С всклокоченными волосами и горящими глазами носился по коридорам в больничной рубахе. Открывал без разбора двери и страшным голосом требовал бумагу и ручку. Он пугал медперсонал – пугал пациентов. Казалось, Берри нравилось раздражать и причинять неудобства, словно он задался целью вывести всех из-себя.

Лина чувствовала напряжение в окрепшем теле, копившуюся в нем ярость. И задавалась вопросом: над кем он измывается?

В остальном Крис старался быть прилежным пациентом. Он безропотно принимал лечение. Его организм получил передышку и выздоравливал. На развитый костяк наращивались очертания былых мышц, кожа вернула нормальный цвет, а глаза прежнее одержимое сияние. Его худоба обрела привлекательность индейца, перестав, напоминать жуткую скульптуру-экорше.

Дьявольское обаяние грубо пускалось вход – Кристофер добился от медсестёр и врачей послабления режима. Джонсон разрешил установить в палате компьютеры и подключить веб-камеры. Популярность прямых трансляций из больничной койки зашкаливала. Поклонники со всего мира прилипли к мерцающим мониторам и затаили дыхание, пока Берри наигрывал на гитаре свежие мелодии и откровенно живописал процедуры. Он показывал части выбритой груди, где оставили следы диоды цефалограммы, проколы на бёдрах, исколотые вены рук. Издеваясь над телом, он смеялся в объектив, и намекал Опре об отставке.

Кристофер получил от руководства Седарс-Синай все возможные исключения. Он круглосуточно принимал посетителей. Зависнув над подоконником, смущал партнёров голым задом и подписывал контракты. Планировал свет и звук концертного тура, усаживая к себе на койку звукорежиссёров, техников и рабочих в комбинезонах. Берри завалил все поверхности в палате стихами, партитурами и музыкальными прайсами.

Лина наблюдала, как сходятся прямые брови на сосредоточенном лице, нетерпеливо взмахивает рука с карандашом в длинных пальцах, задумчиво поджимаются губы в обрамлении неизменной щетины, пульсирует на шее вена. Берри заполнил пространство жизнью. Давил на предметы, людей. Не агрессивно, но неумолимо мощно, как тонны воды, теснящие дамбу. Лина сидела в кресле и смотрела на мужа. Крис на неё не смотрел. Она для него не существовала.

В середине дня – после деловых встреч и основных процедур – к Берри в палату приводили организованные группы. Он обнимал теряющих разум, зарёванных подростков. По-отечески успокаивал, говорил мягким тоном, улыбался. Крис ставил подписи на майках и рецептах, фотографировался на фоне орхидей и распевал песни Strangers. Ему аккомпанировали то Чак, то Кёртис, то ретивый разноголосый хор. Поверх прайсов ложились новые фотографии, письма, открытки, плакаты с сердечками, цветы...

Седарс-Сенай снова наводнили журналисты. В отделении усилили охрану, но репортёры, блогеры и фанаты проявляли чудеса изобретательности и придумывали всё новые способы, проникать в палату Берри. Женщины всех мастей дёргали Лину за руки. Они тянули, окликали, бежали к ней в холле, в кафетерии, и коридорах. Через неё слали послания, просили совета и помощи. Её запугивали и угрожали – лично, в письмах, и по телефону.

Лина молчала. Она пыталась не нервничать, как рекомендовал доктор, и исправно принимала таблетки. Теперь она всегда носила тёмные очки и бейсболку, научилась натягивать капюшон на нос, как делали Тим с Джозефом, и подниматься на седьмой этаж только по лестнице. Она избегала замкнутых помещений и выбиралась из здания через подземную стоянку с приставленным к ней охранником.

Лина видела мужа все меньше, терпеливо дожидаясь очереди. Чем крепче становилось его тело, тем дальше уносился дух. Заступая на очередное дежурство, всякий раз боялась, не застать Берри в госпитале. Ожидание давило на плечи, позвоночник ссутулился под тяжестью. Медленный яд притуплял мозг. Она жила в токсичном тумане. Но когда выныривала на поверхность, её сковывал страх – паника охватывала с такой силой, что Лина не справлялась и снова ускользала в уютный зыбкий мир, где все линии искажены, а кривое безупречно красиво.

Поздно ночью, спровадив лысого провожатого, Лина пешком отправлялась в гостиницу. Она не торопилась и часами кружила кварталами. Ей нравились пустые улицы без красок и движения, серые и неживые – как она. В номере Лина пила снотворное и на время избавляясь от себя, и звонков.

Теперь звонили ежедневно – редко утром и всегда ночью. Изменённые голоса рассказывали об уродливом оттенке её волос, бесцветности глаз, непривлекательности фигуры и бесталанности картин. Одни голоса заискивали, другие угрожали, с упоением описывали ужасы, поджидающие Лину за каждым углом. И всё сводилось к одному – отвалить от Криса Берри.

Она обратилась в полицию. Ей посоветовали сменить почтовый адрес, номер и гостиницу. И это помогло. Телефон молчал день, потом звонки возобновились.

В новых апартаментах Лина плотно задёргивала шторы и не подходила к окну. Она ложилась спать под утро. Сворачивалась под одеялом калачиком, обхватывала себя руками и покорно проваливаясь в вернувшиеся кошмары. Она не могла кричать, не могла проснуться – снотворное заставляло испить до капли страх, который разрастался в подсознании и терпеливо дожидался, вырваться во сне.

Рука потянулась к стакану. Лина отстранённо наблюдала, как независимо, без её участия, действуют мускулы. Отвела дрожащие пальцы и спрятала за спину. Не заметила когда закурила очередную сигарету, выдохнула дым в потолок и облокотилась на подушки. Откинулась на разобранной кровати, задрала голову. Уродливая лепнина...

В дверь снова стучали.

Третья! Это третья, чёртова, гостиница за неделю!