Нас невозможно убить (СИ) - Осадчая Виктория. Страница 22

— Но после ты все равно выполнишь свою часть уговора, — проговаривает Андрей медленно, уже опуская голову для поцелуя. Я утвердительно киваю, понимая, что наживку он снова заглотил. И эта мысль дает мне надежду, что не все так плохо.

Разумовский оттесняет моё податливое тело к окну, попутно даря невероятно волнующий поцелуй, заставляющий это самое тело дрожать от возбуждения. Потом его разворачивают, позволяя использовать подоконник в качестве опоры. Я громко кричу, теряя последние частички разума, когда Разумовский входит, одновременно покрывая поцелуями тонкую шею этого самого тела и плечи, с которых от ритмичных движений сползла рубашка. А руки его следуют совершенно иным законам, лаская все, к чему только есть доступ.

Через несколько минут на ватных ногах спускаюсь на пол, чувствуя себя выжатой, как лимон. По-моему, к такому можно привыкнуть. Интересно, а второй раз тоже был случайный или здесь есть какая-то закономерность? Вот только оглашать эти вопросы не могу, потому что говорить тяжело от все ещё тяжёлого дыхания, которое начинает возвращаться в норму при каждом вдохе. А ещё говорят, что спорт — это тяжело. Разумовский усаживается рядом и подымает меня с холодного пола, подтаскивая к себе на колени.

— Я тебя ещё ни разу такой довольной не видел, — улыбается он, разглядывая моё лицо. — Глаза горят, волосы растрёпаны, щеки раскраснелась.

— Все потому, что ты больше меня бесил, чем пытался порадовать, — объявляю я.

— У меня это сегодня получилось, наконец?

— О, да! — выдаю я, наверное слишком громко, чем следовало бы. Ну, что поделать с этими эмоциями? — Не зря же я столько лет была в тебя влюблена.

— Была?

— Ну, не буду лукавить, но ты слышал про то, что первая любовь не ржавеет?

— Это что, признание?

— О, нет! Это просто общепринятый факт. Хотя, если бы ты был мне безразличен, вряд ли бы я на тебя сегодня полезла. Не считаешь так?

— Взаимно, — выдает Разумовский, заставляя моё сердце радостно подпрыгнуть в груди и захлопать в ладоши от криков «Браво» и «Бис».

— Так, мысль я уловила. Теперь и продолжать не так тяжело. С какого возраста ты меня помнишь?

— С тех самых соревнований, когда ты сломала руку, — признался он. — Но, видимо, мой мозг от этой информации избавился. Потому что я помню только девочку с двумя растрёпанными косичками, у которой беззвучно текли по щекам слезы. Именно этот момент. Странно было, что девчонка не вопила, не рыдала от боли.

— После смерти мамы я вообще ни разу не плакала. Даже тогда эти слезы были непроизвольные. Вроде как организм защищал сам себя. А вот спустя несколько дней я рыдала. Моя единственная любовь, о которой я мечтала целых два года уехала. Я понимала прекрасно, что для тебя я всего лишь ребёнок и ты даже имени моего не знаешь. Но что запретит девочке мечтать? Тем более такой популярный парень. Тут непроизвольно сама начнёшь замечать его. Ну, и, конечно, ревновать.

— О, нет! Плеханову тогда ты чуть не избила? — воскликнул Андрей, а потом расхохотался.

— Вообще-то папу синяков оставила. И руку чуть не сломала. А ты откуда знаешь?

— Мы с ней встречались несколько месяцев, когда я уже выступал в клетке. Вот она мне и поведала историю о чокнутой, которая таким образом отвалила ее от меня.

— Ах, ты гад! — возмутилась я наигранно. — Значит, я честь его пыталась сберечь, а он потом с этими сучками по кроватям кувыркался.

— Надеюсь, я за это снова по морде не получу, — потер он то место, которое несколько дней назад пострадало от моего кулачка.

— Посмотрим, Дикий. Как вести себя будешь.

— Честно? Меня за всю жизнь ни разу девчонка не била. Хотя с девушками, знающими, что такое джеб, хук или лоу-кик я не спал вообще.

— Будешь таким говнюком, — мои пальчики славили его горло, — я вообще тебя придушу. Благо, у меня хороший тренер.

— Кстати, об этом. Петрович в отпуск уходит, так что теперь ты полностью в моей власти, малышка.

— Ага! Прям разбежалась.

