Держись от меня подальше (СИ) - Сукре Рида. Страница 85

Родион, как успешный дизайнер, стал их главным советчиком, хотя папа считал, что оформлением свадеб занимаются те, кому не хватило таланта реализовать себя. Но отказать будущим родственникам не мог — они напирали с опытом и размахом. Николай Велимирович не давал спуска никому.

— Думаю, вот эти, цвета бедра испуганной нимфы, оттенят лучше, нежели гортензия. Она темновата, — донёсся до меня голос папы из кухни, мимо которой я проходила в ванную, мне наказали быстрее собираться.

— А мне больше нравится весёлая вдова, — припечатал папа Леси.

— Типун тебе на язык, — стало ему ответом. — Сейчас вообще выберем мердуа.

— А что, красиво звучит, — согласился дядя Коля. — Да, жена? — ей тоже пришлось по душе. — И где его посмотреть?

— Вот, — с видом победителя возопил папа.

— Фу, он какой-то жёлто-зелёный с отливом цвета гов… — тётя Нина прочистила горло, призывая мужа не выражаться.

Родион возликовал:

— Ага, по-русски это цвет гусиного помёта!

Честно, мне сначала показалось, что папа обсуждает с ними книги дяди. Но оказалось, что цвет роз для оформления зала.

Тут он выцепил меня взглядом, греющую уши, и отправил быстрее одеваться. Я скинула одежду для сна, и не гадая что надеть, прыгнула в старые джинсы и чёрную футболку. Изначально рука потянулась к синей, но я вспомнила, что дельфины испытывают недостаток визуального пигмента, необходимого, чтобы видеть его. Зато морские млекопитающие видят под водой так же, как мы видим предметы на открытом воздухе. Для них вода прозрачна и не составляет отдельный тон, как для людей. Мне хотелось, чтобы дельфины меня увидели.

Соня спала, свернувшись калачиком, подложив под ухо обе ладошки. Мирное создание. Я приглядывалась к ней, пытаясь понять, не могут ли оказаться правдой нечаянные слова Виктории, но она же сама признала, что ошиблась.

На выходе из комнаты я нечаянно запнулась о единорожика, подаренного другом, и с грохотом повалилась на пол:

— О, дьявол, и во сне нет от тебя покоя, — злым со сна голосом проворчала сестра и повернулась на другой бок.

Из-под кровати донеслось сдавленное хихиканье и шёпот: «Дьявол, дьявол,» — на разные лады. Покатились яблоки, которые там хранила Леся для моей диеты. А следом, чихая оттуда выкатилась и мелюзга в лице Лесиных младших брата и сестры.

— Ну вот, Шлек нас нашёл, — собираясь начать рыдать, постановила она меня виноватой.

Но я с намечающейся очередной шишкой на лбу была пострадавшей стороной. Так нечестно! Это они натянули верёвку, которую я заметила только сейчас, когда Костя стал сматывать свой проказнический набор. Ну, почему я крайняя? Почему?

Я смотрела на детишек, и Костик объяснял сестре, что я никакой не Шлек, а принцесса Фиона, жена Шлека:

— Фиона же превлащалась в плинцессу, как сейчас.

— А ночью снова во Шлека?

— Или сейчас начнёт! — он испуганно стал тыкать на мой лоб, где и правда выскочила шишка, я на ощупь определила, что она размером с яйцо. — Превращаться! Бежим!

Он кинул в меня напоследок яблоком, не больно, но чертовски обидно. В глазах защипало. Кулаки сжались от бессилия. Что даже при желании я могла сделать мелким пакостникам? Нос хлюпнул. Я смахнула с глаз намечающиеся слёзы.

Слёзы?

Слёзы!

Откуда слёзы?

Я же никогда не плачу. Но слёзные каналы забыли об этом, и я чувствовала, как оба мои глаза «тонули» в набежавших озерцах горячей солёной влаги.

Разобраться и как следует разреветься не получилось — в меня прилетела подушка:

— Ой, кончай уже концерт одной актрисы, Лен, бесишь.

— Я плачу, — я стёрла с щеки побежавшую горячей волнистой дорожкой слезу, и созерцала свой мокрый палец, как великое откровение.

— Ты дура. Подушку верни.

Я подошла к ней с подушкой в руках и, протягивая недавний снаряд, глядя в глаза спросила:

— Вы больше не встречаетесь с Оливером?

— О да, моё сердце в печали, — снова зло буркнула она. Со сна она всегда в скверном расположении духа. Тем более после такого события.

