Горчаков. Пенталогия (СИ) - Пылаев Валерий. Страница 92

Которая без Дара непременно бы пожухла и ссохлась, как сорванные с веток листья — за считанные дни.

Ее сиятельство испугалась — и на этот раз по-настоящему.

— Нет, князь… — прошептала она побелевшими губами. — Прошу вас…

Я молча шагнул вперед. Сначала княгине пришлось запрокинуть голову, чтобы не уткнуться лбом мне — а потом и вовсе отпрянуть. Я наступал на нее, как асфальтоукладочный каток, смотрел сверху вниз, давил — и ей приходилось пятиться.

Пока не стало некуда бежать. Собственная кровать мягко толкнула Воронцову под колени, и ее сиятельство сломанной куклой рухнула на еще теплые простыни. На ее лице уже не осталось ничего напускного. Ни соблазнительной беспомощности, ни деланного возмущения — только страх.

Может, она и представляла, что мы с ней непременно окажемся здесь — но уж точно не так.

— Вы предали меня, княгиня, — проговорил я.

Неторопливо и веско, каждым словом будто вгоняя гвоздь в крышку гроба. Так, что даже если Вороноцова и вовсе не знала об убийце в доходном доме на Старо-Пороховской — непременно должна была почувствовать вину — а заодно и собственную ничтожность перед лицом разгневанного господина.

— О чем вы говорите, князь?..

— Хватит выставлять меня дураком.

Я схватил Воронцову за ворот ночной рубашки и рывком поднял. Тонкая ткань затрещала, но, к сожалению, выдержала.

— Не прикидывайтесь, что не знаете, — выдохнул я, сжимая зубы. — В том доме меня едва не убили!

— Что?.. Я не знала! Клянусь вам!!!

Удивление на лице Воронцовой было настолько искренним, что я даже готов был ей поверить. Впрочем, это почти ничего не меняло — ни в моем плане, ни даже в деталях его исполнения.

— Довольно лжи, княгиня. Измена своему сюзерену — страшнейшее преступление против родовых законов. — Я притянул Воронцову еще ближе — так, что наши лица почти коснулись. — Как у вас хватило совести отправить меня в ловушку — после того, что я сделал для вашей семьи?!

— Даю вам слово, что не замышляла ничего дурного. Если пожелаете — я поклянусь родом и своим Даром.

Серьезное заявление. Может, и не обязывающее говорить правду и ничего, кроме правды… И все-таки утром я уже успел убедиться, что клятвы аристократов — это несколько больше, чем просто обряд и красивые слова.

Воронцова не врала. Во всяком случае, не прямо.

— Но вы догадывались, что меня могут там ждать? — спросил я.

— У вас немало врагов, князь. — Воронцова чуть отстранилась, чтобы заглянуть мне в глаза. — Только глупый человек… не предположил бы подобного. Но я ничего не знала.

Голос княгини почти перестал дрожать. Плохо. Похоже, пора немного «добавить».

— Какая разница? Предательство все равно остается предательством.

Кладенец зажегся в моей ладони, вытянулся где-то на локоть и остановился в паре волосков от изящной шеи. Наверняка Воронцова почувствовала жар лезвия кожей — а может, и больше.

— Вы понимаете, что я могу убить вас прямо сейчас, княгиня? А потом вырезать всех ваших слуг и сжечь дом. — Я чуть стиснул пальцы, пережимая Воронцовой горло тканью. — Разумеется, меня будут судить — но все дворянское сообщество встанет на мою сторону!

Похоже, подействовало.

— Я должна просить вашего прощения, князь. — Воронцова склонила голову. — Но хочу, чтобы вы знали — я действительно лишь желала помочь вам в поисках наследницы Колычева. Те, кто похитил ее… я лишь услышала разговор. Случайно!

— Чей? — Я чуть ослабил хватку. — Кто говорил о похищении? И где это случилось?

— Этого я вам сказать не могу, — тихо отозвалась Воронцова. — Это страшные люди, и они не остановятся ни перед чем… Если я выдам их тайну — они убьют меня… и убьют моего сына.

Материнская любовь. Ну конечно, как я не подумал об это раньше?.. Что еще может быть сильнее вассальной клятвы?

— Я убью вас и вашего сына, — с нажимом произнес я. — Своими руками. И сделаю это куда быстрее, чем покровители… для которых ваша жизнь не стоит и ломаного гроша.