— Я серьезно! И через два часа у нас тренировка.

— Я что-то сегодня уже переутомилась, — морщу носик, вызывая у него сдавленный смешок. Но он ведь догадывается, что сопротивление показное. Стоит только ему поманить и я как миленькая прилечу и на тренировку, и за тридевять земель. Хотя, наверное, последнее ему не известно. Я же не говорила на что готова ради одного только поцелуя с ним. Прям болезнь какая-то, лихорадка Дикого. Ха-ха! Смешно! А он, над такой, спал с Плехановой. И она ему жаловалась. Мало! Надо было тогда в той подворотни ей руку сломать, чтобы вообще лезть к нему боялась.

И так, поздний обед сменился поездкой в родные пенаты, где мне разрешили себя привести в порядок. Теперь сидя позади Разумовского на байке и обнимая его, я чувствовала себя намного увереннее. Я попробовала на вкус этого мужика и пончла, что все остальные будут казаться пресными.

Пока я пыталась партизаном пробраться в свою комнату, Олег уже поджидал меня сверху.

— Я тебя прикрыл перед отцом, с тебя должок.

— Вычти из своего счета, который ты мне задолжал, — объявила, припомнив сколько раз сама прикрывала этого гаденыша.

— Какая ты злопамятная, — парировал брат, вваливаясь за мной в комнату.

— Нечего списывать все на долг! Это была твоя братская обязанность. А кстати, наш папочка не оставил попыток контролировать нас?

— Прикрылся тем, что дико переживает за тебя. А ты где была? Мужика что ли себе завела?

— Заводят собачек, на крайний случай, блох. А я обычно мужика имею, — уф, как это двусмысленно, учитывая, что есть в этом большая доля правды. Я сняла обувь и прошлепала в ванную.

— Кажется, феминизмом пованивать начало, — сморщится Олег. — А, кстати, тебе курьер с утра привез пакет. Кажется, от адвоката, — этот разговор уже происходил через дверь.

— И что там?

— Буду я ещё копаться в бумагах сестры, — уловила я обиженные нотки в голосе брата. Не прокатило.

— Как будто я тебя не знаю. Ты ж как та крыса канцелярская, любишь в заумных адвокатских бумажках копаться.

— Раскусила. На них везде имя Надежды Громовой. Кто это?

— Напряги извилины, Олежа! Неужели не помнишь одноклассницу, которую все время пытался затащить в кабинку туалета?

— Да ну, нафиг! Она разводится?

— Слушай, будь другом, сгоняй к ней, отвези. А то я на тренировку опаздываю.

— Так почему бумаги к тебе пришли?

— Потому что Надежда сейчас, как бы мягко это сказать, БОМЖ. Ночует по гостиницам несколько недель.

— Ладно, разберемся! — пообещал брат. И я верила, что он это сделает. Он ведь меня ни разу не подводил.

А я в это время стояла и рассматривала себя голую в зеркало. Гребаное пекло! Что он со мной сделал? Такое ощущение будто меня избивали, а не тра…, а не занимались со мной любовью. На теле остались синюшные отметины от его пальцев. И когда это моя кожа стала настолько чувствительной? Особенно на ягодицах. Их Разумовский намял вдоволь. Обязательно предъявлю.

Через час я уже садилась за руль своего автомобиля, чтобы отправиться снова к нему. В багажник на всякий случай засунула комплект сменных вещей. Кто его знает, что меня ждёт. Вчера, например, я всего лишь планировала отдохнуть с подругой. Хотя у меня было ещё одно обещанное дело — встретиться со Славой. И это нужно было как-то объяснить Разумовскому. Хотя статус нашего секса оставался пока неизвестным, типа «Все сложно, но круто».

На проводе Надин.

— Да, красотка, — отвечаю, выруливая по трассе.

— Спасибо за документы! Ты в порядке?

— А абсолютном! Еду в зал. Разумовский обещал растяжкой моей заняться, — было, было… Мне уже самой было интересно, что из этого может выйти.

— Только ли растяжкой?

— Про все остальное пока не знаю. Не говорили мы на этот счёт.

— Он охренительный, Жек! Не была бы ты в него влюблена, я бы сама его трахнула.

— Что я и сделала сегодня, — делюсь радостной новостью.

— Черт, девочка, я восхищена тобой! Значит, не зря я тебе вчера телефон вернула и позволила позвонить, чтобы ты бар не разнесла.