Полузвери (СИ) - Татьмянина Ксения. Страница 44

— Сядьте, и захлопните уже свои рты, если хотите, чтобы я удостоил объяснениями. — Парис тоже выдвинул стул, сел за пустой стол. — И не перебивайте глупыми вопросами, зачем вписался в вашу авантюру, зачем помогаю некромантам, людям и полузверям, если всех одинаково презираю.

Помолчал, убеждаясь в тишине и внимании. Лениво прикрыл глаза.

— Рассказ песочника слушал. Там все правда, кроме того, что я якобы в клинике, и я — бессмертен. Я просто тот, кто родился первым на этой земле четыреста лет назад. И я — настоящий, а не деградант, какие сейчас только называются некромантами. Жалкие отпрыски. У меня была жена и четверо детей, два сына и две дочери. Был друг — один поместный барон, который записывал все наблюдения за мной и моими способностями, потому что считал нужным делать это во имя истории. Но все эти темные разумом простолюдины, культисты, религиозники… — Парис поморщился, и нервно дернул веками, будто у него пробился синхронный тик. — Гонение на демона устроили и пришлось скрываться вместе с семьей. В одной из ловушек, пришлось допустить свою поимку, только бы они успели скрыться. Или — или, но родные дороже жизни. К тому же, я планировал спастись. У нас с моим другом был уговор, что при таком раскладе и угрозе казнью, он исхитрится передать мне в застенок экстракт бессмертника. Я умру раньше костра, а он заменит труп на труп, если религиозники задумают поглумиться даже над мертвым — сжечь, разрубить… Все пошло по плану, кроме одного — бутыльком барон ошибся. И я влил в рану пассифлору.

В комнате все будто и дышать перестали, такая была тишина. Слова Париса — уже нечто фантастическое, потому что это Морс рассказывал о своей жизни и реалиях вековых давностей, как будто о том, что случилось недавно. До этого момента я как бы все понимала головой, а теперь кожей почувствовала — кто на самом деле передо мной сидит! Едкий Парис в своей квартире с Хельгой Один все равно оставался заносчивым и хамским богачом. И с разоблачением истинной личности, впечатление поменяться не успело. А теперь — да. И не я одна притихла в этом понимании.

— Пассифлора — это тоже смерть, но не на три дня… я и сам не мог исследовать свойства, только догадывался. В результате, друг, вытащив меня из покойницкой, не добудился — ни в положенный срок, ни через неделю, ни через месяц. Похоронить не решился, соорудил тайный склеп под землей и до самой своей смерти ждал — когда же оживу. И в итоге я был похоронен в этом склепе вместе с записями, с личными вещами, и прощальным посланием барона, который понял к итогу — что его смертной жизни просто не хватает для ожидания. Тайна могилы ушла вместе с его смертью, а мои дети выросли без меня. И родили своих детей. Четыре ветви… и я, и они, и, уверен, что мои внуки и правнуки еще долго могли сохранять подлинную суть некромантского рода. Регенерат не был таким медленным, женщины могли зачинать и рождать, духовных призраков умели возрождать, неизлечимо больных перевоскрешать через сферу жизни, неупокоенных мертвых… отпускать с покаянием и прощением. Не то, что сейчас. Вырождение… будь вы все…

Он не сказал «прокляты», замолчал. И никто не стал торопить с продолжением, молча выжидая столько, сколько нужно было самому Парису.

— Тридцать лет назад меня откопал некий Аз Кольд. Молодой и богатый наследник земли на Экваторных островах, которые века назад еще не были островами. Нашел записи, понял, кто я. Потратил деньги на секретность и исследование усохшего до мумии тела, пока кто-то из его ученых не пролил на меня воду. Обычную воду, разбудившую спящий регенерат… я вижу, что сейчас ты челюсть вывихнешь, Троица, от желания спросить — как такое возможно? Возможно! Четыреста лет мое тело сохраняло живым только мозг, забирая влагу из всего, что так или иначе, но просочалось в склеп, не так уж и глубоко он был расположен. Лучше бы я умер, как все умирают. Потому что пробуждение было адом. Подробности вам не нужны. Итог такой, какой есть. Аз, а ныне секта, уверовали в бессмертие — и когда я сбежал, проведя в плену несколько месяцев, они своих безумных идей не оставили. И теперь творят то, что творят. Всему виной записи барона — каждая ее глава была растолкована не верно, эти психи не хотели слышать правды! «И Смерть вне времени и вне материи, как грань межмирья у сновидения. Суть замирания, суть выживания, баланс меж вечностью и небытийностью. Мы есть лишь облик из плоти праха». Это то, что вы назвали зомбированием. Может ли современный человек понять написанное правильно? «Вкусив плоть плотью в жажде спасения и новой жизни велик дарения» — эти больные уроды стали по-настоящему жрать некромантов, когда речь шла о поцелуе!

