Москва (СИ) - Дашко Дмитрий. Страница 3

Сразу внутрь попасть не удалось: действовала строгая пропускная система. Мои спутники терпеливо дожидались, пока я выправлю все необходимые бумаги. К счастью, много времени это не затратило, поскольку мой пропуск был подготовлен заранее.

Только в последнюю секунду меня вдруг накрыло осознанием: твою ж дивизию! Я ведь иду не абы к кому, а к самому Железному Феликсу, рыцарю революции!

Я знал Феликса Эдмундовича только по портретам и фотографиям, а ещё по бесподобной игре Михаила Козакова в кино. Интересно, насколько точно артист сумел передать его облик и поведение? Впрочем, советская школа — есть советская школа. Даже не сомневаюсь, что было попадание в десятку.

Поднялись на третий этаж.

— Раньше кабинет Феликса Эдмундовича находился на втором этаже, — взял на себя обязанности экскурсовода Крошкин. — Только враги ухитрились забросить в окно бомбу. Хорошо, что Феликс Эдмундович успел среагировать и спрятался в большом несгораемом сейфе в кабинете. Бомба взорвалась, всё посекло осколками, но товарищ Дзержинский спасся, благодаря своей находчивости.

Я знал об этой истории, но кивнул, словно слышал в первый раз. Поговаривают, что именно после неё Дзержинского стали называть Железным Феликсом. Но я не сомневался и в том, что это на самом деле был человек из стали. Иной на его месте таких успехов бы никогда не добился.

Было ужасно больно осознавать, что в девяностых толпа, охваченная какой-то безумной истерией, повалила памятник Феликсу Эдмундовичу на Лубянку. Честное слово, такого обращения он не заслужил.

Не берусь загадывать на будущее, но… может мне хоть что-то удастся изменить к лучшему в будущей эпохе. Мы должны помнить и уважать всех своих героев. А Дзержинский — был и остаётся героем. И останется таким на века!

За высокими лакированными дверями скрывалась приёмная. В ней сидел секретарь. Завидев нас, он вопросительно поднял голову.

— Вот, доставили товарища Быстрова, бывшего начальника рудановской милиции, — представил меня Девинталь. — Феликс Эдмундович должен нас ждать.

— Подождите минутку, товарищи, — поднялся секретарь. — Я доложу Феликсу Эдмундовичу. Он о вас уже спрашивал.

Мне снова стало лестно от таких слов… Эх, знали бы прежние коллеги из полиции, кто интересовался моей скромной личностью и пригласил к себе, в жизни бы не поверили. Да что коллеги — я бы и сам подумал, что надо мной прикалываются.

И, тем не менее, это вот-вот случится. У меня аж вся спина стала мокрой, а вот во рту почему-то поселилась вселенская засуха.

Такие вот климатические сюрпризы от организма.

Секретарь ненадолго скрылся за дверями кабинета. Вернувшись, вежливо произнёс:

— Проходите, товарищи. Феликс Эдмундович вас ждёт.

И улыбнулся, уступая дорогу.

Ноги стали ватными, в голове помутилось. Ахренеть! Просто ахренеть! Упасть и не вставать!

С чувством лёгкого головокружения от фантастической ситуации я сделал шаг вперёд, чтобы увидеть живую легенду. Эх… да после такого даже умереть не страшно! Будет, что рассказать детям, внукам, правнукам и, надеюсь, праправнукам!

Глава 3

Прежде мне не доводилось здесь бывать, поэтому я с жадностью рассматривал обстановку, где не только трудился, но и дневал и ночевал товарищ Дзержинский. Да по сути жил, ибо для него это было синонимами. Он не просто работал, а отдавал всего себя делу, растворяясь в нём полностью.

Эх, нашим бы чиновникам, фанатическую работоспособность и фантастический аскетизм Феликса Эдмундовича. Но такие люди рождаются один на миллион.

Сам по себе кабинет не представлял чего-то из ряда вон выходящего. Обыкновенная комната, отнюдь не гигантских размеров. Основную часть занимал письменный стол: добротный, ещё дореволюционный, укрытый цветным сукном.

На столешнице чернильные приборы, настольная лампа, массивный телефонный аппарат. Рядом примостилась стопочка книг, явно не художественных, фотография в рамке — если не ошибаюсь, на ней сын Феликса Эдмундовича — Ясик.

