Нас невозможно убить (СИ) - Осадчая Виктория. Страница 13

— Ты замёрзла? — спросил он. А как объяснить, что трясет меня не от того, что холодно?

— Нет, все в порядке, — отозвалась я, чтобы слышал только Андрей. Мне казалось, несмотря на грохочущую музыку, нас все слышат, потому что все внимание было сейчас переключено на нас.

— Но ты дрожишь, — не унимался Разумовский.

— Только не говори, что хочешь поделиться со мной своей футболкой, — отшутилась я. На что он отпустил мою руку, заключив податливое тело, которое на фоне его фигуры смотрелось фарфоровой куклой, в крепкие объятья. Кажется, я вообще забыла как дышать, уткнувшись носом в мощную мужскую грудь, а ноги при этом продолжали двигаться в такт музыки.

— Откуда такое рьяное желание постоянно меня согреть? — да, мне это было, действительно, интересно.

— Меня так воспитали, — губы его поддернула лёгкая улыбка, которая сейчас действовала магически. — А ты, между прочим, всегда раздета.

— И следуя все той же логике, ты игнорируешь меня, — осмелел мой язык, пока мозг плохо соображал, находясь под властью эмоций и гормонов.

— Тебе не нужно со мной дружить. Это всегда плохо заканчивается.

— А кто сказал, что я хочу дружить? — продолжала я топить себя в его глазах. Да, вроде бы двусмысленная фраза, можно расценивать как угодно, но, по-моему, у Разумовского возник только один вариант.

— Ты неплохая девушка, хотя и со своими тараканами. Но ни морально, ни материально я тебя просто не потяну, Божена, — честно, и от того безумно больно.

— А я думала, что ты ничего не боишься, — вздохнула тяжело, закусила губу, уставившись в его глаза, которые исподлобья оглядывали моё лицо. Пальцы непроизвольно потянулись к его щеке, прошлись по жёсткой щетине, которая оставила после себя приятные ощущения. Он шумно выдохнул, пытаясь, видимо, справиться с эмоциями, чтобы окончательно меня не прибить. Ну, а что я хотела? Сейчас так нагло пристаю к мужику, можно сказать, предлагаю себя. Никогда ещё не опускалась так низко.

— Я — человек, Божена Алексеевна. При чем не железный, а самый обыкновенный. Не нужно провоцировать себя и меня на то, о чем мы оба потом будем жалеть, — говорил он с какой-то досадой в голосе. Или это я чего-то не понимала. Но…блин, снова ощущала дикую, почти физическую боль от этих слов. Вот так, прямо и по-русски тебя, детка, отшили. Нет, конечно, это можно пережить, но внутри уже завывала белугой начинающаяся истерика, которую я все ещё могла контролировать. Научилась за год не показывать эмоций, как бы не было больно или страшно. Сначала подавляла их с помощью таблеток, теперь вот стою посреди террасы, обнимаю мужчину, который даже во сне мне не даёт покоя и понимаю, что музыка закончилась. Он высказался по поводу наших отношений, которые не имеют право на существование, а я просто молчу.

— Я Вас услышала, Андрей Васильевич, — процедила тихо, чтобы это не стало доступно постороннему уху. А таких, пожалуй, было с десяток пар. И только потом позволила себе освободиться из крепкой хватки, что так бережно согревала меня в течении пары минут.

— Божена, после отбоя собираемся в столовой, — остановила меня одна из тренерш, которая была настроена ко мне более доброжелательно, чем мои соседки. В это время я как раз провожала детей до корпуса.

— О, нет, Вер, не сегодня.

— Да, брось ты, это традиция. Посидим, поболтаем, попоем песни. Как ещё здесь себя развлекать?

— Хорошо, — хмыкнула я, понимая, что эти несколько дней общалась практически только со своими подопечными, которые начали меня хоть немного принимать. По крайней мере, большая их часть. — Если я не усну, то обязательно приду.

Вроде ничего и не обещала, только вот очнулась я, когда за окном рассветало. Ну, как очнулась? Проснулась. Просто прилегла после длинного дня перед тем, как идти на взрослые посиделки. И тут уже рассвет.

