Полузвери (СИ) - Татьмянина Ксения. Страница 26

— Только я должен быть последним, Ева. — Нольд угадал сомнения и одобрительно кивнул: — Все хорошо.

— Я с тобой.

И тут рухнуло…

В уши мне ударили плач и тоненький вой, жалобные и молящие призывы. Несколько шагов по плиточной дорожке сделала, а потом пошатнулась и упала на колени… внезапность и количество оказались такими яркими, что никакая сила бы не помогла сохранить лица и спокойствия! Нольд схватил за плечи, попытался приподнять, но я только еще больше скрючилась и закрылась руками.

— Припадочная…

— Ева, что?

Крошечные точки по всему саду…

Выдержать! Слезы ударили в глаза, горькие и болезненные, будто полоснули острым. Захлебнувшись чувствами, я позволила телу встряхнуться дрожью, а потом скрутила внутреннюю силу выдержки. Смогу! Не сейчас и не пред ними всеми я проявлю слабость! Эмоции… только ли страх можно обернуть в ненависть? А жалость? Бездонную боль, которая схватила за сердце тяжелой хваткой и сжала изо всех сил?

Думать! Сошлось все, что Нольд мне рассказывал о характере и привычках матери, семейных странностях и обязанности иметь наследницу. У меня открыты глаза на все, что Алекс могла скрыть от кого угодно, даже от звериного нюха и чутья, но только не от некромантки! Не пропали мои способности, все на месте, и от ужаса можно только проклясть этот дар…

Я глубоко подышала, успокоилась, и встала обратно на ноги. Меня терпеливо ждали. В глазах Нольда одна тревога, у старой Хельги вопрос. А все прочие кривили губки и либо вообще старались не смотреть, либо пялились как на чокнутую и убогую.

— Госпожа Нольд, проводите меня пожалуйста до ванны, мне нужно умыться.

— Слуги тебя…

— Я была бы вам очень благодарна… — Горло предательски задергалось, едва не перейдя на хрип. — Если меня проводите лично вы.

Ни на кого больше я не смотрела. Уперлась взглядом женщине в спину, шагнув за той следом, и молила Морса об одном — наделить меня способностью в этот момент прожечь ей костюм, кожу, кости и добраться до сердца! Превратить в пепел давно мертвое, что почему-то билось в груди, гоняя кровь.

— Оставь…

Кажется, Хельга ухватила порыв Нольда пойти за мной. И правильно, мы должны быть одни и только одни. Поднялись по ступеням особняка, миновали холл и коридор вглубь. Двери не закрылись — следом шли другие, и я не почувствовала шлейфа поэтому.

— Зайдите со мной, госпожа Нольд… я попросила вас потому, что мне нужен приватный разговор.

— Мне не о чем с тобой говорить.

— Зато мне есть, о чем говорить с вами… — и прошипела негромко: — с тобой, тварь и детоубийца.

Надменное лицо побелело. Я думала, что невозможно стать еще более каменной, но она смогла. Двинула крепкими ногами, как колоссами, сделав шаги внутрь просторной богатой ванны, а я закрыла за ней и собой дверь. В нос ударила мерзкая вонь гнили и разложения — шлейф пяти убийств новорожденных. Детей, которые едва смогли сделать первый вдох, как были утоплены.

А Алекс встрепенулась внезапно, опомнившись, видимо, что позволила себе реакцию, да еще подчинилась приказу. Взгляд вернул надменность, хлестнул яростью:

— Как ты смеешь так со мной разговаривать, дрянь? Как смеешь бросать мне в лицо подобные обвинения? Ты, грязная южанка, не достойна даже быть прислугой в этом доме!

Радужка полыхнула голубым, и я не успела увернуться от удара ладонью. Как кувалдой наотмашь, с полусогнутыми пальцами и острыми ногтями. Меня шатнуло назад, откинуло на дверь, а по щеке полилась кровь из разодранной кожи. Она хотела что-то еще сделать — потянулась к голове, но на этот раз я увернулась и не дала схватить за волосы:

— Тронешь меня, и я умертвлю тебе обе клешни по плечи… и ты, нелюдь, будешь вдыхать вонь своего тухлого мяса всю оставшуюся жизнь.

