Утро под Катовице-2 (СИ) - Ермаков Николай Александрович. Страница 45

Ну вот ни хрена себе! И чего это он взъелся? Я растеряно огляделся по сторонам и встретился взглядом с Хомичем. Тот мне весело подмигнул, а я жестом пригласил его к себе. Сержант не стал заставил себя долго ждать и вскоре приземлился напротив меня с кружкой чая в руке.

— Что, командир, удивил тебя наш разведчик?

— Ну да, неожиданно.

— Это он по Ольге сохнет, — объяснил Хомич мне столь неожиданное поведение старлея, — Вообще, скажу тебе по секрету, многие парни в отряде в неё влюблены. Женщин у нас мало, а она красивая, молодая и героическая, — дополнил он мечтательным тоном.

— И ты?

— И я, но издалека и без всякой надежды, понятно ведь, что тут мне не светит, искренне признался сержант и приступил к рассказу, — Там ведь как было? Когда ты ушел на задание, так Павлов практически сразу стал за ней увиваться, не то чтобы сильно, однако заметно. Но она не обращала на него внимания, да и вообще Оля на парней всегда без какого-либо интереса смотрела. Потом станция взорвалась и все были уверены, что это твоя работа, ждали, что ты скоро вернешься, а как неделя прошла, стали поговаривать, что ты, наверное, погиб. Оля несколько дней ходила вся в слезах, потом взяла себя в руки и вскоре исчезла…

— Как исчезла? — удивился я.

— А ты не в курсе?

— В каком курсе? Я думал, что она в старом лагере.

— Нет её там, но подробности мне неизвестны, наверное, на задание ушла. Была, работала на кухне, а потом раз… и нету. И никто ничего не знает.

В сердцах я ударил кулаком по столу, отчего кружка перевернулась и чай вылился. Ну вот что за собачья жизнь — всё не слава Богу! Котелок тоже упал, но каша была довольной густой и не вытекла. Хотя это было совсем не важно — аппетит у меня пропал начисто. Бездумно посидев ещё пару минут, я собрал посуду, отнес её в свою землянку и пошел в штаб, но на походе к нему меня остановил боец и сообщил:

— Извините товарищ Ковалев, не велено никого пускать, там совещание у них, важное.

Прорываться, пользуясь должностным положением, я не стал и, развернувшись пошёл в свою землянку, думая о том, что надо всегда иметь неприкосновенный запас алкоголя, как раз вот для таких случаев. Однако, к моему несчастью, никакой выпивки у меня не было и я долго не мог уснуть, думая про Олю. Я ведь, признаться, успел себе нафантазировать, как она, соскучившись по мне, при скорой встрече бросится в мои объятия. И прижмётся ко мне крепко-крепко, и скажет что-то вроде: «Пока тебя не было, мне было так плохо… Возьми меня скорее!» А потом всё будет хорошо. А тут такой удар, прямо в сердце.

В моей памяти всплывали и многократно прокручивались лучшие моменты нашего короткого знакомства. Вот она подходит ко мне на рынке и пытается соблазнить, выдавая себя за проститутку. Вот она втыкает нож в беспамятного унтер-офицера. Вот она голая стоит на крыльце, отвлекая постовых. Вот мы сливаемся в неудержимом порыве страсти… Разумом я понимал, что это моё состояние ненормально, нужно отключиться от этих воспоминаний и хорошо выспаться, но эти картины, становящиеся всё более реалистичными и одновременно более нереальными, продолжали будоражить мой мозг. Дошло до того, что в какой-то момент я вдруг осознал, что стоит мне сильно захотеть и сделать шаг, то я моментально окажусь рядом с любимой. Я уже потянулся к ней своим сердцем, чувствуя, что вот-вот, ещё немного и… но в последний момент остановился. Стоп! Этак далеко можно зайти! Пусть я сейчас, находясь в состоянии измененного сознания, перенесусь к ней. А дальше что? Далеко не факт, что я смогу вернуться обратно. И как я буду это объяснять отцам-командирам? Хватит. Один раз уже «слетал» к Болеславе, еле выкрутился. Воспоминания о «прыжке» к жене несколько охладили мои разгоряченные эмоции и я смог вернуться в нормальное состояние. Однако спать совершенно не хотелось и я вышел на улицу подышать свежим воздухом. Прогулявшись вокруг землянок, я через десять минут вернулся на своё ложе и крепко уснул.

