Объятье Немет (СИ) - Ремельгас Светлана. Страница 17

Время пролетело быстро. Наступившее утро началось раньше обычного: Ати нарядился и расчесал волосы, повязал новый пояс и взял ларец с подарками. Солнце сияло в глаза, когда он умывался, но потом скрылось за облаками. Вышел Ати из дома в пепельную пасмурность, а потом свет дня и вовсе скрыла занавесь паланкина. На такую встречу не следовало ни приходить пешим, ни приезжать верхом.

Непривычно вознесенный над землей, Ати поставил ларец рядом и подпер рукой голову. Легкое любопытство мерцало в его душе, но беспокойства он не ощущал. Что говорить, понимал, найдет. И к полудню, знал, все будет закончено.

Военачальников дом стоял на берегу Раийи, но вода плескалась также в саду. Хитроумное приспособление заставляло ее нестись по канальцам, прыгая со ступени на ступень, чтобы потом возвратиться обратно в реку, пролившись на прощание водопадом. Об этом Ати слышал от отца и выразил восхищение — едва только закончил высказывать почтение хозяину дома.

Когда с приветствиями было покончено, настало время долгой трапезы. Только на исходе ее, когда многое, обсужденное ранее, было обсуждено снова, к мужчинам, наконец, вышла невеста. Илу хлопнул в ладоши, призывая ее.

Предваряемая стайкой служанок, Улинат ступала, опустив глаза и держа в тонких руках лютню. Синее платье оттеняло глухую черноту волос, а серебряные — в ознаменование скромности — украшения тихо звенели. Ати услышал ее до того, как увидел.

— Это моя дочь, Улинат, — сказал военачальник и поднялся. — Мы говорили куда как долго, но разум ничто перед сердцем. Время вам остаться вдвоем.

С этими словами он вышел.

То, что произошло дальше, стало чудеснейшим маленьким представлением. Слуги принялись уже менять блюда на столе, когда Улинат остановила их жестом.

— Может, вы пожелаете выйти в сад? — робко предложила она. — Там особенно хорошо утром.

Говоря, невеста глядела на Ати, но потом взгляд опустила. Голос ее, мелодичный и тихий, был лишен истинной музыкальности. Ему как будто не хватало чего-то — и, в то же время, своим несовершенством он как будто приглашал поддержать. Приглашал, однако, не жалостливо.

В ответ Ати склонился к самому узорному полу. Каменные плиты больно ударили по костяшкам пальцев, но он не подал вида.

— Это было бы счастьем! Но прежде, молю, примите мои дары. Я собрал их в надежде, что они развлекут вас немного. Хотя вряд ли что-то в этом ларце достойно такой красоты.

Дары Улинат приняла — и радость ее казалась, как и положено, искренней. Ати, однако, подумал, что за этой радостью она печальна. Оттого ли, что чаяла выйти за другого, или отчего-то еще?

Оставив ларец слугам, они направились в сад. Невеста шла так тихо, что в какой-то момент Ати забыл: он не один. Но потом она повела беседу, невесомую почти, и разговор одиночества не испортил.

Они остановились в беседке, через которую текла вода, и сели по разные стороны от потока. Тот вращал сложную конструкцию из брусьев и колец, рождая в ней едва слышный звон.

— Я бы хотела спеть вам, — сказала Улинат и подняла лютню. — Если вы позволите мне.

Ати, конечно, позволил. Слуги принесли им каждому по кубку коричного напитка, и невеста тронула струны. После — запела. Он пил и слушал, но больше — смотрел, ведь именно это предполагалось сейчас. Бережная выверенность движений, нежный наклон стана и головы, мечта и нега взора: все это предлагалось ему оценить. В конце встречи жених должен остаться доволен. Зная это, Ати не мог не чувствовать неумолимого ожидания.

Улинат не была особенно хороша собой, но и дурна не была. Кому-то ее тихость и худоба показались бы скучными, но Ати куда больше оттолкнуло бы, окажись она чересчур бойкой. Он не думал после свадьбы общаться с женой много, и тем более не искал в браке любви. Ему было спокойнее допустить, что она не станет ни требовать, ни тосковать; что способен ошибиться, не предполагал даже.

В самой глуби души, тем не менее, Ати все равно не был доволен. Куда сильнее ему хотелось сейчас посвятить себя всецело делам, ведь отцу стало не на кого положиться. А свадьба, знал он, что-нибудь, да изменит.

Песня смолкла, и пришло время оценить ее.