Воронцова попытался отвести глаза — но я схватил ее свободной рукой прямо за лицо и развернул к себе.

— Они уже бросили вас, княгиня! Разменяли, как пешку, а вы все равно зачем-то пытаетесь сохранить их грязные секреты.

— Вы не понимаете, князь… — прошептала Воронцова. — Не…

— Нет, это вы не понимаете, что вас ждет! — громыхнул я на весь дом. — Назовите имена — или можете начинать винить себя за смерть сына!

Тут я, пожалуй, даже не блефовал — уж кого-кого, а Воронцова я бы придушил с искренним удовольствием.

— Как пожелаете, князь… Но я должна быть уверена…

— Что я стану защищать вашу семью? — закончил я за княгиню. — Не беспокойтесь. В конце концов, это мой долг, как господина — и, в отличие от вас, я не собираюсь им пренебрегать. Вы сегодня же отправитесь в Елизаветино. И будете там гостьей — столько сколько потребуется.

Воронцова молчала. Но я и без помощи Дара чувствовал — сломалась.

— Имена, княгиня, — сказал я. — Не заставляйте меня снова сомневаться в вашей преданности.

— Они разговаривали… трое. — Воронцова огляделась по сторонам, будто кто-то мог нас подслушивать. — Светлейший князь Долгоруков… Юрий Станиславович. Штерн, немец… промышленник… Из влиятельной семьи. Имени я не помню, но он известный человек в столице — несколько фабрик, капиталы…

— А третий?

— Мой дядя. — Воронцова посмотрела на меня исподлобья. — Генерал Куракин, Григорий Павлович.

Дядя? Да еще и генерал — со знакомой фамилией. Уж не родственник ли моего «товарища» из училища? Учитывая внешнее сходство с Воронцовым — более чем вероятно.

Светлейший князь, богатый промышленник явно не местного происхождения и армейский генерал. Разные люди, из совершенно разных сфер — да и, пожалуй, даже слоев общества, которых едва ли вообще могло что-то связывать… на первый взгляд.

Но — связывало.

И в этом мне еще предстояло разобраться. Имея имена — не так уж и сложно проверить какие-нибудь общие интересы, общих врагов — или друзей. И я бы уже посчитал наш разговор с княгиней законченным…

Если бы она так старательно не прятала от меня глаза. Ложь я, скорее всего, почувствовал бы — слишком уж сильно разогналась сейчас моя чуйка, но тут явно было что-то другое.

Полуправда… Точнее — правда не целиком.

— Вы ведь не все сказали мне, княгиня? — вкрадчиво проговорил я. — Верно?

На этот раз Воронцова молчала так долго, что я уже подумал — не откусила ли она себе язык. Или не предпочла бы скорее умереть и убить собственного сына, чем выдать тайну…

Но когда она заговорила, даже я на мгновение смог понять ее сомнения.

— Я… Там, где разговаривали эти люди… не трое! Был еще четвертый. — Воронцова поднесла руки к губам, будто собираясь зажать самой себе рот. — Ваш брат… Михаил.

Глава 17

К такому меня жизнь, признаться, не готовила. Таинственный заговор, который пока что оказывался не по зубам даже всемогущему Третьему отделению, не только угрожал моей семье извне — но и, похоже, уже подтачивал род Горчаковых изнутри.

Если Воронцова не соврала. Если Миша не выполнял какое-нибудь секретное поручение деда — вроде моего, только в сотни раз сложнее и опаснее.

Или если сам дед не вел какую-нибудь игру, о которой я при всем желании не смог бы догадаться. В конце концов, в его поступках уже не раз находилось двойное дно…

И кто сказал мне, что не может быть и третьего? Что за не самой удачной партией по разгрому тайных врагов, которую я неосторожно сорвал, не скрывается другая — беспроигрышная и блестяще выверенная? В которой вся шумиха вокруг Воронцовых была лишь отвлекающим маневром, призванным оттянуть внимание от по-настоящему важного. Спектаклем, предназначенным для Багратиона. Или самой государыни Императрицы. Или древних Одаренных с Дроздовым во главе.

Или вообще кого угодно. В том числе даже для меня… А почему нет? Я уже пошел против деда, уже успел продемонстрировать верность короне и государству. И — чего уж там — некоторую лояльность главе Третьего отделения лично. Получил из рук Багратиона орден. И если дед каким-то образом догадывался о моем происхождении… или знал наверняка?