Гнев! Он очень полезен, когда просыпается вовремя! Во мне все полыхнуло яростью и желанием возмездия, я едва не бросилась сама, чтобы выдрать паскуде глаза, но вовремя вспомнила о главной цели. Она у меня была! Спасительная мысль о том, что я действительно могу сделать хорошего здесь и сейчас. За эмоциями приходит разум, и я только утерла кровь с щеки. Она жгла и зудела…

Алекс, окрысившаяся, бешеная, готовая меня размазать по стене или полу, внезапно отпрянула. Сузившиеся глаза распахнулись от ужаса, и лицо не просто побледнело, а разом выцвело. Я полуобернулась на зеркало и увидела тоже, что и она — глубокие царапины затягивались и зарастали моментально, не выжидая минут, а расходуя лишь секунды. И глаза — мои карие, шоколадного цвета глаза блестели золотом. Вспышки проскакивали, словно кто-то бил крошечным солнечным зайчиком, играя драгоценной монеткой.

Хмыкнув, утерла рукой остатки крови, и вернула все внимание гостеприимной хозяйке:

— Не ожидала, госпожа свекровь? Хочешь, я выйду отсюда, уведу глав кланов в сад и ткну пальчиком в каждую из твоих тайных могилок? Что ваши законы в таком случае сделают с женщиной, убившей не одного, а пятерых своих сыновей? Кивни, если слышишь и соображаешь.

Та слабо кивнула. Смесь ее ненависти и страха не принес мне облегчения и тем более покоя, но я скрутила внутреннюю пружину сильнее, чтобы выглядеть хладнокровной:

— Прекрасно. А теперь ты будешь отвечать на мои вопросы со всем откровением, как перед лицом Смерти. Где твоя дочь?

Пришлось ждать. Женщина не могла разжать челюсть, и лишь через две горловые судороги, выдавила:

— В больнице… закрытого типа. В западном районе пансионат «Ветер в травах»…

— Что ты с ней сделала?

— Ничего… изолировала. О ней хорошо заботятся…

— Под каким именем?

— Ангелина Пирро…

Женщина выдохнула это и затряслась. Просто нервы, желание убить, ужас — не важно по какой причине. Я сделала голос совсем тихим и мертвенно спокойным:

— Не вздумай мешать. Ты на моем поводке, и я почувствую, если сделаешь хоть движение не в ту сторону. Я уйду и больше в этом проклятом доме не появлюсь. Будешь послушной, не увидишь меня вообще никогда. Кивни, если согласна.

Кивка я не дождалась, только скрипа зубами и горлового отчаянного скулежа… Но мне достаточно. Отвернулась к раковине, открыла холодную воду и умылась. Золотое свечение пропало. Я привела в порядок волосы, смыла кровь с руки. Утираться ничем не стала — гадливо было прикасаться к полотенцам, если вдруг раньше это чудовище пользовалось ими. И вышла, ничего не сказав напоследок.

В гостиной кто сидел, кто стоял, разговаривая. Девушка-горничная заносила второй поднос с чаем и чашками, устраивая его рядом с первым и начав расставлять приборы. Я объявилась и вызвала вопросительную тишину.

— Для меня большая честь быть членом вашей семьи. И особо я благодарна за честь быть признанной Вами, Хельга Один. Позовете, — всегда приду и помогу всем, на что способна. Надеюсь, что, если буду нуждаться в совете Великой Матери, вы не откажете мне в нем… я и Нольд должны уйти прямо сейчас. Прошу понять и отнестись снисходительно.

— Я вас отпускаю. — Кивнула старуха. — Но ненадолго. У меня к тебе много вопросов, Ева.

Я посмотрела ей в глаза:

— Моя семья — ваша семья.

— Правильные слова.

Нольд держался до порога, но уже на ступенях лестницы, схватил за руку:

— Что ты почувствовала? Что произошло?

— Не сейчас…

— Говори!

— Не злись.

Я поняла, что его резкость и раздражение основаны на тревоге. И не стала огрызаться в ответ. Он точно не виноват в том, что меня переполняли боль и бессилие… мертвых не воскресить. Не спасти, вернувшись во времени, не остановить убийцу. Как она могла, ведь она — женщина? Как могла, — ведь она их в себе зародила и вырастила, чувствуя живое биение в животе… крохотных ножек, крохотных ручек…

— Нольд, я расскажу тебе все. Только прошу, дай несколько минут побыть одной, потом увези в самое безлюдное место, какое можно — на воздух, под небо. Умоляю…

Он думал. Потом обернулся на дверь, брезгливо дернул ноздрями и выдохнул:

— Ладно.