Утром все эти мои ночные мысленные блуждания казались абсолютно нереальными, но мелькнувшее тогда осознание возможности управляемого перемещения заставляло задуматься. Возможно или нет? Пока не попробую не узнаю, но вокруг меня обстановка, совершенно не подходящая для подобных экспериментов. А если переместиться возможно, то только к Ольге? Наверное, и к Болеславе можно, я ведь её тоже люблю. Я прислушался к себе: да, Болеславу я люблю, и, наверное, смогу к ней переместиться, если очень сильно этого захочу. А ТУДА можно вернуться? Хотя, даже если если есть такая возможность, то зачем?

После завтрака я всё-таки наведался в штабную землянку, где застал Антипова, тупо пялившегося в лежащую на столе топографическую карту. Подняв на меня глаза, он махнул рукой в сторону пустого кресла:

— Садись, Андрей! Рапорт по выходу написал?

— Нет пока. Я как раз спросить хотел: зачем мы эти бумажки пишем, хранить их опасно, ведь в случае чего уходить надо быстро, можно не успеть уничтожить.

— Да мы их и не храним, здесь только журнал боевых действий, а всё остальное мы отправляем на Большую землю. Скажу по секрету, сюда иногда прилетает самолет. Но, — он поднес палец к губам, — это большая тайна! А бумаги нужны, чтобы показать работу. Тут ведь как? Мало убить немца, надо ещё и грамотно отчитаться, чтобы там знали, что не зря сюда шлют боеприпасы и продовольствие, что мы не дармоеды и не трусы, прячущиеся по лесам. Вот для этого и нужны рапорты и отчеты. Понимаешь?

— Да, теперь понятно, — согласился я и озвучил более важный для меня вопрос, — А можно ещё узнать, где Ольга Коротаева?

Антипов глянул на меня с прищуром и ответил вопросом на вопрос:

— И откуда у тебя этот интерес?

— Ну, так… я ведь её в отряд привел и чувствую себя ответственным…

— Если ты это спрашиваешь действительно из-за ответственности, то отвечу: у неё всё в порядке, а всё остальное — секретная информация. И попрошу с другими партизанами не обсуждать эту тему вообще ни с какой стороны. Забудь. А если ты спрашиваешь по каким-либо иным причинам, то как комиссар, я тебе должен напомнить, что ты женатый человек, комсомолец и должен быть образцом для подражания, а всякие шуры-муры в боевом подразделении неуместны. Так что тем более забудь! Я доступно объяснил?

— Всё по полочкам разложили, спасибо, — не стал я спорить и попросил, — А можно здесь рапорт написать?

— Конечно! — Антипов положил передо мной бумагу и письменные принадлежности, после чего вновь погрузился в изучение карты.

Я за полчаса накропал краткое описание своего позавчерашнего боя и протянул рапорт комиссару. Тот молча прочитал, кивнул и положил в папку, показывая своим видом, что мне пора удалиться. Но я не спешил уходить:

— Товарищ комиссар, а можно карту посмотреть? Там ведь ничего особо секретного нет?

— Ну глянь, — Антипов приглашающе махнул рукой.

Я обошел стол и склонился над расстеленной на столе километровкой. Здесь была изображена местность от Осиповичей на западе вплоть до Рогачева и Жлобина на востоке. Интересно. Рассматривая изображение, я прогонял в уме различные варианты диверсий и простоял так, наверное, минут пятнадцать, пока Антипов не спросил меня:

— Ну, и что надумал?

— Да вот, мысль пришла: если немцы недавно перешли в наступление, то вот в этой зоне у них до сих пор может твориться некоторая неразбериха — тылы передислоцируются, чтобы успеть за наступающими частями и отследить, кто где находится довольно сложно. Если кто-то пропадет, то искать его начнут далеко не сразу, могут подумать, что отстал или заблудился на наших бескрайних просторах.

— Но здесь совсем нет лет лесов, лишь редкие рощицы, да кое-где кустарник по берегам. Нигде не спрятаться, — возразил комиссар.

— Вот поэтому надо работать небольшой группой в немецкой форме, с хорошими документами, — ответил я ему.

— А ведь и правда, хорошая идея! — подумав, согласился Антипов, — А то нам пришло требование усилить диверсионную и разведывательную работу в этом квадрате, вот я и ломаю голову… Сделаешь? — тут же взял он быка за рога.