На расстоянии вытянутой руки от стола этажерка с книгами и журналами. В углу ширма, отделявшая личный уголок Дзержинского от рабочей зоны. За ширмой спрятались металлическая кровать, заправленная солдатским одеялом, и умывальник.

У окна расположились кресла для посетителей, несколько стульев и ещё один, совсем маленький столик. На нём был разложен какой-то чертёж.

Довольно скромно и, повторюсь, аскетично, даже по аскетичным традициям двадцатых годов прошлого столетия. Похоже, Железного Феликса комфорт не интересовал априори.

Сам хозяин кабинета сидел за письменным столом и читал какие-то бумаги, но, при виде нас, отложил документы, поднялся, вышел навстречу и пожал руку каждому.

— Здравствуйте, товарищи!

На Дзержинском была гимнастёрка защитного цвета, солдатские штаны и хромовые сапоги. Широкий ремень подчёркивал узкую талию.

Мне был привычен ещё один образ рыцаря революции — в фуражке и распахнутой шинели, но сейчас было тепло, вдобавок мы находились в помещении.

Взгляд Феликса Эдмундовича остановился на мне. В нём сквозили любопытство с интересом.

— Товарищ Быстров…

— Так точно! — по-военному отрапортовал я.

— Очень рад. Слышал о вас, Георгий Олегович, много хорошего, причём от товарищей, которым можно доверять.

Я даже смутился. Охренеть… Сам Дзержинский меня похвалил и пожал руку. Да я после этого правую ладонь месяц мыть не буду.

Хотелось ущипнуть себя, убедиться, что не сплю. Фантастика… Просто фантастика!

— Спасибо, Феликс Эдмундович. Крайне польщён, — с трудом нашёл в себе силы хоть что-то сказать я, дабы не показаться каким-то букой.

— Это не вы меня благодарить должны, а мы — советская власть и органы правопорядка — вас! Побольше бы нам таких сотрудников, и с преступностью было бы покончено в сжатые строки, — окончательно добил меня Дзержинский.

Ну почему ему удаётся говорить так, что у тебя словно просыпается второе дыхание и прорезаются крылья?! Уж на что я — старый циник и скептик, но даже моя защитная оболочка, привыкшая ничего не принимать на веру без доказательств, оказалась пробита всего парой фраз из уст Железного Феликса.

Я лишний раз убедился, как много значит человеческая харизма. А иначе и быть не могло, другой человек, окажись на месте Дзержинского, никогда бы не добился такого успеха.

— Товарищи Девинталь, Крошкин, больше вас не держу. Можете ступать по своим делам, — приказал Феликс Эдмундович.

— Есть! — Оба чекиста синхронно развернулись на каблуках и покинули кабинет.

— Ну, а с вами, товарищ Быстров, надо поговорить, если не возражаете…

— Какие могут быть возражения, товарищ Дзержинский! — удивился я.

Феликс Эдмундович указал рукой на одно из кресел.

— Присаживайтесь.

— Благодарю, — кивнул я.

Дзержинский вернулся за письменный стол.

Я поймал себя на мысли, что снова и снова продолжаю сравнивать реального Феликса Эдмундовича с образом, сыгранным в кино Михаилом Козаковым. Да, талантливый актёр попал практически в точку, сумев многое передать и во внешности, и в характере этой легендарной личности.

Однако кое-какие отличия всё же имелись. Михаила Михайловича толстяком не назовёшь при всём желании, скорее довольно стройным — но или камера традиционно полнит человека, или актёр не доводил себя до столь ярко выраженного изнеможения, однако при встрече сразу бросилась в глаза отнюдь не киношная худоба Дзержинского. Я бы даже назвал её страшной. Не человек, а тень человека. Одна кожа да кости, и только в глазах чувствовалась бешенная энергия, которой он славился. Силы духа в нём было на десятерых.

Я слышал, у рыцаря революции большие проблемы со здоровьем, Железный Феликс буквально сгорал с каждым днём. В общем-то, ничего удивительного, почти вся молодость прошла в застенках. И пусть некоторые идиоты моего времени считают, что царские тюрьмы и каторги — курорт, их бы самих туда, чтобы на собственной шкуре прочувствовали то, через что прошёл Дзержинский.