Пришелец - Картер Лин Спрэг. Страница 2

Вскоре после первого рассвета, предвещавшего второй, что неудивительно на планете двух солнц, путники подъехали к небольшому рыбацкому селению Стрий. Лишь горстка рыбаков, пошатываясь спросонок и лениво переговариваясь, скручивала просмоленную парусину чехлов со своих челнов и снимали с сушилок насквозь просоленные сети. В холодном воздухе пар их дыхания повисал облачками, а сам поселок казался скопищем теней, принимавших зыбкие и неопределенные очертания под бледно-лиловым небосводом. Пока спутник Содаспеса сторожил скакунов, молодой человек спустился к реке, чтобы купить или нанять лодку, на которой можно было переправиться на Каргонессу.

Костлявые долговязые стрийцы замерли при виде незнакомца, раскрыв рты, словно рыбы, за которыми они в такую рань отправлялись в море. Но как только юноша сказал «Каргонесса», они тут же отвернулись, а рты их намертво захлопнулись, потеряв всякую способность к осмысленной человеческой речи. Теперь рыбаки не замечали юношу, смотрели мимо или просто отходили в сторону.

«Странно», — подумал он. Произошедшее чуть было не повергло юношу в дурное настроение, если бы не выучка в школе магов. Она помогала ему справиться с чувствами, которые могли бы погубить менее сдержанных людей.

И в конце концов, терпение мага оказалось вознаграждено, как и обещала «Белая книга». Он встретил какого-то молодого бездельника, всего на пару лет младше его самого, который охотно согласился одолжить лодку. Однако рыбак наотрез отказался везти молодого мага через реку к острову, невзирая на то, что Содаспес предлагал немыслимую плату. Наконец маг понял, что дальнейший торг неуместен. Это было все равно, что стучаться в склеп к мертвецу. Стрийский люд простоват и суеверен. Каргонесса считалась проклятым местом, где собирались отъявленные преступники и злодеи, беглые каторжники, изгои и отщепенцы… Сам правитель Каргон и его предки были трижды прокляты много веков назад. Тогда они нарушили и преступили статут и своей черной кровью запятнали весь род настоящим проклятием. Так что Содаспесу ничего не оставалось, как грести самому к устью Реки, положившись на судьбу и надеясь на лучшее. Его прожатый не мог идти с ним дальше, поскольку, будучи посвящен в барды, он не имел права ступить на землю, оскверненную нарушителями статута. Только маг, чья душа замерла в пропасти Лимбо между Тьмою и Светом, над всеми законами и статутами, договорами и соглашениями, мог безнаказанно проникнуть на остров Каргона, как с суеверным ужасом называли Каргонессу жители окрестных мест.

И теперь, с трудом управляя неповоротливым веслом и отдуваясь, молодой маг пожинал богатый урожай свежих мозолей на руках, привычных более к магии, чем к тяжелой работе.

Он добрался до середины реки, когда взошло второе солнце, окрасив небеса алым цветом. Маленькое красное светило упорно взбиралось на небосклон, пустившись вдогонку за своим старшим братом.

— Ситри — Белый Воин, опять обогнал тебя, Мариб — Малиновый Ручей, — прошептал Содаспес.

Скоро бело-голубая звезда и красный карлик запылали в небе над своим отпрыском, Бергеликсом, планетой, которой суждено было в один день проживать два; планетой, где все вещи имели две тени и два отражения.

Замок застыл, окруженный хмурыми зубчатыми стенами, грея угловатые башни в безмятежном дневном свете. Знамена на башнях и стенах хлопали на ветру. На стягах зеленого цвета блистал серебряный гиппокампус — морской конек. Это был герб дворянского рода Диомы, правившего этим небольшим графством, герб, который владельцы замка присвоили еще в незапамятные времена.