— Никогда прежде не слышал пения настолько чудесного! — восхитился Ати и сам почти поверил себе. — Где господин Илу нашел вам таких учителей? Должно быть, он очень вас любит.

Улинат улыбнулась и вновь опустила глаза.

— Любовь моего отца подобна солнцу и так же щедра.

Они поговорили еще немного: о музыке и учителях, о кистях и рисунках, о том, как хорош, и вправду, на подступах к полудню был сад. Наконец, Ати поднялся.

Притронуться к невесте он до свадьбы не мог, но призраком касания предложил встать и ей. Ати рассчитал точно, однако, возможно, был чересчур смел. Улинат вздрогнула и выронила лютню. Та упала на камни беседки; звон струн заглушил на мгновение звон воды в хитроумной конструкции.

Невеста замерла — и Ати подумал, не лишится ли она чувств. Не заплачет ли, не кликнет ли слуг. Ведь это была дорогая, любимая вещь. Хотел поднять лютню — но тут она нагнулась и подняла сама.

— Все ли в порядке? — спросил Ати, хотя уже видел, что да.

Улинат провела по дереву пальцами и отдала лютню тут же оказавшейся рядом девушке.

— Беседа с вами сделала меня рассеянной, — извинилась она. — Мне давно не было так хорошо.

Эти слова, а еще то, что она не стала ждать чужой помощи, украсили ее больше, чем пение или одежда. Ати вдруг подумал, что будет рад увидеться снова.

Они прошли через сад обратно, и прежде, чем невеста ускользнула в свои покои, Ати достал последний подарок. Который еще недавно не знал, отдаст ли.

— Возьмите. Пусть это принесет вам удачу.

Теперь Ати собирал шепти нечасто и поразился, насколько подошли сине-зеленые камни последнего к платью и глазам Улинат. Как если бы, собирая, он угадал — еще не зная, что именно должен угадывать.

— Спасибо, — дрогнувшим голосом молвила Улинат и скрылась за дверью.

Он вернулся в главный зал — и там, конечно, уже ждал военачальник Илу. Слуги накрыли стол заново и исчезли, а Ати опустился на пол и отпил вина. Теперь, наконец, было время.

— Понравилась моя дочь тебе? — спросил Илу, глядя прямо, так прямо, что сложно бы было солгать.

Ати уверил его, что не мог мечтать о лучшей жене. Свадьба состоится, когда он возвратится домой из Гиданы.

Ответ оставил Илу довольным.

— Однако, как отец говорил, наверное, вам, — продолжил Ати, — храм захочет… удостовериться. Моя мать из священного рода, и все ее дети, хоть и лишенные служения, должны вступить в достойный союз. Если это не будит в вас противоречия, я назначу день.

Илу кивнул.

— Мы все блюдем законы священного места. Хотя я чаще навещаю другое святилище. Но пусть жрецы сделают то, что должно.

Они поговорили еще и выпили другого вина из угодий военачальника, а потом Ати попрощался и, когда часы показали полдень, отбыл. Он был рад, что управился в срок.

Вернувшись домой, переоделся и пошел к отцу. На удачу, тот не уезжал еще в порт. Они отправились вместе, и по дороге Ати рассказал о встрече: о чем условился с военачальником, что хорошо в его доме, насколько это и правда будет удачный союз. До порта верхом было близко, и он закончил, едва впереди завиднелись склады.

— Ну а невеста-то тебе как? — прищурившись, спросил Болус.

Ати пожал плечами и отвернулся.

— Думаю, она будет хорошей женой.

Отец расхохотался.

— Понравилась, значит. Это хорошо.

Иногда человеческая проницательность отца будила в Ати не только восхищение, но и досаду. Он улыбнулся и промолчал.

Остаток дня они провели за встречами и выбором товаров. Целый поток проходил в последнее время через их руки, и прежде Ати никогда не вообразил бы, что можно настолько устать, просто трогая что-то. Однако все чаще слышались голоса, говорившие, что Мелоль засыпает, а раз так, скоро предстояло отплыть. А до отъезда — сделать как можно больше.

Старший брат обещал вернуться, чтобы взять на себя заботы, но был пока далеко и мог опоздать. Перекладывая письма, ощупывая ткани и разминая пальцами специи, Ати думал, что брату, возможно, придется постараться, чтобы вникнуть в порядок вещей. Это было новое, странное знание. Что, ненадолго отвлекшись, можешь упустить многое. Даже если прежде в этом заключалась вся твоя жизнь.