Это стало входить в привычку. И я понимала, что быть жаворонком не так уж и плохо. За световой день можно успеть многое. Например…например наблюдать за тем, как Разумовский совершает пробежку по берегу озера, на котором и стоит, собственно, лагерь. Но он направился в мою сторону, и я даже напряглась.

— Чего стоишь? — претензия вместо приветствия. В его стиле.

— А что, мне лечь? Я «за», только если это будет в таком виде.

А! Не упомянула я, что вышла подышать в своей сверхкороткой шелково-кружевной пижаме, укутанная в плед, которым укрывалась ночью. Вот в этот самый момент я и продемонстрировала Андрею, в чем я сплю, распахнув этот самый плед. Он приподнял сначала брови, затем закрыл глаза и уже потом, почти по слогам произнес:

— Через пять минут жду тебя на пробежке.

Сопротивляться я не стала. И вообще не могла взять в толк, что вдруг на меня нашло, что я так рьяно начала его соблазнять. Да, для меня это было не свойственно, хотя я прекрасно могла флиртовать, но вот так, чтобы открыто мужчину предлагать себя, это точно какая-то форма скрытой шизофрении. Просить меня дважды не пришлось. Нижнее белье, лосины, толстовку, носки и кроссовки я натянула буквально за три минуты. Даже хвост на затылке сделать успела.

Утро было прохладное. Рассветное солнце медленно поднималось из-за горизонта. По поверхности озера стелился лёгкий белый туман. Где-то из леса слышались голоса неизвестных мне птиц, они перекрикивались, создавая особую магию, которая почти била по барабанным перепонкам своей умиротворенностью. Через час это разящее утреннее великолепие наполнится голосами наших коллег и воспитанников, поэтому я наслаждалась. И пока я с восторгом оглядывала прилегающие к лагерю пейзажи, Разумовский двинулся вдоль берега.

Догнала я его не сразу, более того, мне тяжело давался его темп, но я не сдавалась, мчась за ним по песчаному пляжу, затем по лесной тропинке, которая уводила нас от жилой зоны, скрывая за непроглядными зарослями сосен и мелкого кустарника.

— Еще долго? — сбавила я темп, едва лагерь скрылся из поля зрения. Мне было тяжело, что уж тут скрывать. Дистанция для меня слишком большая, поэтому, казалось, что легкие просто пылают огнем.

— Устала? — весело усмехнулся Разумовский. Я отрицательно покачала головой, не в силах произнести больше ни слова. — Километра полтора — два, — он тоже сбавил немного темп, что меня очень порадовало. Но, едва я услышала, что осталась небольшая часть по сравнению с тем, что мы проделали, открылось второе дыхание. Хотелось побыстрее оказаться в своем корпусе, залезть под душ, пока мои сожительницы и соседки не проснулись. Я даже не представляла насколько ужасно выгляжу с раскрасневшимся от жары лицом. Нет, жарко не было, солнце все ещё медленно потягивалось на горизонте, а вот от нагрузки я чувствовала, как по спине стекают капельки пота.

Очень скоро мы оказались у ворот лагеря, и только тут мне было велено остановиться. Чувствовала я себя замечательно, несмотря на то, что такой километраж для меня мог стать убийственным. До корпусов мы шли молча, восстанавливая дыхание.

— Завтра в то же время на том же месте, — улыбнулся Разумовский, когда я уже хотела сбежать от него.

— Снова одержим идеей отвадить меня?

— Нет, человека из тебя сделать хочу, — подмигнул и скрылся за углом, не дав мне шанса на ответ. В комнате сразу хвастаюсь за телефон, зная, что его номер у меня есть. Откуда я его взяла не помню. Хотя как не помню? Просто это было сродни преступлению, потому что пришлось порыться в немногочисленных бумагах Петровича. Не виновата же я, что папка с документами Разумовского торчала, и так заманчиво глядела на меня.

«Поздно! Меня уже не переделаешь