Здесь, в устье, Желтый Дракон разливался, превращаясь в настоящий залив, и воды реки, утратив взбаламученный кофейный цвет, становились спокойнее. Содаспес налег на весло, старательно огибая прибрежные рифы, сложенные из тех же скал, что и замок. Неукротимые морские волны, вздымая ажурную пену, били в каменный лик острова с юго-восточной стороны. Иногда они перехлестывали через острые зубцы рифов, словно слюна дракона. Отсюда молодой маг уже мог видеть вход в гавань. А над ней вдали, на крутом склоне, застыли дома и хижины. У самой линии прибоя расположились убогие портовые лачуги, вверх по склону сменявшиеся крепкими зданиями более зажиточных горожан. Дорога, пройдя через город, упиралась в неприступные ворота крепостной стены. Две протоки, выложенные по дну каменными глыбами, вели в узкую бухточку. Там пришвартовались три корабля — торговые суда, со сложенными парусами: белым, оранжевым и пурпурным. Юноша знал, что, поскольку островитяне, жители Каргонессы, считались изгоями для жителей материка — континенталов, они торговали только с прибрежными городами южного континента, пересекая Иофанианское море — узкое, как пролив, на другом берегу которого жили варвары и язычники, не знакомые со статутом Кровников. Торговали так же с островами и городами вроде Артекса и Сарколы, чьи флаги развивались над парой пришвартованных галер. Жители этих городов поклонялись богу ветра и демону дождя, а также какому-то малопонятному далекому фуолу и еще Джандалмару и Хиеву. В их землях обитали вечно печальные люди, скрывавшие лица под тканями. Они служили королям… Там же находился загадочный Янгодрим, где жрецы с пестро разукрашенными, разрисованными лицами приносили на огненный алтарь жертвы, посвящаемые Солнечному Властелину. Еще там находился Итос с его зелеными башнями, где правила богиня Нюкс, чье имя на древнем языке означало «Ночь».

Юноша направил лодку к ближайшему причалу и пришвартовался, обвязав канат вокруг тяжелого бронзового кольца, позеленевшего от ярь-медянки. Это кольцо прочно сидело в каменных ноздрях не то какого-то идола, не то тумбы, вырезанной в виде ужасного нечеловеческого лица. Подобные тумбы — одна страшнее другой, замерли вдоль причала, словно головы казненных преступников, выставленные на всеобщее обозрение. Оставив причал позади, молодой человек направился по узким улочкам, петлявшим вокруг лачуг и домов, вверх, к каменной обители Каргона.

Смуглые загорелые моряки с просмоленными дегтем волосами, проходили мимо молодого мага, спеша куда-то по своим делам и разя во все стороны дешевым перегаром. Нищие, высохшие, как щепки на солнцепеке, взывали к милости, выставляя напоказ жуткие раны, обрубки конечностей и пустые глазницы с настойчивостью хозяев аттракциона, предлагающих зрелища и развлечения, способные пощекотать нервы. Вокруг них вертелись дети с разбойничьими лицами, увлеченные древними играми, не имевшими смысла для чужака. Никто не обратил внимания на молодого мага, пока он пробирался по главной городской улице к открытым воротам замка.

Под самой крепостной стеной юноша обнаружил гостиницу для моряков. Из ее дверей вырывался тяжкий дух жареного Мяса и прокисшего вина, перемешанный с запахом острых пряностей. От этого аромата в желудке монаха заурчало. Он вдруг вспомнил, что целый день, фигурально выражаясь, «не ковырял зубочисткой», так что начинал забывать, для чего человеку зубы. Если же быть точным, пища забыла путь в его утробу уже с прошлой ночи, когда они с бардом весьма скромно поели в каком-то северном поселке или городке Крува, на самой границе с Азамом. Для более основательных трапез Просто не было времени.

Впрочем, теперь один час ровным счетом ничего не решал…

Морган проснулся, еще не зная, что готовит ему судьба в этот день.

Он встал с первым рассветом. Соленый морской бриз, приятно щипавший в носу, всегда навевал здоровый аппетит. Комната, предоставленная ему господином Таспером, окнами выходила на север. Ветер с моря заставлял дрожать ставни, отсыревшие настолько, что в них иногда зацветали водоросли, отчего дом казался жилищем морского конька — гиппокампуса, изображенного на гербе. Сюда вместе с ветром доносились и крики морских птиц, и песни подгулявших моряков, а также шум и плеск зеленых морских волн, разбивающихся об утесы. Комнатенка Моргана была крохотной, с низким потолком. Сквозь потолочные балки порой пробивался дневной свет как первого, так и второго солнц. Впрочем, второй рассвет почти никогда не заставал в постели хозяина комнаты. Несмотря на непрочность потолка, стены были сложены из настоящих каменных глыб, достойных какого-нибудь каземата, покрытых слоем штукатурки, толстым, как глазурь на сахарном пироге. Местами стены были обиты шпалерами из Альджеронны — города мастеров. Пол устилал тростник, от которого исходил приятный запах свежескошенного сена.