Бастард Ивана Грозного (СИ) - Шелест Михаил Васильевич. Страница 21

— Железо на Руси есть везде, — сказал Адашев.

Санька от неожиданности осёкся.

— В смысле?

— Что значит «всмысле»? Везде, говорю, есть. В любом болоте, в любом овраге. Ставь на болоте сруб, выбирай воду, покопай маленько и докопаешься до жилы бурого железа.

Войско встало на левом берегу реки, названной в последствии Воронежем, рядом с урочищем Липское.

— Здесь есть много железа, — упрямо сказал Санька. — Его хватит на много пушек. Там. В десяти верстах. А где-то здесь есть источники. В них вкусная вода.

Адашев внимательно посмотрел на Ракшая. После того, как едва не погиб от копей ляхов, Санька помрачнел и стал неразговорчив. Они с Мокшей тогда быстро восстановили мачту струга, и Санька правил им почти молча. Воевода приставал с вопросами по поводу своего быстрого выздоровления и заживления ран, но Санька больше отмалчивался. Потом, когда ему надоели расспросы, он сказал, что он «колдун или где?», и воевода отстал.

На стоянках мальчишка сразу уходил в лес и возвращался ночью вымотанный. Поговорить за ужином не получалось. Во время движения он что-то упорно думал и почти спал, управляя стругом на автопилоте.

У воеводы было много вопросов к Ракшаю, но он решил не форсировать события. Адашев был хорошим дипломатом и упорным переговорщиком. Он не раз выполнял дипломатические поручения царя в Казани, самом напряжённом месте Московского царства. И вот сейчас его отзывают из похода на Тавриду. Письмо Иоанна было витиевато и ни о чём, но в нём упоминалось слово «Казань». Упоминалось безотносительно к войне, но это был понятный Адашеву сигнал.

Царь вырос и разрывался в мыслях между войнами: юг, восток или запад. Крымские ханы считали Казань своей и всячески доказывали это, совершая переворот за переворотом и продолжая изводить русский люд. Потому Адашев и пошёл на Тавриду. Пощупать, так сказать, врага в его доме. И пощупал, но и только. Отозвал царь войско.

Адашев не был профессиональным военачальником, с младых ногтей участвовавшим в схватках, как его младший брат. Он сызмальства присутствовал при дворе Василия Третьего и был негласным воспитателем малолетнего Ивана, поставленным Глинскими. Достигнув шестнадцатилетнего возраста Иван Васильевич, возжелал жениться. О том и писал он в письме Адашеву. Сейчас Алексею Фёдоровичу шел тридцать седьмой год, но толком, по его мнению, ничего не было сделано: ни начатые им разрядная книга и родословец не составлены, ни судебник, ни летопись начала царствования не закончены.

Алексей Фёдорович тяжело вздохнул. Он то и дело вспоминал видения, что посещали его во время его болений. Ему казалось, что он воссоединялся с Богом. «Блаженное чувство», — подумал Адашев и перекрестился. «Надо исповедаться Сильвестру. Осудит. Ей богу, осудит. Грех — это, скажет. Шаманизм. А как бы я без него выжил? Без зверёныша этого.»

— Что за вкусная вода? — Наконец спросил Адашев.

— Давай найдём и попробуем, — сказал мальчишка. — Не смогу объяснить.

Это оказалось совсем не просто. Метки на карте у Саньки в голове, не соответствовали факту. Источники воды на их местах отсутствовали. Санька кривил губы и непонимающе дергал плечами. Раз нет источников, какая может быть руда? Он уже махнул рукой и они направились к реке, когда Адашев воскликнул:

— Ручей!

Ручей тёк под тонким слоем льда.

— Не замёрз! — Удивился воевода.

Он ткнул палкой и пробил отверстие.

Санька наступил, лёд хрустнул.

— Тёплая, — сказал он, коснувшись пальцами. — Пошли.

Они, а за ними и целая процессия, прошли вверх по ручью и нашли источник. Из земли бил небольшой фонтанчик. Сантиметров пятнадцать высотой. Мальчишка, оперевшись руками на камни, припал к нему губами и начал жадно пить.

— Сказочно! — Сказал он. — За сорок минут до еды. Желательно натощак.

— Ты знаешь, я тебя иногда с трудом понимаю. Это ты на каком языке говоришь? Что такое минуты? И «натощак»?

Санька отмахнулся.

— Сюда будут ездить все правители и вся знать Руси. Пить эту воду.