— Если хочешь поговорить, то я…

Она меня перебила, вырвав свою подушку:

— То иди в жопу. И отстань от меня, дура.

Мне стало её так жаль. Бедное дитя, первая любовь, и такая несчастная. Но это не моё дело, лезть в их отношения. Пусть она моя сестра, а он друг, я не имею права навязывать им своё видение их связи. К тому же я не имею дара видеть, действительно ли они связаны красной нитью. У меня самой в личной жизни полный Чернобыль, куда мне лезть с советами.

Мы поехали на дядином транспорте. Папа сел рядом с водителем, чтобы поучать его вождению. У него была своя машина, но водить он не любил. И когда Егор приехал на каникулы, то с радостью отдал её тому кататься. А вот штурманом Род был вдохновенным, с энтузиазмом рассказывая о правилах дорожного движения, вперемешку с историями об архитектуре города. Чем невероятно бесил водителя, и он грозился его высадить на каждом перекрёстке. Ничему Максима жизнь не учит — усади он папу сзади, а меня на пассажирское спереди, проблем бы было куда меньше.

Но в итоге страдали все: сам Максим от языкастого Родиона, Родион от сыпящего проклятиями Макса, я от двух шебутных малявок, которые без конца теребили «жену Шлека», малявки от камеры Сени, непременно ловящей их проказы, они улавливали, что мама с папой за такое поведение их по головке не погладят, если увидят записи, и Сеня страдал от них же, ибо дети возжелали украсть его рабочий аппарат.

Весёленькая поездка, прервать которую дядя порывался как минимум три раза серьёзно, и пару раз в шутку, окончилась нашим опозданием. Нас не хотели пускать ни коим образом, следуя уставу дельфинария, но тут мы впервые порадовались тому, что с нами Максим. Билетёрша оказалась его очередной поклонницей. Я лишь мысленно подивилась тому, сколько же в нашем городе сумасшедших женщин. Папа подивился этому вслух.

— Ах, все мы сумасшедшие в этом безумном мире, — неестественно засмеялся Максим, покрывая промах своего братца.

Несмотря на острый язык папы, благостный настрой билетёрши сбить не удалось, а может повлияла невероятная харизма Рода, он ей так искренне улыбался, она даже забыла, каким эпитетом тот её наградил. А может у неё была короткая память, но главное, что нас впустили и даже препроводили в первый ряд по центру бассейна.

Папа рассыпался в благодарностях, билетёрша смущённо краснела, а потом выцепила Максима и повела его в ряд повыше нас, здесь места не хватило. Мы бы подвинулись, но она слишком резво его увела, так что довольные, мы сидели и завороженно пялились в бассейн, ожидая чуда. А вот Сенька побежал вслед за отцом, наверное, переживал, что эта женщина может его окрутить и окольцевать.

34

Бассейн был большой в форме круга, плавало четыре дельфина: два побольше, и два поменьше. Над бассейном висели обручи. Через огромные панорамные окна помещение заливал свет жаркого летнего солнца, но кондиционеры справлялись с температурой великолепно, не было ни жарко, ни холодно. Дельфины резвились в воде и радовались солнцу.

Шоу ещё не началось, оказывается, нужно было приехать на полчаса раньше, чтобы занять места, но мы, опоздав, приехали ровнёхонько к началу.

Папа стал громким шёпотом делиться своими знаниями о дельфинах, и это было действительно интересно. Ну, точно интереснее, чем два клоуна, одетые на манер гаитян, кричащие «Алоха!», и искромётно-шутящие так, что нравилось только детям.

Поэтому на нас шипели ближайшие детки — Таня и Костя, но папа не обращал на них внимания, и продолжал рассказ об интересном эксперименте:

— Дайвер надел грузовой пояс и активно выдыхал воздух. В это время велась запись сигналов, направленных в его сторону. Они использовали микрофон для записи эха от сигналов дельфина, а затем передали их на расшифровку специалисту по акустической физике, создателю аппарата по визуализации звука, — я восхитилась, захотелось этот аппарат себе. Я бы тогда могла «видеть» глазами животного. Например, собак. — Основной принцип работы аппарата заключается в преобразовании звуковых вибраций в колебания воды. Учёные загрузили последовательность ультразвуковых эхолокационных сигналов дельфина в аппарат, поставив камеру в режим воспроизводства видео. На поверхности воды им предстала некая смутная форма. Неунывающие исследователи проиграли видео назад. Кадр за кадром, — папа умело рассказывал, жестикулируя, что даже малявки заинтересованно прислушались, — и через некоторое время увидели, — он сделал трагичную паузу, — смутный силуэт человека!