Он опять замолчал. Сидел еще минут пять, пока не вздохнул:

— Новый мир, безумное время. Кошмар наяву — все деградировало. Некроманты ослабли и сгнили, стали крысами подполья и лабораторий, пропитались ненавистью к великому дару Смерти и проклинали себя за муки виденья. Утратили почти все! Не возвысились, а пали! — Парис посмотрел на Нольда, сверкнув глазами. — И ваш род тоже. Псы докатились до вырождения иначе — озверевая до бешенства, разучившись обуздывать инстинкт, насильничая над женщинами до степени полу-убийства, а щенки у сук с каждым поколением рождались слабее, потому что отцов они стали выбирать слабых… к слову о людях — эти достигли самого дна. Духовные трупы почти на каждом, а то и по два-три, вонь! Гниль! И патологий природы, навроде твоей… — Парис явно хотел обозвать Вилли, повернувшись к нему, но смолчал. Отвел глаза и дернул губами. — Этот мир стоило сжечь, а не восстанавливать. Ненавижу. Но… кажется, что-то сдвинулось. Люди начинают трезветь и бороться, как ваш песочник, полузвери бунтовать против правил и насильного брака, как ты, Нольд и твоя сестра, а некроманты объединяться. Покатились первые маленькие камушки… Я всех своих детей чувствую, если те рядом, каждой косточкой тела, каждой мышцей и нервом. А когда я увидел Злату, я не смог просто пройти мимо — девочка, как две капли воды, походила на мою жену. Те же золотые волосы, та же звенящая хрупкость, и потому я ее выбрал. Приблизил, развил, пробудил по-настоящему подлинную силу крови некромантов. Она — очень талантлива. Истинная. Я уверовал в то, что можно возродить этот гнилой мир. Ведь был и еще один маленький признак того, что грядет иная эпоха…

Парис с насмешкой глянул на Яна:

— Думаешь, ты, уродец, родился у своей матери не дочерью, а седьмым сыном просто так? Ты — наследник крови вашей Великой Праматери. Я ведь о полузверях знал еще века назад — жена барона была той самой. Вашей первой сукой. Мы с ней родились в один день, в один год, на одной стороне света, и поняли свою природу как нужно — она воплощение материи и жизни, я — воплощение ментальности и смерти. А когда я здесь, в этом времени нашел Хельгу Один, то это она навела меня на мысль о том, что нам, первым, нужно было не влюбляться в обычных смертных, а быть друг с другом. Но так сложилась судьба, так выбрало сердце. И с Праматерью мы были соратниками, а не мужем и женой. Так почему не попробовать теперь исправить ошибку и не попытаться скрестить две аномальные крови? М? Вот она моя история. Жрите так, как подано, и не спрашивайте подробностей. Я все равно не выдам больше, чем выдал… Я вам не друг в том понимании, как вам хочется. Но и не враг тоже. Я по-прежнему готов содействовать во всем, обеспечивая ресурс, пока у меня самого есть деньги. Принимаете такого, каков я есть? Это не риторический вопрос, можете говорить.

— А тебе нужно наше принятие, после всего, что ты о нас же сказал? — Нольд подал свой голос.

— Сказал. Но скажу еще: — Парис, опять начал по очереди, и опять с меня. Дальше к Нольду, Яну и Троице. Только что пальцем не тыкал: — Ты, моя дочь, вольная и набирающая силу. Ты, защитник, следующий настоящим законам семьи и стаи. Ты, истинный полузверь, контролирующий дикость своей натуры как должно. Ты, искупающий свои ошибки достойным делом…

А на Вилли зло дернул губой:

— И ты, неженка с железными яйцами, раз посмел двинуть мне в морду, даже зная кто я такой. Мы все не нуждаемся в чужих оценках, чтобы быть собой. Это — правда. Я согласен быть пятым уродом в вашей жалкой команде, что, конечно, ниже моего достоинства, но как-нибудь стерплю. Вы — стерпите?