— Живая, что ли? Волшебная?

— Полезная. Лечебная!

Он отмахнулся.

— Не в ней дело. Здесь надо ставить город. Большую крепость. Железа тут очень много.

— Здесь ходят татары. Государь Иоанн Третий перестал платить ханам дань. Да и то… Кому платить, было, коли они меж собой не могли договориться. А сейчас всё… поздно.

— Слушай воевода, а какой сейчас год? И какой царь? Мы — людишки тёмные всё по лесам…

Адашев удивлённо воззрился на мальчишку.

— Ведомо какой… Тысяча пятьсот сорок седьмой от Рождества. От сотворения — семь тысяч пятьдесят пятый. А царь… Иоанн Васильевич Рюрик, божьей милостью государь. Правит по волеизъявлению отеческому.

— Государь или царь?

Боярин снова внимательно посмотрел на Ракшая и нахмурился.

— Для нас он и государь, и царь. На царство не венчан, бо…

Адашев явно не знал, как и что ответить. Он ещё больше нахмурился и пошёл по протоптанной ими же дорожке. Санька постоял и пошёл следом. Его удивила реакция боярина. Спина Адашева ссутулилась, полы громадной шубы болтались из стороны в сторону. Разглядывая спину, мальчишка думал, как разговорить воеводу, чтобы узнать им не сказанное. Государственные секреты самое интересное, что может быть в этой жизни, — подумал он.

Одновременно с мыслями о секрете Санька «открыл карту» и вдруг почувствовал, что знает секрет Адашева. Вернее, секрет короны. Это был именно «секрет короны».

— Мне кажется, я знаю, о чём ты мне не захотел сказать, — кинул он в спину Адашева. Спина остановилась. Адашев развернулся.

— О чём ты? — Не понял воевода.

— О том, почему государя не венчают на царство?

Адашев подошёл ближе.

— Ты о чём? — Повторил он.

— Регалии исчезли… — Тихо сказал Ракшай. — Их не могут найти. Регалии… Одежды и венцы византийских царей.

— Ты откуда знаешь? — С ужасом спросил Адашев, даже дёрнувшись прикрыть рот собеседнику. Однако, увидев, что сопровождающая свита сильно отстала и их слышать не может, с придыханиеv и почти шёпотом спросил:

— Как ты узнал?

— Я не узнал. Я видел.

— Что ты увидел? Как? — Едва не дрожа то ли от страха, то ли от нетерпения, и подойдя совсем близко, спросил Алексей Фёдорович.

— Бывают у меня видения… Вот сейчас смотрел на тебя и думал, «что ты хотел сказать и не сказал?» и оно как-то само мне пришло.

— Что пришло, говори.

Адашев взял мальчишку за плечи и Санька почувствовал, как у него дрожат руки.

— Ты, не нервничай так, Алексей Фёдорович, — тихо и нарочито размеренно сказал Санька, чуть отстраняясь. Ему отчего-то вдруг стало неприятно стоять слишком близко к Адашеву. И неприятно не в смысле близкого визуального контакта, а от возникновения непонятного «белого» шума в голове.

— Я понял, что регалии сии тобой… вами… потеряны и находятся у… Нет не «у», а «в»… В доме Щуйских в Москве.

— Нет дома у Шуйских в Москве. И самих Шуйских тоже. Как Андрюшку убили, так и съехал дом Шуйских в Белоозеро. Упросил Фёдор Семёнович помиловать малолетнего отпрыска Ивана Андреевича и иных детей боярских рода Шуйских.

— Кто такой, Фёдор Семёнович?

— Воронцов. Советник государев. За которого и пострадали Шуйские.

— Но ведь жили они до того где-то в Москве?

— Жили. Во дворе Старицких. Где сейчас Воронцов и обитает.

— Уже не обитает. Казнили его, — сказал Санька. Как только он отстранился от «белого шума», ему снова пришло «знание».

— Как, так, «казнили»? За что?

— Причину не знаю. Просто вижу, жив человек, или нет.

У Саньки, в результате его еженощных камланий, расширился «радар» распознавания объектов «свой-чужой».

— Не могёт такое быть! Фёдор должон был сопровождать государя в Москву. Мы же вместе крымчаков встречать ходили. Ждали их на Оке, но, небось, упредили хана соглядатаи… Я на Тавриду пошёл, они обратно в Москву.

Санька пожал плечами, Адашев же резко развернулся, увидев заинтересованные лица приближающихся, и зашагал к реке.